Эмир с подозрением глянул прямо в глаза Яхшибеку:
— Ты получил от него взятку, плешивый жулик? Говори правду!
Яхшибек не ожидал такого расспроса, почувствовал, что попался. Скрывать все было бы опасно, эмир так или иначе мог бы дознаться до истины.
Верно, он обещал мне небольшое вознаграждение, отвернув лицо в сторону, смущенно произнес стольничий.— Я не проявил жадности, он сам обещал поблагодарить меня.
— Сколько?
— Не много, достойнейший.
— Сколько? — повторил эмир громко.
—- За назначение эшик ага-баши сто золотых, за мирохура — сто пятьдесят, вынужден был сказать правду стольничий. Он опасался не гнева эмира, а того, что эту взятку эмир у него отнимет. Так и случилось.
— Возьми и отдай в казну! приказал Абдул Ахад.
— Повинуюсь, достойнейший! — поспешил согласиться Яхшибек,
В зал вошел слуга с сообщением, что прибыл к услугам бай Миро Акрам, родом из селения Бустон, привел в подарок гнедого коня с седлом, украшенным золотом, с серебряным оголовьем...
Эмир приказал взять коня у прибывшего и сдать дворцовым конюхам. А Яхшибеку велел отправиться к главному письмоводителю, чтобы тот написал на имя Мирзо Акрама ярлык на чин мирохура и принес его тотчас же. А кроме того, взял бы у главного казначея форменную чиновничью одежду и надел ее на бая.
Мирзо Акрам в числе многих, надеявшихся быть принятыми эмиром, находился в дворцовой ожидальне. Ему принесли два разных халата, облачили новоиспеченного чиновника сначала в шелковый, потом, поверх шелкового, в парчовый; на голову накрутили пышную кисейную чалму. Яхщибек свернул трубочкой «благословенную грамоту» — ярлык на чин мирохура — и заткнул эту трубочку в складки чалмы Мирзо Акрама. Затем Яхшибек, надевший на новоявленного мирохура халаты, взял его под руки и повел на площадку перед приемным залом. Здесь было несколько дверей в большой приемный зал. Яхшибек, приблизившись к той, за которой в зале сидел эмир, остановился в некотором отдалении от этой открытой двери. Яхшибек протяжно и торжественно нараспев возгласил, обращаясь к повелителю как бы с молитвенною мольбою:
— Во здравие повелителя моего, раб их высочества бай Мирзо Акрам, сын бая Мирзо Рахима, из уважаемых людей Гиждувана, милостью повелителя моего удостоенный славного чина мирохура султанского владения Благородной Бухары и ныне, молясь за повелителя моего, вознамерен возвратиться на родину свою!..
За Яхшибеком протяжно возгласил придворный шигавул:
— Да пошлет милостивый и всемогущий бог воздержание от дурных поступков и соблюдение справедливости в делах и помыслах!
Мирзо Акрам, стоя на коленях, помня сделанное ему ранее Яхшибеком наставление, коснувшись лбом каменного пола, сделал обращенный к эмиру земной поклон, потом воздел руки и прочел молитву. Эмир протянул к нему руку. Мирзо-кори вскочил на ноги, согнулся вдвое, прижал обе ладони к груди и, кланяясь на каждом мелком шажке, двинулся ггэмиру. Торопливо взял в обе руки пухлые пальцы эмира, потерся о них глазами и с чмоканьем поцеловал...
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В тот день со двора Восэ в селении Дара-и-Мухтор раздавались звуки «гуп-гуп», «тап-тап»... Гулизор на дворе молотила хлеб тяжелой колотушкой. Аноргуль двумя прутьями для битья шерсти трепала хлопок. Хасан и Даулят на веранде играли в абрикосовые косточки. Ризо не было, он вот уже. с неделю как исчез бесследно.
Когда на внешнем дворе вдруг заскрипели ворота, мать и дочь прислушались. Послышались звуки шагов. Аноргуль вздрогнула, словно услышав внутренний голос, сказавший, что вошедший во двор — Восэ. Она бросила прутья, встала, еще раз прислушалась и в тревоге кинулась к калитке, во внешний двор. Там с мешком за плечами, под платаном, вместе с Назиром стоял Восэ и, радости но улыбаясь, смотрел на жену.
Им бы кинуться, как они страстно захотели, друг к другу, обняться, расцеловаться, но обычай не разрешал сделать это при постороннем человеке, волей-неволей они лишь пытливыми, полными любви взглядами всматривались, не видя ничего, кроме милого, долгожданного лица, родных глаз...
Гулизор, Хасан и Даулят_ вылетели и повисли на отце. Восэ прижал их всех троих к груди, поцеловал в головы, в лица. В глазах его блеснули непрошеные слезинки...
Нет, не потеряла радость путь к дому Восэ,— в этот день, вместе с ним и Назиром, она явилась в гости к изнывшей от ожидания Аноргуль и к детям!
