Доставка супер Водолей
Но жир ничуть не вреден желудку, ибо здесь же, у источника, стоит старое жупское вино — противоядие от любого жира, в том числе и бараньего. Вукадин как крестьянский сын обычно садился между крестьянами, ел за двоих, то и дело произносил здравицы и отпускал шутки. Но умел он, когда надо, быть и серьезным и положение свое понимал по-серьезному, не забывал и о своей будущности. Умел вовремя шепнуть поставщикам, которым причитались
деньги, когда имеются в кассе наличные, за что и получал бакшиш, конечно, более скромный, чем сам казначей, но тем не менее Вукадина как человека невзыскательного он вполне удовлетворял.
Дружно жил Вукадин и с хозяином корчмы, в которой столовался. Неизменно сообщал газде Сотиру, когда на базаре появлялась хорошая рыба или иная редкость; охотно гулял с ним перед ужином и после обеда по воскресеньям; разговаривал, беседовал о кухне, о распорядке в заведении, о том, как расширить корчму, переделав кухню в столовую, а примыкающий к кухне сарай — в кухню; они пространно совещались также и о том, следует ли взять швабских певичек, которых ему рекомендуют из Белграда; в этом вопросе хозяин обещал послушаться совета Вукадина и показать публике, что и в Т. имеются вполне современные, европейские рестораторы, предприимчивые и со вкусом. Они до того сдружились, что во время обеда и ужина Вукадин сидел не в своей компании, а, немного подождав, подсаживался к хозяину.
— Что желаете? — спрашивал обычно Яначко, Ву-кадинов «шпейзетрегер» 1.
— Не торопись,— отвечал Вукадин,— я подожду газду Сотира, и, что бог даст, поделим по-братски.
И только когда подходил и усаживался за стол газ-да Сотир, они приступали к обеду или ужину. За столом оба были внимательны друг к другу. Достанется, скажем, Вукадину стегнышко, он разрежет его, половину оставит себе, а другую положит на тарелку трактирщика.
— Ну-ка, газда Сотир, не гоже мне одному смаковать, как are, знаю, что ты лакомый на стегнышко.
А газда Сотир благодарит и при первом удобном случае реванширует.
— Вот, господин Вукадин, извольте-ка огузок: тонкая штука, настоящий деликатес! — скажет газда Сотир и положит Вукадину на тарелку.
Когда принесут вино (то, которое цедит и пьет сам газда), Сотир наливает Вукадину, а Вукадин Сотиру.
Кое-когда, оторвавшись от дел, подсаживалась к ним и хозяйка, госпожа Цана. Она обычно (и не без умысла) постоит у плиты и раскрасневшаяся придет и сядет рядом с супругом (где, собственно, и место всякой полно-
1 Официант (нем.).
правной порядочной хозяйки), и давай потчевать супруга и гостя.
— Господин Вукадин, пожалуйста, кусочек кугло-фа!1— предлагала трактирщица.— Сама пекла!
— Нет, спасибо, хозяйка. Клянусь богом, я сыт по горло... не в силах и крошки съесть.
— Ахти, неужто арбуз мне подносите?! Я же знаю, вы любите куглоф!
— Что верно, то верно, клянусь богом! Немало мне в детстве досталось, покуда мать не приучила к куглофу. Но из любви к тебе, хозяюшка, съем его, как мужик мыло,— лезет не лезет, раз заплатил, есть надо!
— Ну, что на это скажешь! Если бы пекла барышня гм... гм... уверена, не заставили бы себя так упрашивать.
— Что правда, то правда, клянусь богом, хозяюшка, верно говоришь! — восклицает Вукадин, и лицо его светлеет.— Рубанул бы дочиста, как валах питу. Один бы противень остался.
— Так в чем же дело, а? — спрашивает трактирщица.— Мы каждый день бог знает с каких пор об этом слышим... Но сладится ли у вас наконец что? Я давно уж собираюсь малость поплясать?
— Да вот... моя хозяйка Христина, хоть тресни, твердит: «Выйду ли я замуж, не знаю, но ты, господин Вукадин, женишься, говорит, непременно».
— За чем же остановка?.. Или, может, не родилась еще та счастливица?
— Эх, хозяюшка, не простая это штука! Недаром говорится: женитьба что лотерея. Все равно, дескать, что тащишь из мешка, полного змей, среди которых всего один угорь! И вот смотри угадай, ухвати того угря... Трудная штука, хозяюшка, вот и побаиваешься.
