Значит, там и его свита — несколько сот военачальников и чиновников да тысячи две войска. Военные всегда нуждаются в хороших лошадях. Понравятся мои — продам их. Тогда и тебе будет незачем ехать в Бухару.., С рассветом приготовь табун к выходу!
Взяв с собою Нияза, богатей отправился в дом к своему знакомому.
Утром Нияз принес Восэ пару выстиранного белья и поношенные сыромятки, сообщив, что это посылает хозяин.
— Откуда это достал хозяин? — спросил Восэ.
— Попросил у своего знакомого. Ночует у одного из здешних богачей, у него слуг, конюхов полно, вот он и взял у одного из своих слуг для моего дяди...
— За деньги?
— Да что ты! — рассмеялся Нияз.— Разве мой дядюшка купит своему табунщику одежду за деньги? Если копейку где израсходует напрасно, то и душа вон. Просто так попросил, сказал, надо оборванцу доброе дело сделать... Но мне дядюшка наказал так: '«Отнеси халат, штаны, обувку Восэ и скажи, что хозяин купил ему».
В эту минуту, верхом на своем коне, Мирзо Акрам въехал в ворота заезжего двора, глянул на Восэ, на готовый к выходу в путь караван.
Быстро покинув заезжий двор, все втроем, с табуном лошадей, выехали за ворота и, оставив за собой Гузар, взяли направление на Карши.
...В Каршах Мирзо Акрам остановился в доме скупщика овец — своего дальнего родственника. ^Этот скупщик, опытный старый торгаш, известный на всю округу, скрытно от Мирзо Акрама быстренько, вместе со своими двумя здоровенными сыновьями и с молодым вялым и хилым зятем, осмотрел пригнанных лошадей. Тщательно проверил зубы, копыта, бабки, мял пальцами мышцы грудной клетки каждой из лошадей, скреб ногтем внутри ушей... Вечером, в гостином домике, сидя с гостем, сыновьями и зятем за роскошным угощением, выждав, когда
Мирзо Акрам насытится до отвала, как бы между прочим спросил его:
Мирзо-кори, дорого ли обошлись вам эти лошади?
Мирзо Акрам, при всей своей осмотрительности, не заподозрил в вопросе умысла, полагая, что родственник спросил его просто так, и сказал правду:
— Пятнадцать лошадей — примерно двадцать тысяч монет.
— Одного коня вы преподнесли правителю Гиссара?
— Да, преподнес,— подосадовав на подозрительную осведомленность милого родственника, согласился Мирзо Акрам.
— Сколько вы израсходовали в дороге на ячмень и сено?
Тут, сразу впав в смятенье от любопытства хапуги, Мирзо хотел было выиграть время:
— А что?
— Да просто так я спросил,— рассмеялся хозяин дома.
— Если подсчитать также расходы на табунщика, то, наверное, с тысячу монет ушло,— спасая положение, словно бы приблизительно определил Мирзо Акрам, но в действительности уже точно прикинув все и в своем вранье утроив сумму.
Скупщик овец понял правильно, насколько привирает его собеседник, и таким образом получил нужные сведения. Расположившись поудобнее на больших круглых подушках, оп раскрыл свое тайное желание:
— Так вот, Мирзо, сообщу к вашему сведению, здесь возникло одно соображение.— Он бросил взгляд на своих сыновей и зятя, в молчании потягивавших после плова зеленый чай.— Вы приехали сюда чиновником и не относитесь к торговому люду. Задумав продать лошадей, вы обремените себя большими хлопотами и переживаниями. Во-о-от... Скажу я вам: на своих лошадей вы истратили, в общем, примерно двадцать две тысячи. Я вам уплачу серебром тридцать тысяч полновесных тенег, и вы передадите лошадей мне. Я их продам нужным покупателям. Во-о-от... Я, конечно, покупаю ваших лошадей в надежде заработать на них, это не секрет. Может быть, я выгадаю сотни две-три. Зато вы избавитесь сразу от тысячных расходов, связанных с долгими и трудными хлопотами при продаже лошадей здесь и там, да еще вразнобой. И спокойно поедете себе дальше... Что вы скажете на это?