Непринужденная болтовня, счастливый смех до полуночи звучали в доме. Восэ купил по пути в Ховалинге мяса, риса, сала. Аноргуль сварила отменный плов. Мужчины вывалили из своих мешков на пиршественную скатерть сахар и сладости, пряности, вкусную городскую снедь. Даже рассказы о печальных происшествиях, приключившихся с Восэ и Назиром вдали от родины, не могли омрачить пирующих. Дети слушали эти истории, словно сказки о злых драконах, ничего не боясь под кровом веселых родителей.
Конечно, и Аноргуль и дети, всматриваясь в лица муж
чин, видели, как они похудели,—Аноргуль заметила новые морщинки в углах губ и глаз мужа. Его загоревшее и обветренное лицо, ставшее более темным, почти черноватым, лучше всяких слов рассказывало ей, каким нелегким был его путь по горам, степям, ущельям, долинам... Нои он и его друг Назир выглядели крепкими, здоровыми, сильными,—чего ж еще желать?
Восэ спросил про Ризо: где он, почему его не видно? Аноргуль, закусив губу, смотрела в землю. Сказала, что Ризо ушел дней семь назад и о нем нет никаких вестей. Гулизор, едва разговор коснулся Ризо, быстро встала и занялась в сторонке чайником и мытьем чашек. Это ее движение, а также закушенная губа Аноргуль не ускользнули от внимательного взгляда Восэ, он почувствовал: «Что-то тут не так», но не стал допытываться...
Вечером на второй день начались посещения односельчан, дальних и близких знакомых. Когда побратимы рассказали любопытствовавшим о своих приключениях, Слухи о том, что пережили Восэ и Назир, быстро разнеслись по окрестным горам и ущельям. К Восэ стали приходить не только друзья и знакомые, но и неведомые им дотоле люди из других селений. Соблюдая правила вежливости, эти люди приходили якобы лишь для того, чтобы принести Восэ и его побратиму свои поздравления, а в действительности каждый хотел из собственных уст Восэ и Назира услышать, что же именно произошло, что правда и что вымысел из передаваемого о них.
Гостиный домик на внешнем дворе Восэ всегда был полон людей. По обычаю горцев, каждый приносил за пазухой или в поясном платке что-либо съестное. Хлеб, грецкие орехи, фисташки, вареные яйца, холодное отварное мясо выкладывались на скатерть. Гости сидели плотно и слушали удивительные рассказа побратимов, а когда Назир уехал в Сари-Хосор — то рассказы одного Восэ. Он простодушно посмеивался над своей неопытностью и своим легковерием, из-за которых бывал обманут, попадал в незавидные переделки. В своих рассказах Восэ был ничуть не самонадеян и очень скромен, но от слушателей не укрывались выдержка и мужество, не раз выручавшие его самого и его товарищей из беды.
Когда, на второй день после своего возвращения к семье, Восэ вновь стал расспрашивать жену о Ризо, Аноргуль сказала:
— Был однажды день Ризо собирал в саду орехи вместе с Гулизор. Оба были очень веселы, шутили, потом, невзначай, стали читать стихи. Это видел твой брат Касым, он поругал Ризо. С того дня Ризо как в пропасть провалился,— не знаю, куда мог уйти.
Аноргуль и Восэ так и остались в неведении о том, что и почему все-таки заставило Ризо исчезнуть,— спрашивать об этом Гулизор оба не считали удобным, убежденные в том, что ничего дурного не могли совершить ни их дочь, ни Ризо.
Но мы можем подтвердить читателю то, о чем он, конечно, уже догадался: да, Ризо влюбился в девушку, и даже не влюбился, а полюбил ее... Первое время Гулизор была с Ризо резка, дерзила ему, сторонилась его, была явно недовольна тем, что этот дерзкий и бесшабашный парень живет в их доме. А Рйзо, вовсе не обижаясь на резкости девушки, иногда в ответ и сам выводил ее из терпения — показывал такие неприятные стороны своего характера, какими, казалось, сам хотел оттолкнуть ее от себя. На самом деле девушка похитила его сердце с первого же дня, когда он поселился в доме Восэ,— твердость ее привычек и убеждений, сама резкость, выказываемая в отношении к нему, независимость ее суждений и поведения, энергия, с которой она, помогая матери и отцу, хозяйничала в доме, отличали Гулизор от всех других известных ему девушек, чаще всего слабовольных тихонь.
Однажды какой-то бездельник во дворе мечети вырвал из рук Гулизор кувшин, бросил его в водоем и убежал. Водоем в Дара-и-Мухторе — большой и глубокий. Девушка растерялась, не знала, что предпринять. Ризо, неведомо откуда появившись, не говоря ни слова, скинул с себя халат, бросился в воду и, нырнув, всплыл с кувшином и молча передал его Гулизор. Вот тогда девушка в первый раз взглянула на Ризо с радостной и благодарной улыбкой. Впрочем, в ту же секунду, будто раскаявшись в невольном признании, она с презрительной гримаской произнесла:
— Посмотрите на этого самонадеянного парня! Захотел показать,, какой он пловец! Не слишком чванься, я и без тебя достала бы свой кувшин!