— Ахти, господин Вукадин, как это вы говорите! Кого же мой Сотир из мешка вытащил?! Неужто змею, горе мне?!
— Конечно, угря, хозяюшка,— успокаивает ее Вукадин.
— Хе-хе,— смеется Сотир,— маленечко и змея, правда водяная, и ужалит, так не опасно.
— Мало того, хозяюшка, пусть мне даже повезет, и я вытащу угря, так опять беда: я бедняк, она голь
1 Род пирога (искаженное нем,).
перекатная — значит, из одного нищего сделаем по меньшей мере двух!
— Да знаю я, господин Вукадин,— замечает трактирщица,— но дело-то осложняется, о девушке начинают судачить.
— Что верно, то верно, второй год уже пошел. В город, когда хочешь, а из города, когда пустят, говорит старая пословица; но не легко лезть в трепаную книгу должников.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой рассказано, чем в конце концов завершилась борьба между разумом и сердцем Вукадина, как прошли просины, обручение и свадьба, и притом все это до указа, и как, наконец, Вукадин, «посеяв ветер, пожал бурю»
И подобно тому как размышлял Вукадин, так же точно размышляли и в Дарином доме. Дара рано лишилась отца и осталась на попечении матери, помогал Румене и брат, которого мы уже представили читателям раньше, пенсионер Настас, тот самый, что по целым дням сидел в кофейне, ничего не заказывая, читал вслух газеты, рассказывал всем известные анекдоты о Мехтер-баше, ругал кофе, который подавали в кофейне, давал кельнерам советы и, наконец, сворачивал бумажные трубочки и чистил ими свой огромный янтарный мундштук. Дара причиняла немало беспокойства всему семейству — уж слишком затянулось ее девичество. С каждым годом дядя и мать тревожились все сильнее. Только и отдыхали душой во время постов, когда не было свадеб, напоминавших им о Даре. И с каждым годом становились в своих требованиях к Дариной партии уступчивей.
— Я всегда говорил,— твердил то и дело Настас сестре,— что девушка престранное и забавное создание. Я так считаю: одно дело девица, а иное дело, скажем к примеру, янтарный или пенковый мундштук. Но кому толковать! Пенковый мундштук, чем больше из него куришь и чем он старше, тем лучше и, как говорится, драгоценнее; а девушка, чем старше — тем хуже и цена ей меньше! Но кому говорить?! Слушай, Румена, отдай дочку, покуда на нее спрос (а это долго не продержится)! «Как можно! Мелкий чиновник... мелочной торговец, зеленщик»,— уверяла ты. Однако так или иначе, голубушка, избавь дом от хлопот; ежели уж нашелся такой болван, отдай ему немедля, и пусть себе морочит с ней голову! Это ничего, что мелкий служащий или торговец, не на веки же вечные. Одни уходят на пенсию, другие — идут в гору, одни разоряются, другие богатеют. Помню я времена, когда все наши теперешние первые торговцы таскали на собственном горбу товар с главного рынка, из больших магазинов, а сейчас торгуют с Будапештом, с Веной и им привозят по пятнадцать ломовых подвод с товаром из Белграда! А скольких нынешних толстых начальников и министров я помню, когда они были еще тонки, как ореховый чубук, обедать — пообедает, а вместо ужина отправляется на прогулку, и вот помаленьку стали большими и известными людьми! Но тогда ты и слышать ни о ком из них не хотела! «Не отдам,— кобенилась ты,— меньше, чем за майора! Молода, может еще немного в невестах посидеть. Ежели я молодой замуж вышла,— говорила ты,— и в девушках не нагулялась, пусть она повеселится и за себя, и за меня, и за свою покойную бабушку!» Вот и получай!
— Ну, и этому, слава богу, приходит конец! Сватают ее.
— Сватает ее Вукадин! Практикант! Нечего сказать! Прекрасная партия! Это мы и десять лет назад могли иметь. Как в стихах говорится: «С генерала докатилась до капрала!»
— Ну хорошо, не останется же он на веки вечные практикантом.