Мирзо-кори обрадовался: появившийся внезапно столь денежный покупатель избавляет его от действительно хлопотливого перегона лошадей в Бухару, от базарных налогов и взяток там при продаже их. Но горько упрекнул себя за сдуру высказанную им вначале правду: «Что, я умер бы, что ли, если бы сразу назвал этому барышнику цену побольше?»
— Что ж, вы не плохо советуете, но...
Этим «но» Мирзо Акрам открыл нудный и затяжной торг. Наконец сошлись на тридцати пяти тысячах. К радости Мирзо Акрама, стоимость лошади, которую он преподнес правителю Гиссара, вернулась к нему возросшей в полтора раза...
...Наутро Мирзо Акрам потребовал Восэ к себе. Когда тот вошел в богато застланный коврами, отделанный резьбой по алебастру гостиный дом, то застал здесь веселье и смех: тщедушный зять скупщика, разливая чай, рассказывал гостю какую-то забавную историю. Этот юноша оказался учеником местного медресе и, найдя общий язык с Мирзо-кори в способности толковать Коран, извлекал из него такие нецеломудренности, что и хозяин дома, и его сыновья, и сам Мирзо Акрам покатывались от хохота. Посмеивался тихонько даже Нияз, убиравший остатки угощений.
— Садись, Восэ! — любезно предложил Мирзо Акрам своему табунщику и, когда тот присел у порога, продолжал: — Теперь ты и я окончательно избавились от лошадей. В Бухару тебе ехать незачем. Получи с меня честно заработанные тобой деньги и займись своими делами. Вот я тут подсчитал, что причитается тебе, и еще кое- какие касающиеся тебя расходы...
Мирзо Акрам вытянул руки из-под атласного одеяла, на котором полулежал, отдуваясь после жирной еды, и пустился в неторопливое перечисление. По его расчету, двухнедельный заработок табунщика — по полмонеты в день за каждую лошадь, а ухаживал Восэ за четырнадцатью лошадьми — составляет девяносто шесть монет. Но у Восэ украли револьвер. Кори заплатил за розыск миршабу и его людям шестьдесят монет. Затем в Гузаре купил для Восэ у своего знакомого халат, белье, обувь. Семь с половиной монет выплатил табунщику в Душанбе. Восэ нанялся в табунщики по собственному желанию, и надо, чтобы расчеты между ними были чистыми и чтобы как владелец табуна, так и табунщик поступили по совести не принося ущерба один другому, иначе заработок не будет честным. Поэтому, в соответствии с законами и обычаями страны, Мирзо Акрам должен вычесть из заработка табунщика стоимость того ущерба, который был нанесен ему по вине Восэ.
Медленно, нравоучительным тоном произнеся слова этого длинного вступления, Мирзо Акрам объявил, что Восэ полагается получить на руки двадцать три монеты. Извлек из кошелька горсть серебряных монет, начал считать их, как вдруг вспомнит: ведь он в дороге, по просьбе Восэ, обещал, при помощи какого-либо грамотея, написать на имя высокого правителя Шахрисябза Остонакула заявление о Назире — брате Восэ, заключенном в тюрьму.
— Заявление тебе напишет вот этот человек,— сказал Мирзо-кори, указывая на щуплого, ученика медресе, зятя скупщика.— Его зовут Ахмедджан. Любой писец взялся бы составить такое заявление не меньше чем за десять монет... Но ты, друг Ахмедджан, ради нашей дружбы, для хорошего человека — моего табунщика — возьмешь ведь не больше чем пять монет, не правда ли?.. Нужно, чтоб написал ему ты, и сегодня же, ведь Остонакул, как один из самых высоких правителей нашего государства, никогда не разлучается с его высочеством, нашим благословенным эмиром. И потому вместе с ним он приехал сюда, в Карши... Согласен, Ахмедджан? Пять! И — сегодня же!
