.. Людям из Бальджуанского горного бекства почти не приходилось бывать в таких далеких местах, как Душанбе, Карши, Гузар, Каратаг — на западе, или в сказочной дали — на севере — в Самарканде, Бухаре, Ходженте, Коканде...
Уходили туда только те, кому на родине уже не на что было рассчитывать — обнищавшие, безземельные,— в поисках хоть каких-нибудь скудных заработков; или те, кто надеялся тайком от властей продать там на базаре своего единственного коня. Уходили голодные сироты, чтоб по- пьтт. счастья в любом месте, где могут пригодиться их жилистые, здоровые руки; плолись туда под плетьми конвои рои стражников и те, кого местные властители-богатеи отправляли за подлинное или за мнимое преступление на суд высших правителей в прочные эмирские тюрьмы, откуда мало кому доводилось выбраться на свет божий живыми...
В горном селении Сари-Хосоре был у Восэ милый друг — богатырского телосложения силач Назир, которого Восэ давно объявил своим названым братом. Плохо жилось Назиру, он год назад, в начале зимы, вдвоем со своим приятелем Юсуфом из селения Бачкакон отправился в далекий путь к стоглавому Самарканду — искать работу.
Но вот на днях вернулся, пришел к Восэ Юсуф, сказать о том, что ему с Назиром дойти до Самарканда не довелось, ибо на полдороге, в городе Шахрисябзе, нанялись Они батраками сроком на год к тамошним богатеям. Недавно какие-то неведомые им недруги убили богатея, а подозрение пало на находившегося возле дома Назира, и начальник шахрисябзской полиции бросил Назира в тюрьму.
Печальное известие встревожило Восэ. И он попросил Юсуфа спешно прислать к нему из Сари-Хосора сына своего друга, но пока не говорить ему о том, что произошло с отцом. Через два дня Маджид, двадцатичетырехлетний сын Назира, приехал на осле в Дара-и-Мухтор, к Восэ, Узнав от Восэ об аресте отца, Маджид зарыдал, упал в ноги Восэ:
— Дорогой дядюшка! Только на вас надежда, скажите, что мне делать? Отца моего по клевете убьют!..
Сына своего друга Восэ устроил на ночь в гостином домике, сам заночевал там же. Слабохарактерный, не умеющий владеть собою Маджид до утра плакал, стонал, не давал спать Восэ жалобами и причитаниями. Размышляя о том, какую же помощь можно и нужно оказать Назиру, Восэ понимал, что послать в Шахрисябз Маджида было бы бесполезно. Этот простодушный парень, никогда в своей жизни не ездивший дальше Бальджуана, ничего и никак для освобождения отца сделать не сумеет. Тут действовать нужно с умом, терпением, изворотливостью, упорством, хитростью... Да найдутся ли у самого Восэ все эти качества? Но Восэ помнил, что однажды он и Назир в дружеской беседе дали друг другу клятву: если на голову одного из них падет какая-либо беда, то другой непременно придет на помощь своему другу! Значит, как бы там ни было, а Восэ должен отправиться в Шахрисябз, найти щель, которая дала бы возможность Назиру выбраться из тюрьмы на свет божий.
Утром за завтраком Восэ при Маджиде объявил свое решение семье. Маджид, в приливе благодарности, опять расплакался, припав к груди Восэ, как ребенок. Вслед за ним, поняв, что предстоит, быть может, долгая разлука с отцом и мужем, расплакались Аноргуль и Гулизор. Ну, а тут уж, конечно, пустились в громкий плач и малолетние сыновья — Хасан и Даулят, хоть причина к тому им и не была ясна.
Однако ни Аноргуль, ни Гулизор не стали возражать Восэ — он лучше знает, что ему делать: раз так решил, значит, поездка необходима.
В самый разгар причитаний и слез, когда, забыв о еде, вся семья на общем дворе еще сидела вокруг чаши кислого молока, послышался возглас «ихтч, ихтч», коим всегда погоняют осла. Восэ толкнул в плечо Хасана, тот выбежал и увидел Ризо, входящего во двор вслед за тяжело навьюченным ослом... Появление Ризо сразу разрядило обстановку и обрадовало Восэ: все подозрения селян теперь сразу оказываются пустыми, а само появление Ризо. в такую трудную минуту конечно же доброе предзнаменование в деле, какое затевал нынче Восэ.
«Если угодно будет богу,— подумал Восэ,— то и вторая трудность легко разрешится, и мое путешествие окажется успешным».
Ризо не только привез в двух мешках четверть меры ячменя, но сумел даже по дороге на какой-то мельнице перемолоть этот ячмень в муку!..
Два следующих дня прошли в приготовлениях к поездке, Аноргуль и Гулизор напекли маленьких круглых дорожных лепешек, натолкли сушеных тутовых ягод, наварили съедобных трав.