— А я и не говорю, что останется. Не такие ослы идут в гору, а ему и сам бог велел. Но подумай, как он себя ведет?! Уже судачат насчет девушки, а он уперся и торгуется! Подавай, дескать, ему сто пятьдесят непро-битых дукатов, да еще добейся ему чина, тогда он согласен! Сначала, мол, чин, а потом свадьба. Вместо того чтобы нам с него требовать, он требует с нас!!! Дубина стоеросовая, разбойник!
— Ну, что сейчас поделаешь!
— Оно, конечно, ждать не приходится.
— А ты постарайся, похлопочи за него.
— Похлопотать-то я похлопочу. Но трудно будет. Все уверяют, что он смекалист только, когда дело касается его самого, а на службе туп, и его все обгоняют. Но чуть разговор пойдет о суточных, или о бакшише и тому подобном, тут он, говорят, настоящая лиса! И вот что я хочу еще тебе сказать. Добавлю я, при всей своей бедности, к приданому Дары еще тридцать золотых
и пусть сыграют свадьбу до указа. А потом мы уж все похлопочем, когда он, как говорится, станет нашим, ибо каков ни есть, а все-таки наш будет.
— Подумать только! — жаловалась Румена.— Третий год как тянет. Вот уж начался рождественский пост, а там не успеешь оглянуться — рождество пройдет, и станут ходить сваты, у меня так сердце и екает — жаль дитятко! Вянет, сохнет, бедняжка, точно айва на буфете. Уже и на свадьбы не ходит. «Не хочется, мама»,— говорит. А я молчу, потому что знаю, отчего это.
— Хорошо, хорошо, завтра же я напишу злодею и поговорю с Дарой. А чин до женитьбы ему ни в коем случае нельзя добывать, ведь он, разбойник, чего доброго, пойдет на попятный в погоне за лучшей партией!
— Да уж пожалуйста! Увядает с каждым днем,— твердила свое Румена, провожая Настаса.
На другой день Вукадин получил два письма, оба приятного содержания. В первом содержалось известное уже предложение Настаса и напоминание, что это решение окончательное: указ может последовать только после свадьбы, так как это единственная гарантия, что Вукадин действительно женится на Даре. Второе письмо было от Дары.
Письмо гласило:
Уважаемый г. Вукадин!
Знаю, что, получив это письмо и прочитав его, Вы удивитесь, ибо не пристало мне писать мужчине, а пишу Вам потому, что нахожусь в очень тяжелом состоянии, ведь я, несчастная, непрестанно думаю о Вас, а Вы меня и наш дом избегаете и не приходите, как раньше, а это обижает меня и огорчает мою мать. Она мне говорит: «Обманул тебя г. Вукадин»,— а я твержу: «Нет, мама, у него нет официального указа, потому и не может»,— на сердце же у меня камень, сама не верю, что говорю, а Вы прикидываетесь непонимающим, подруги смеются надо мной, уверяют, будто Вы в последнее время вздыхаете по Тичиной Радойке, а обо мне и думать позабыли, потому что она богатая, а я бедная, у меня нет ничего, кроме девичьей чести, а о Вас я думаю так, как сказала когда-то еще в начале, только Вы переменили мнение обо мне, должно быть потому, что я провинциалка, но тут я не виновата, не могу я стать столичной франтихой в шляпке по новейшей моде, впрочем, здесь, в провинции,
я не из последних и, кстати, Вам было известно, что я провинциалка, значит, не следовало и начинать. Я бы Вас и не ждала, вышла бы замуж за представлявшуюся мне партию, а вот из-за Вас я осталась ни при чем и смотрю теперь голубыми глазами в черную будущность.
Твоя навеки любящая Вас
Дара
В городе Т.
12 декабря 188*
Вукадин несколько раз перечитал письмо дома и в канцелярии. Выдвинул ящик стола, развернул и положил в него письмо, ящик оставил приоткрытым и, работая, то и дело опускал глаза и перечитывал письмо. Полное нежности, оно растрогало даже Вукадина (семья его даже не ведала о подобных чувствах), и весь день пребывал в сентиментальном настроении, а после службы позвал Икицу, чтобы поделиться с ним мыслями и немного отвлечься. Они долго гуляли и разговаривали о разных разностях. Икица, по своему обыкновению, болтал не переставая, а Вукадин упорно молчал и размышлял; даже голова от дум разболелась. Наконец, собравшись с духом, он решил покончить дело.