— Хорошо! Хорошо! Конечно же! — с готовностью согласился зять. ,
— Вот тебе, Ахмедджан, от Восэ пять монет. А остальные — эй, Восэ, на, бери!
Но Восэ, смерив Мирзо Акрама уничтожающим взглядом, не протянул руки за деньгами.
— Бери! — сузил глаза Мирзо Акрам.
—« Постойте, хозяин! — снова не приняв денег, сказал Восэ.
— Какой еще разговор?
Разве ваш револьвер украли у меня с моего ведома? Переметную суму, и одежду, и обувь мою украли то же с моего ведома?
— Это что еще за дерзость? — рассердился Мирзо Акрам.
В разговор вмешался скупщик овец:
— Ты благодари бога, что револьвер нашелся, а иначе ты всю жизнь возмещал бы его стоимость!
— Револьвер вы купили за сколько? — не обращая внимания на скупщика, продолжал Восэ.
— Какое тебе дело до этого?
— Вы перебираете четки хозяин, не отказываетесь от пятикратной молитвы, а, не побоявшись бога, покушаетесь на мои права. По этой причине я имею право задавать вам вопросы.. Скажите, разве вы покупали револьвер?
Краем глаза Восэ глянул на Нияза, который сидел у стены под нишей, занятый каким-то делом, и прислушивался к разговору. Слушали его, примолкнув, и все остальные.
И Нияз, тот самый, молчаливый Нияз, всегда послушный, всегда безропотно сносивший любую брань и даже затрещины от хозяина, вдруг, поразив своей небывалой смелостью Мирзо Акрама, отчетливо произнес:
— Вы ведь, дядя, получили револьвер от своего русского знакомого в подарок!
Мирзо Акрам вдруг взбеленился и заорал:
— И ты заговорил? Сгинь, сгинь, проклятый своим отцом!
Нияз в испуге, полусогнувшись, робко оглядываясь, пошел к дверям, вышел из дома. Но ярость Мирзо Акрама не смутила Восэ.
— Одна ваша ложь, хозяин, раскрылась! — спокойно, но со скрытой издевкой сказал Восэ.— А теперь скажите: обувку, халат и белье, которые вы мне дали, тоже за деньги купили? Разве вы не выпросили их бесплатно у вашего гузарского знакомого? — И, вспомнив, что невольно выдает Нияза, а этого делать нельзя, добавил: Слуга вашего знакомого в Гузаре сам рассказал мне это. Вот еще одна ваша ложь, хозяин! А теперь о краже на заезжем дворе. От нее не вы пострадали, а я — ваш слуга, охранявший в ту ночь ваших лошадей. По-настоящему вы должны- возместить мне убыток от кражи, а не я вам...
Сидя на коленях, положив на них свои большие руки маслобойщика, Восэ говорил раздельно и строго, на своем горном наречии. В его откровенных словах звучала боль, причиненная его сердцу бесчестностью и несправедливостью этого рыхлого, разъевшегося, чванного богатея...
Привыкший к лицемерному послушанию своих подчиненных, к смирению и покорности землепашцев и кустарей, Мирзо Акрам был изумлен дерзостью и бесстрашием этого человека с гор и готов был сорвать на нем свою ярость, но вспомнил, что он уже не высокопоставленный чиновник. Кроме того, уличенный во лжи и обмане перед скупщиком овец, его зятем и сыновьями, он был сконфужен и, «вертясь между огнем и льдом», не сразу нашел слова, нужные для острастки этого, явно ничего не боящегося [человека:
— Кто ты такой, как смеешь со мной спорить, называть меня лгуном? Не суйся в поток своей дерзости, утонешь в нем! Таких, как ты, задир немало пропускал я сквозь решето. За неуважительное отношение к почтенному человеку и слуге его высочества я не только могу лишить тебя заработка, но могу потребовать, чтоб тебя в этом городе сунули в тюрьму. Никто твоих денег не присваивал. Я поступаю и по законам и по обычаям нашей благословенной страны. Забирай свои деньги и убирайся!