До созревания яровой пшеницы оставалось около двух- трех недель. Восэ сказал, что постарается вернуться ко времени жатвы, но если по какой-либо причине задержится, то пусть Касым с помощью Ризо начнет жать яровую пшеницу, посеянную братьями совместно на горном склоне.
Кроме провизии на дорогу, Восэ положил в старый мешок сыромятные сапоги, перекинул мешок через плечо, вышел за ворота своего дома. Домашние, близкие родственники, соседи, друзья Восэ, многократно повторяя напутствие: «Здоровым иди и возвращайся здоровым», на краю селения проводили его в дальний и, быть может, опасный путь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Народный обычай, по которому два посторонних один другому мужчины объявляют себя «братьями до Судного дня», широко бытовал среди горцев в те стародавние времена.
Восэ и Назир стали «братьями до Судного дня» лет за двадцать пять до описываемых нами событий, когда независимые горные княжества Бальджуан, Каратегин, Дарваз и другие еще не были покорены мангытским эмиром и не входили в состав эмирата под названием Восточной Бухары. Каждый маленький властитель (их тут называли: шо или мир) правил своей горной вотчиной самостоятельно, как хотел, взимал с подданных налоги лишь для себя и своих родственников, мог дарить села, ущелья, пастбища, речки, земли кому хотел, был истым восточным удельным князем.
И здесь мы расскажем маленькую историю из тех времен, касающуюся Восэ, Назира и некоторых других людей, о которых пока еще ничего не рассказывали.
Селение Нориндж расположено на правом берегу горной реки Хингоб — той самой, которая, сливаясь в высоких горах с другими столь же бешеными, рожденными в ледниках Памира реками, образует могучий Вахш — самый крупный приток великой Амударьи.
Жители каменистого селения Нориндж, проснувшись однажды утром, узнали, что они подданные уже не бека Бальджуана, как это было накануне, а каратегинского бека, ибо их селение, находящееся на стыке двух бекств, поварено бальджуанским владыкою в качестве приданого владыке Каратегина, сестру которого почтенный бальджуанец взял себе в жены. Эту весть норинджцам доставил каратегинский сборщик налогов, приехавший с письмоводителем, в сопровождении десяти стражников и слуг, для того чтобы взыскать с жителей Норинджа налог, и подати, и сборы в пользу своего бека. Произошло это так: залетев в селение на взмыленных конях, всадники спешились у дома старосты, расположились на террасе дома и приказа-» ли старосте созвать все население. Перед домом старосты собралось три десятка земледельцев и пастухов. Каратегинский письмоводитель вывел имена норинджцев в списке и против каждого имени сумму, тут же им объявленную.
Норинджцы, естественно, подняли шум: ведь все, что полагалось с них за тот год, они уже внесли натурой и деньгами своему прежнему правителю. Однако каратегинский сборщик налогов не захотел слушать их криков о справедливости. Низкорослый и толстобрюхий, крепко расставив свои ноги на краю веранды, он в назидание и устрашение всем приказал своим воруженным стражникам схватить и крепко проучить двух босоногих «бунтарей», кричавших громче других. Стражники повалили наземь и отхлестали плетьми крикунов так, что те, стеная, не могли: подняться.
А сборщик крикнул присмиревшим людям, что он не уедет отсюда без двадцати мер зерна, тридцати голов овец и коз и пятидесяти кусков домотканки. Возмущенные норинджцы снова подняли крик. Скандал разрастался. Сборщик хотел уже кинуть своих стражников на горланящую толпу, как вдруг на другой стороне улицы, за стеной противоположного, примыкавшего к скале дома, послышались цокот копыт, какие-то возбужденные голоса, привлекшие общее внимание. Над стеной у скалы показалась голова всадника, смуглого юноши с едва пробивающейся бородкой. Норинджцы узнали Восэ, сына их земляка Щакара. Юноша взволнованно прокричал:
— Идет охотник Раджаб!
Едва произнесено было имя Раджаба, лицо каратегинского сборщика налогов побледнело, узкие глаза расширил панический страх, а вся его свита стала подобна политой водою муравьиной куче. Сидевшие на веранде повскакали с мест, а слуги бросились к воротам. Сухенького письмоводителя прошибла дрожь так, что это было заметно по его затрепетавшей козлиной бородке. Стражники, толкаясь и спотыкаясь, кинулись к длинному навесу в задах двора, где были привязаны их лошади.
Если бы в это сборище Восэ бросил весть о несущемся но ущелью грязе-каменном потоке или об охватившем селение с двух сторон пожаре, приезжие каратегинцы оказались бы не в большем смятении. Только пастухи да земледельцы Иоринджа, вдосталь перепуганные до этого, теперь казались спокойнее,— сбившись в кучу посредине двора, они в недоумении приглядывались и чутко прислушивались к происходящему.