Разыскав пенсионера Настаса, Вукадин заявил о своем согласии и о том, чтобы на этих днях они ждали сватов; одновременно он написал на отличной министерской бумаге в подлинно канцелярском стиле письмо следующего содержания:
Уважаемая мадемуазель Дара!
По получении Вашего письма спешу уведомить Вас, что я прочел его. То, о чем Вы пишете, является и моей заботой, и моим великим огорчением, мне только очень жаль, что Вы обо мне так думаете, ибо, если Вы обо мне мечтаете, то и я денно и нощно думаю о Вас и, непрестанно думая, порчу множество актов. Честь имею сообщить Вам также, что то, о чем мы беседовали с Вами, может исполниться — я решил просить у Вашей матушки Вашей руки; я же при помощи, рук и служебного опыта в силах кормить и одевать свою жену, об остальном же позаботится господь бог. Что касается Радойки, о которой Вы пишете, будто я ее сватал, то сказавший это обманул
Вас и наврал самым бессовестным образом. Может, он сам сватал ее и ему отказали, и вот он теперь и валит свой афронт на меня. Впрочем, я точно знаю, кто меня порочит, жив не буду, но обойдется это ему дорого, когда мы встретимся в укромном местечке. Насплетничал, конечно, Чумной Мика (чтоб его чума задавила!) за то, что я не дал ему взаймы денег на честное слово, как это водится среди старых торговцев, а потребовал небольшую расписочку ради обеспечения моих, в поте лица скопленных денег, вот он меня и позорит, где придется, но этому скоро придет конец! Поэтому Вы, мадемуазель Дара, не верьте никому и ничему, если что услышите, а верьте этому письму, ибо оно является, так сказать, чистосердечным признанием того, о чем думаю, точно так же, как если бы это был официальный документ за подписью господина начальника и его печатью. Я остаюсь при том, о чем я сообщил Вашему дяде г. Настасу, и как он Вам скажет, так оно и есть, ибо это сущая правда.
А теперь будьте здоровы и думайте обо мне, как и я о Вас непрестанно думаю.
Твой Вукадин Крклич, королевский и Дарин практикант
13 декабря 188* В Т.
Спустя несколько дней острый глаз соседки тетки Полки заметил в доме тетки Христины лихорадочные приготовления. Наряжалась тетка Христина, наряжался и Вукадин. Тетка Христина вынесла из Вукадиновой комнаты свои праздничные наряды и одевалась в своей комнате, а Вукадин в своей. Тетка Христина надела синее шелковое платье, либаде и феску;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
деньги, когда имеются в кассе наличные, за что и получал бакшиш, конечно, более скромный, чем сам казначей, но тем не менее Вукадина как человека невзыскательного он вполне удовлетворял.
Дружно жил Вукадин и с хозяином корчмы, в которой столовался. Неизменно сообщал газде Сотиру, когда на базаре появлялась хорошая рыба или иная редкость; охотно гулял с ним перед ужином и после обеда по воскресеньям; разговаривал, беседовал о кухне, о распорядке в заведении, о том, как расширить корчму, переделав кухню в столовую, а примыкающий к кухне сарай — в кухню; они пространно совещались также и о том, следует ли взять швабских певичек, которых ему рекомендуют из Белграда; в этом вопросе хозяин обещал послушаться совета Вукадина и показать публике, что и в Т. имеются вполне современные, европейские рестораторы, предприимчивые и со вкусом. Они до того сдружились, что во время обеда и ужина Вукадин сидел не в своей компании, а, немного подождав, подсаживался к хозяину.
— Что желаете? — спрашивал обычно Яначко, Ву-кадинов «шпейзетрегер» 1.
— Не торопись,— отвечал Вукадин,— я подожду газду Сотира, и, что бог даст, поделим по-братски.
И только когда подходил и усаживался за стол газ-да Сотир, они приступали к обеду или ужину. За столом оба были внимательны друг к другу. Достанется, скажем, Вукадину стегнышко, он разрежет его, половину оставит себе, а другую положит на тарелку трактирщика.
— Ну-ка, газда Сотир, не гоже мне одному смаковать, как are, знаю, что ты лакомый на стегнышко.
А газда Сотир благодарит и при первом удобном случае реванширует.
— Вот, господин Вукадин, извольте-ка огузок: тонкая штука, настоящий деликатес! — скажет газда Сотир и положит Вукадину на тарелку.
Когда принесут вино (то, которое цедит и пьет сам газда), Сотир наливает Вукадину, а Вукадин Сотиру.