Иногда бывает, что самая, казалось бы, незаметная мелочь может воздействовать на человека с удивительной хилой. После случая с кувшином Гулизор перестала делать кислое лицо при виде Ризо. Она не могла забыть, как он явился к ней на помощь в минуту, когда другие, взрослые и малые, находящиеся возле пруда, лишь хохотали над нею. Поступить так, как поступил Ризо, мог только брат или, во всяком случае, человек близкий.
С тех пор Гулизор иногда сама приносила Ризо еду с женской половины, что дотоле в отсутствие Восэ было поручено мальчикам Хасану или Дауляту. Даже сама стирала одежду Ризо, а вечерами иной раз выходила на общий двор, чтобы вместе с мальчиками и Ризо порезвиться в игре «воробей улетел» или принять участие в разгадывании загадок,
Аноргуль полюбила Ризо за его расторопность, уменье справляться со всяким делом. Она была с ним ласкова, в глубине души благодаря своего мужа за то, что он привел в их дом такого честного и деятельного помощника. Но Касым, который довольно часто посещал семью своего брата, неодобрительно относился к Ризо, продолжал считать его чужаком. Однажды вечером, увидев девушку и юношу сидящими на суфе — глинобитном возвышении под платаном — за отгадыванием веселых загадок, Касым брюзгливо отчитал Гулизор и прогнал ее 'на женскую половину дома. А обратившись к Ризо, он сказал угрожающим тоном:
— Что ты с нею смеешься и играешь? Гулизор кто тебе?.. Чтоб больше я тебя с нею не видел, знай свое место, парень!
Самолюбивый Ризо с тех пор сторонился встреч и разговоров с Гулизор даже тогда, когда она сама звала его для игр или для хозяйственных дел. Он считал уместным вмешательство Касыма, ибо внушил себе: «Я должен оберегать имя Гулизор от сплетен и пересудов».
Молодежь селения Дара-и-Мухтор, вначале, подобно Гулизор, недоброжелательно относившаяся к «бродяге горных склонов», позже, плененная находчивостью Ризо, его умением играть в разные игры, приняла его в свою компанию, многие даже стали искать дружбы и товарищества со смелым, честным и ловким парнем, веселым, знающим множество всяких поговорок и пословиц...
Ризо хоть и был неграмотным, а знал наизусть притчи о борце против омейядских халифов Абу Муслиме, книгу «Аджаиб-иль-махлюкат» («Чудеса творений»), популярные сказочные новеллы из книги «Сказки попугая» —«Ту- ти-намэ». На вопросы товарищей, откуда узнал он все это,
Ризо отвечал, что ему случилось две зимы прожить в селении Бачкакон в привратье тамошней мечети, где учцп тель небольшой начальной школы долгими зимними вечерами читал собравшимся односельчанам страницы этих книг,— память у Ризо была отличная, все прочитанное он запоминал...
После домашних работ Ризо с приятелями, собравшись на каменистом берегу речки, пересказывал все, что помнил, да и то, что узнал за годы своего бродяжничества. Умел Ризо и играть на двухструнке, под наигрываемые им вечерами мелодии молодежь пела песни. Изредка при ходили и девушки. Они обычно не присоединялись к кругу ребят, а сидели кучкой в сторонке, но бывало и так, что, преодолев смущение, они присоединялись к играм и развлечениям юношей... С этими девушками всегда была и Гулизор. В других случаях, когда молодежь собиралась во внешнем дворе дома Восэ, Гулизор слушала песни и рассказы Ризо из-за дверей женской половины дома или находясь со своими подружками на плоской крыше...
Она не могла не видеть, насколько Ризо выделяется из круга своих сверстников и способностями, и внешностью,—везде и всегда он оказывался, как говорят у нас, «свечой собравшихся»... Гулизор в глубине сердца гордилась тем, что Ризо — член их семьи. Замечая, что девушки с интересом поглядывают на этого юношу, или услышав озорной разговор Ризо с. какой-либо из своих подруг, Гулизор испытывала чувство ревности...
Однажды, по своей неизжитой привычке к бродяжничеству, Ризо вдруг исчез из селения на три дня. За эти дни Гулизор остро почувствовала, насколько привыкла каждый день, каждый час видеть Ризо, слышать его голос. В ожидании Ризо она не находила себе места, глаза и слух ее были насторожены: а не скрипнет ли, не откроется ли калитка? Когда Ризо наконец появился, девушка, не в силах скрыть свою радость, подбежала к нему, воркуя как птичка:
— Ризоджан, где ты был?.. Рубаха твоя загрязнилась, сними скорей, я выстираю... Проголодался, наверное? Сядь, я принесу тебе лепешек, они еще горячие...
Правильно говорит пословица: «Любовь — мускус, ее не скроешь».
Ризо впервые испытывал такое ласковое к себе отношение, искреннюю заботливость Гулизор. Никогда прежде девушка не казалась ему столь прекрасной, уносящей сердце.
Через два дня после возвращения Ризо Гулизор вышла прихрамывая. Левая ступня девушки была обмотана тряпкой.
— Ризоджан,— сказала она,— давай пойдем в сад, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59