Со стороны каменного прибрежья Хингоба послышался дробный топот скачущих лошадей. Смятение каратегинцев перешло в панику. Седлать своих лошадей они уже не нашли времени, повскакали на неоседланных и бросились в бегство. Чалма сборщика, ухватившегося за гриву, напоролась на сук в перекладине ворот и осталась висеть, покачиваясь, а ее обладатель, улепетывая с непокрытой головой, прижавшись к шее коня, нахлестывал его плетью. Седла и оголовья остались лежать вдоль стены, ячмень из раскиданных под навесом и по кормушкам торб рассыпался и смешался с навозом.
И. только один-единственный человек, беспечно стоявший при въезде в улицу, смотрел на всю эту сумятицу и от души смеялся. Это был Восэ...
В минуту, когда каратегинский чиновник и его приближенные откатывались от селения словно сметенные ветром листья, с другой стороны в Ногиндж въехали четыре всадника — те самые, которые привели в ужас каратегицев. Эти четверо — норинджские пастухи — были друзьями Восэ. Во время пререканий чиновника с жителями Норинджа во дворе дома старосты эти молодые люди пасли свои стада и отары в ущелье. Восэ, незаметно выбравшись из селения, выехал к ним, и по его наущенью парни прискакали в селение, когда он, вернувшись первым, устроил здесь панику.
Восэ действовал безошибочно и уверенно, хорошо зная, каким ужасом для всех богатеев, для чиновников Куляба, Бальджуана и Каратегина стал в те времена охотник Рад- жаб. При одном только упоминании его имени богатеи и вся чиновная знать прятались за стенами в башнях феодальных своих крепостей, поднимали на ноги всех телохранителей и солдат.
Этот бедняк-охотник Раджаб однажды в родном селении убил присланного туда беком Бальджуана безжалостного и жестокого сборщика налогов и, скрывшись в горах, собрал в потайном ущелье таких же бесшабашных людей, создал вооруженную шайку грабителей. Неуловимый, он не давал никому, кроме бедняков, пощады... Бог знает где и что творил на горных дорогах в эти дни Раджаб, но, как видит читатель, Восэ сумел хитро воспользоваться его именем.
Затея Восэ и его товарищей сперва привела было в восторг всех норинджцев, однако, поразмыслив, они стали тревожиться: каратегинский чиновник убежать-то убежал, да ведь дорога к возвращению ему не закрыта. Он, конечно, узнает об обмане, не забудет этого дела, и норинджцам теперь не избавиться от беды!.. А больше всех тревожиться следует родственникам Восэ — переход норинджцев в подданство к беку Каратегина и так лишил их спокойствия. Тому была веская причина, которую необходимо пояснить читателю...
Дело в том, что владетельные правители Куляба, Бальджуана, Гиссара, Матчи, Каратегина, Дарваза и Бадахшана — всех феодальных, разделенных горными хребтами княжеств — почти постоянно враждовали между собой.
Иногда — в одиночку = один с другим, иногда два-три владетеля, объединившись, нападали на других ближайших соседей. Главной целью этих мелких войн был обычно грабеж: то ли грабили скот, имущество и зерно, то ли отхватывали один у другого какое-нибудь пастбище или селение. Бывали войны и из-за женщин. Скажем, владетель Куляба взял себе в жены красавицу девушку, а владетель Гиссара, напившись пьяным, расхвастался, что он силой отнимет эту красавицу и увезет в свой гарем. Все: предлог для войны готов! А тяготы этих распрей, междоусобиц, скоротечных войн ложились на плечи подданных, прежде всего конечно же бедняков: земледельцев, скотоводов, садоводов, сельских ремесленников...
«Вращением небесной сферы» норинджский земледелец Шакар, отец Восэ, тоже однажды сделался невольным участником распри местных правителей. Каратегинские солдаты, налетев на селения Бальджуана, в битве возле Норинджа не только затоптали посев зерновых Шакара, но и угнали его коня и двух быков. Эта потеря привела Шакара и его семью на край нищеты. Затаив обиду, Шакар мечтал при случае отомстить каратегинцам. Случай скоро представился: правитель Куляба пошел войной на правителя Каратегина, и тогда Шакар с палкой в руках пришел к кулябцам, вступил в ряды солдат их бека. Каратегинцы, однако, своевременно узнав об опасности, вышли навстречу врагу и сумели отстоять входы в свои ущелья. В длившемся час стычке на перевале Лтолихарви кулябский правитель не добился успеха и, погасив свой воинственный ныл, отступил. Но Шакару в этой стычке удалось сбить палкой с коней двух каратегинцев, один из них, с проломленной головой, умер,— рука у Шакара была тяжелая! Позже выяснилось, что убитым оказался сын брата кара- тегинского бека...
Бальджуанцы, конечно, прославили воинский подвиг Шакара, стали называть его Шакаром-богатырем... Ну, а вот теперь, когда «вращением небесной сферы» Шакар стал подданным правителя Каратегина и когда любой лизоблюд-доносчик (а их хватает везде и всегда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59