Кое-когда, оторвавшись от дел, подсаживалась к ним и хозяйка, госпожа Цана. Она обычно (и не без умысла) постоит у плиты и раскрасневшаяся придет и сядет рядом с супругом (где, собственно, и место всякой полно-
1 Официант (нем.).
правной порядочной хозяйки), и давай потчевать супруга и гостя.
— Господин Вукадин, пожалуйста, кусочек кугло-фа!1— предлагала трактирщица.— Сама пекла!
— Нет, спасибо, хозяйка. Клянусь богом, я сыт по горло... не в силах и крошки съесть.
— Ахти, неужто арбуз мне подносите?! Я же знаю, вы любите куглоф!
— Что верно, то верно, клянусь богом! Немало мне в детстве досталось, покуда мать не приучила к куглофу. Но из любви к тебе, хозяюшка, съем его, как мужик мыло,— лезет не лезет, раз заплатил, есть надо!
— Ну, что на это скажешь! Если бы пекла барышня гм... гм... уверена, не заставили бы себя так упрашивать.
— Что правда, то правда, клянусь богом, хозяюшка, верно говоришь! — восклицает Вукадин, и лицо его светлеет.— Рубанул бы дочиста, как валах питу. Один бы противень остался.
— Так в чем же дело, а? — спрашивает трактирщица.— Мы каждый день бог знает с каких пор об этом слышим... Но сладится ли у вас наконец что? Я давно уж собираюсь малость поплясать?
— Да вот... моя хозяйка Христина, хоть тресни, твердит: «Выйду ли я замуж, не знаю, но ты, господин Вукадин, женишься, говорит, непременно».
— За чем же остановка?.. Или, может, не родилась еще та счастливица?
— Эх, хозяюшка, не простая это штука! Недаром говорится: женитьба что лотерея. Все равно, дескать, что тащишь из мешка, полного змей, среди которых всего один угорь! И вот смотри угадай, ухвати того угря... Трудная штука, хозяюшка, вот и побаиваешься.
— Ахти, господин Вукадин, как это вы говорите! Кого же мой Сотир из мешка вытащил?! Неужто змею, горе мне?!
— Конечно, угря, хозяюшка,— успокаивает ее Вукадин.
— Хе-хе,— смеется Сотир,— маленечко и змея, правда водяная, и ужалит, так не опасно.
— Мало того, хозяюшка, пусть мне даже повезет, и я вытащу угря, так опять беда: я бедняк, она голь
1 Род пирога (искаженное нем,).
перекатная — значит, из одного нищего сделаем по меньшей мере двух!
— Да знаю я, господин Вукадин,— замечает трактирщица,— но дело-то осложняется, о девушке начинают судачить.
— Что верно, то верно, второй год уже пошел. В город, когда хочешь, а из города, когда пустят, говорит старая пословица; но не легко лезть в трепаную книгу должников.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой рассказано, чем в конце концов завершилась борьба между разумом и сердцем Вукадина, как прошли просины, обручение и свадьба, и притом все это до указа, и как, наконец, Вукадин, «посеяв ветер, пожал бурю»
И подобно тому как размышлял Вукадин, так же точно размышляли и в Дарином доме. Дара рано лишилась отца и осталась на попечении матери, помогал Румене и брат, которого мы уже представили читателям раньше, пенсионер Настас, тот самый, что по целым дням сидел в кофейне, ничего не заказывая, читал вслух газеты, рассказывал всем известные анекдоты о Мехтер-баше, ругал кофе, который подавали в кофейне, давал кельнерам советы и, наконец, сворачивал бумажные трубочки и чистил ими свой огромный янтарный мундштук. Дара причиняла немало беспокойства всему семейству — уж слишком затянулось ее девичество. С каждым годом дядя и мать тревожились все сильнее. Только и отдыхали душой во время постов, когда не было свадеб, напоминавших им о Даре. И с каждым годом становились в своих требованиях к Дариной партии уступчивей.