Скупщик овец, предвидя, что скандал в его доме может невыгодно отразиться на торговых делах, сказал примирительно Мирзо Акраму:
— Ладно. Мой дом для гостей — дом мира. Табунщик поступил невежливо, вы уж простите его, Мирзо! Прибавьте к его заработку от великодушия вашего еще десять монет, пусть, уж будет так! Этот ваш спутник беден, что стоит вам сделать для него доброе дело? Если вы не дадите, то я дам их от себя!
Скупщик выхватил кошелек из рук Мирзо Акрама, отсчитал десять монет и почти силой положил их на ладонь Восэ.
Восэ встал:
— Я не нищий! Мне не нужна милостыня! Возьми, хозяин. Я дарю тебе свой заработок, ты бедней меня — ешь, ешь его, хозяин!
Швырнул деньги Мирзо Акраму и, прекрасный в своем презрении к нему, ушел...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В жестокой обиде, в злобе на Мирзо Акрама, Восэ даже забыл думать о положении, на какое обрек себя в чужом городе, швырнув деньги этому бессовестному выжиге и обманщику. Закинув за спину руки, Восэ не спеша шагал по пыльным, глухим переулкам чужого города, впоминал все события своего двухнедельного путешествия. Умирающий на сеновале водонос и его похороны на чужбине. Алчные, мародерствующие прихвостни шейха Сайд Асрора, настоятеля мазара святого Бальджуана, гузарские ворюги — содержатель заезжего двора и его тайный сообщник — миршаб. И на всем пути обходительный, кажущийся заботливым богатей наниматель Мирзо Акрам, который теперь, в Каршах, после того как «его осел благополучно миновал лужу», поступил со своим табунщиком столь бесчеловечно и подло... «Э-э-ой, мир, в каком суждено нам жить!» — вслух, с досадой, выразил свои думы Восэ.
И только когда думал о Ниязе, на душе у него светлело. Привязавшегося к нему сироту Восэ полюбил и сейчас пожалел о том, что расстался с добрым, прямодушным и чистосердечным Ниязом, который ради друга, не испугавшись хозяина, разоблачил перед всеми его бесстыдную ложь.
Загаженные, вонючие переулочки вывели Восэ к берегу реки, над которой на холме высилась крепость каршинского правителей, казавшаяся грозной и таинственной. Перед крепостью простиралась огромная площадь с раскинувшимся на ней шумным и пестрым базаром. Не вместившись на заполненной крытыми рядами, лавками, ларьками площади, другие рынки и торговые ряды охватили крепость вплотную с трех сторон.
Этот многолюдный, утонувший в знойной пыли, богатый разнообразными товарами базар был средоточием не только большого старинного города, но и всего обширного бекства.
У входа на базар Восэ увидел нескольких погонщиков верблюдов, одежда которых была залеплена ссохшейся грязью и покрыта пылью. Они, конечно, только что пришли сюда из каких-то степных далей, вот их поклажа, сгруженная на берегу мутно-коричневого канала. Они сейчас завтракают, устроившись у медленно текущей воды, едят тонкие лепешки из пресного теста и сухую тутовую халву.
Глядя на них, Восэ обратил свои горькие мысли к себе: куда он идет? Что будет делать дальше? Один-одинешенек, (что будет с ним в этом чужом, необъятном городе? Да, цель путешествия — Назир, но как добраться до этого несчастного горемыки? Где Шахрисябз? Где — не здесь ли, в Каршах, сейчас сам правитель Шахрисябзского бекства,— вся высокая знать эмирата сюда съехалась, сопровождая «всесильное вместилище вселенной», великого эмира благословенных земель бухарских, или поспешая ему навстречу, чтобы в раболепии и преклонении славить властелина, в тайном расчете на его милостивое внимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59