— Я всегда говорил,— твердил то и дело Настас сестре,— что девушка престранное и забавное создание. Я так считаю: одно дело девица, а иное дело, скажем к примеру, янтарный или пенковый мундштук. Но кому толковать! Пенковый мундштук, чем больше из него куришь и чем он старше, тем лучше и, как говорится, драгоценнее; а девушка, чем старше — тем хуже и цена ей меньше! Но кому говорить?! Слушай, Румена, отдай дочку, покуда на нее спрос (а это долго не продержится)! «Как можно! Мелкий чиновник... мелочной торговец, зеленщик»,— уверяла ты. Однако так или иначе, голубушка, избавь дом от хлопот; ежели уж нашелся такой болван, отдай ему немедля, и пусть себе морочит с ней голову! Это ничего, что мелкий служащий или торговец, не на веки же вечные. Одни уходят на пенсию, другие — идут в гору, одни разоряются, другие богатеют. Помню я времена, когда все наши теперешние первые торговцы таскали на собственном горбу товар с главного рынка, из больших магазинов, а сейчас торгуют с Будапештом, с Веной и им привозят по пятнадцать ломовых подвод с товаром из Белграда! А скольких нынешних толстых начальников и министров я помню, когда они были еще тонки, как ореховый чубук, обедать — пообедает, а вместо ужина отправляется на прогулку, и вот помаленьку стали большими и известными людьми! Но тогда ты и слышать ни о ком из них не хотела! «Не отдам,— кобенилась ты,— меньше, чем за майора! Молода, может еще немного в невестах посидеть. Ежели я молодой замуж вышла,— говорила ты,— и в девушках не нагулялась, пусть она повеселится и за себя, и за меня, и за свою покойную бабушку!» Вот и получай!
— Ну, и этому, слава богу, приходит конец! Сватают ее.
— Сватает ее Вукадин! Практикант! Нечего сказать! Прекрасная партия! Это мы и десять лет назад могли иметь. Как в стихах говорится: «С генерала докатилась до капрала!»
— Ну хорошо, не останется же он на веки вечные практикантом.
— А я и не говорю, что останется. Не такие ослы идут в гору, а ему и сам бог велел. Но подумай, как он себя ведет?! Уже судачат насчет девушки, а он уперся и торгуется! Подавай, дескать, ему сто пятьдесят непро-битых дукатов, да еще добейся ему чина, тогда он согласен! Сначала, мол, чин, а потом свадьба. Вместо того чтобы нам с него требовать, он требует с нас!!! Дубина стоеросовая, разбойник!
— Ну, что сейчас поделаешь!
— Оно, конечно, ждать не приходится.
— А ты постарайся, похлопочи за него.
— Похлопотать-то я похлопочу. Но трудно будет. Все уверяют, что он смекалист только, когда дело касается его самого, а на службе туп, и его все обгоняют. Но чуть разговор пойдет о суточных, или о бакшише и тому подобном, тут он, говорят, настоящая лиса! И вот что я хочу еще тебе сказать. Добавлю я, при всей своей бедности, к приданому Дары еще тридцать золотых
и пусть сыграют свадьбу до указа. А потом мы уж все похлопочем, когда он, как говорится, станет нашим, ибо каков ни есть, а все-таки наш будет.
— Подумать только! — жаловалась Румена.— Третий год как тянет. Вот уж начался рождественский пост, а там не успеешь оглянуться — рождество пройдет, и станут ходить сваты, у меня так сердце и екает — жаль дитятко! Вянет, сохнет, бедняжка, точно айва на буфете. Уже и на свадьбы не ходит. «Не хочется, мама»,— говорит. А я молчу, потому что знаю, отчего это.
— Хорошо, хорошо, завтра же я напишу злодею и поговорю с Дарой. А чин до женитьбы ему ни в коем случае нельзя добывать, ведь он, разбойник, чего доброго, пойдет на попятный в погоне за лучшей партией!
— Да уж пожалуйста! Увядает с каждым днем,— твердила свое Румена, провожая Настаса.
На другой день Вукадин получил два письма, оба приятного содержания. В первом содержалось известное уже предложение Настаса и напоминание, что это решение окончательное: указ может последовать только после свадьбы, так как это единственная гарантия, что Вукадин действительно женится на Даре. Второе письмо было от Дары.
Письмо гласило:
Уважаемый г. Вукадин!
Знаю, что, получив это письмо и прочитав его, Вы удивитесь, ибо не пристало мне писать мужчине, а пишу Вам потому, что нахожусь в очень тяжелом состоянии, ведь я, несчастная, непрестанно думаю о Вас, а Вы меня и наш дом избегаете и не приходите, как раньше, а это обижает меня и огорчает мою мать. Она мне говорит: «Обманул тебя г. Вукадин»,— а я твержу: «Нет, мама, у него нет официального указа, потому и не может»,— на сердце же у меня камень, сама не верю, что говорю, а Вы прикидываетесь непонимающим, подруги смеются надо мной, уверяют, будто Вы в последнее время вздыхаете по Тичиной Радойке, а обо мне и думать позабыли, потому что она богатая, а я бедная, у меня нет ничего, кроме девичьей чести, а о Вас я думаю так, как сказала когда-то еще в начале, только Вы переменили мнение обо мне, должно быть потому, что я провинциалка, но тут я не виновата, не могу я стать столичной франтихой в шляпке по новейшей моде, впрочем, здесь, в провинции,
я не из последних и, кстати, Вам было известно, что я провинциалка, значит, не следовало и начинать. Я бы Вас и не ждала, вышла бы замуж за представлявшуюся мне партию, а вот из-за Вас я осталась ни при чем и смотрю теперь голубыми глазами в черную будущность.
Твоя навеки любящая Вас
Дара
В городе Т.
12 декабря 188*
Вукадин несколько раз перечитал письмо дома и в канцелярии. Выдвинул ящик стола, развернул и положил в него письмо, ящик оставил приоткрытым и, работая, то и дело опускал глаза и перечитывал письмо. Полное нежности, оно растрогало даже Вукадина (семья его даже не ведала о подобных чувствах), и весь день пребывал в сентиментальном настроении, а после службы позвал Икицу, чтобы поделиться с ним мыслями и немного отвлечься. Они долго гуляли и разговаривали о разных разностях. Икица, по своему обыкновению, болтал не переставая, а Вукадин упорно молчал и размышлял; даже голова от дум разболелась. Наконец, собравшись с духом, он решил покончить дело.
Разыскав пенсионера Настаса, Вукадин заявил о своем согласии и о том, чтобы на этих днях они ждали сватов; одновременно он написал на отличной министерской бумаге в подлинно канцелярском стиле письмо следующего содержания:
Уважаемая мадемуазель Дара!
По получении Вашего письма спешу уведомить Вас, что я прочел его. То, о чем Вы пишете, является и моей заботой, и моим великим огорчением, мне только очень жаль, что Вы обо мне так думаете, ибо, если Вы обо мне мечтаете, то и я денно и нощно думаю о Вас и, непрестанно думая, порчу множество актов. Честь имею сообщить Вам также, что то, о чем мы беседовали с Вами, может исполниться — я решил просить у Вашей матушки Вашей руки; я же при помощи, рук и служебного опыта в силах кормить и одевать свою жену, об остальном же позаботится господь бог. Что касается Радойки, о которой Вы пишете, будто я ее сватал, то сказавший это обманул
Вас и наврал самым бессовестным образом. Может, он сам сватал ее и ему отказали, и вот он теперь и валит свой афронт на меня. Впрочем, я точно знаю, кто меня порочит, жив не буду, но обойдется это ему дорого, когда мы встретимся в укромном местечке. Насплетничал, конечно, Чумной Мика (чтоб его чума задавила!) за то, что я не дал ему взаймы денег на честное слово, как это водится среди старых торговцев, а потребовал небольшую расписочку ради обеспечения моих, в поте лица скопленных денег, вот он меня и позорит, где придется, но этому скоро придет конец! Поэтому Вы, мадемуазель Дара, не верьте никому и ничему, если что услышите, а верьте этому письму, ибо оно является, так сказать, чистосердечным признанием того, о чем думаю, точно так же, как если бы это был официальный документ за подписью господина начальника и его печатью. Я остаюсь при том, о чем я сообщил Вашему дяде г. Настасу, и как он Вам скажет, так оно и есть, ибо это сущая правда.
А теперь будьте здоровы и думайте обо мне, как и я о Вас непрестанно думаю.
Твой Вукадин Крклич, королевский и Дарин практикант
13 декабря 188* В Т.
Спустя несколько дней острый глаз соседки тетки Полки заметил в доме тетки Христины лихорадочные приготовления. Наряжалась тетка Христина, наряжался и Вукадин. Тетка Христина вынесла из Вукадиновой комнаты свои праздничные наряды и одевалась в своей комнате, а Вукадин в своей. Тетка Христина надела синее шелковое платье, либаде и феску;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25