Местные жители сообщили, что тысяцкий, потратив день на разъезды в поисках врагов, каждую ночь возвращается в селение Чорбог, где со своими солдатами спит до рассвета. В одну из ночей Восэ с сорока тремя конниками примчались к подножию горы Сурх-Сакау, с тем, чтобы, передохнув там, выехать в сторону Сурхоба, где, объединившись с отрядом Сайда Али, вместе, с двух сторон, напасть на тысяцкого.
На одном из горных склонов, возле дороги, Восэ увидел группу пастухов, завтракавших у родника.
Спешившись, Восэ неожиданно встретил среди пастухов-Ризо. Едва глянув на Восэ, Ризо в смущении закрыл лицо ладонями.
— Ризо, это ты?
Вместо ответа Ризо, к удивлению окружающих, еще ниже опустил голову.
— Да ты что, Ризо? .Опомнись, разве ты не хочешь со мной поздороваться? —- вспомнив, как некогда сам влюбился в Аноргуль, промолвил Восэ.-— Дай руку!
Ризо взял его руку своими двумя руками, но все еще не осмеливался взглянуть в лицо Восэ.
Один из друзей Восэ не удержался от вопроса:
— Восэ, брат, почему этот парень стыдится тебя?
Восэ, в упор глядя на своего брата Касыма, ответил спрашивающему:
— Я принял его в свой дом названым сыном, а он в мое отсутствие повздорив с Касымом, ушел из моего дома... А только...— И Восэ обратился к Ризо: — Ничего, Ризо, это бывает!
С тех пор как Восэ расстался с Ризо, молодой человек заметно вырос, на его щеках и над верхней губой потемнел пушок, или, как у нас говорят, «пробились всходы совершеннолетия». Он казался здоровым и бодрым, под его грязной рубахой сверкало загаром сильное тело, плечи и руки были мускулисты... Кто-то из пастухов, в ответ на вопрос Восэ, объяснил, что Ризо, отведав их хлеба-соли, остался с ними и что он хороший, верный товарищ.
—- Со мной поедешь, Ризо? — спросил Восэ.
Ризо ответил кивком в знак согласия. Его черные глаза блеснули. Было видно, что он обрадован сделанным ему предложением.
Касым, нахмурясь, сидел в стороне и поглядывал на Восэ недовольно и укоризненно; всем было заметно, что поступок брата он не одобряет.
Восэ позвал его:
— Касым! А ну-ка, подойди ко мне.
Тот нехотя встал, подошел.
— Помиритесь! — показывая на Ризо, приказал Восэ.— Дайте друг другу руку.
— Не хочу, не терплю его, ненавижу! — отвернувшись, сказал Касым.
— А я тебя не спрашивал, любишь ли его или ненавидишь. Я предлагаю тебе: помирись! Дай ему руку!
Касым, не посмев перечить старшему брату, протянул Ризо руку. Оба, не встречаясь глазами, пожали один другому руки.
Пастухи распрощались .с Ризо, высказав сожаление,— им было жаль с ним расстаться. Они привыкли к нему, сдружились.
Ризо, сев верхом на лошадь позади одного из спутников Восэ, отправился с отрядом повстанцев.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Они нашли Сайда Али вблизи селения Хорма, расположенного в двух с половиной «камнях», иначе говоря — почти в двадцати километрах севернее Бальджуана, на правом берегу Сурхоба. Время было после полудня, отряд Сайда Али располагался на отдых в роще тутовых деревьев на скрытом от взоров горном склоне. На высотах стояли дозорные. В пламени костров жарилось мясо заколотых баранов, и вызывающий аппетит запах сразу защекотал носы подъехавшим.
Приветствия, объятия, оживленные расспросы привели встретившихся повстанцев в самое веселое настроение — у того и у другого отряда дела шли хорошо! Давая разгоряченным коням выстояться, их накоротке привязали к кустам и деревьям, закинув поводья за луку седла, чтоб было не дотянуться до корма, затем принесли воды, клевера, сена. Сайд Али повел Восэ в свой шатер, устроенный из войлока и льняной домотканки, застеленный толстой войлочной катанкой. Размотав чалму, Сайд Али разостлал ее вместо скатерти, нарезал мясо. Члены отряда расположились вокруг шатра, на камнях, в тени деревьев, и принялись за еду. Их остроты, шутки, хохот были слышны в шатре.
— Расскажи про свои дела,— сказал Восэ.
— Дела у нас идут! — ответил Сайд Али.— Я объездил все селения вдоль Сурхоба, окрестности Чагана, долины Судары малой и Судары большой, ущелья Раджаб-факира... В каждом селении побывал раза по два, по три. Люди готовы к восстанию, спрашивают: «Какой знак нам подаст Восэ? Когда он появится?», по ночам не отрывают глаз от вершины Сур-Сакау.
— Из Бальджуана какие вести?
— Какие бы ни были, ты их и сам знаешь, брат Восэ!
— Но ты все же ближе к Бальджуану, чем я и Назир, новые вести тебя достигают скорее. У тебя там есть человек?
— Какой человек?
— Лазутчик.
— Зачем он мне нужен? Крестьяне, возвращающиеся из Бальджуана с базара, доставляют мне нужные сведения.
— Ну, так... А что известно тебе от них?
— Правитель собирает в казарме своих солдат, ни одному из них отлучаться из казармы не разрешает. Караулбеги Давлят каждый день проводит с ними учения у стен крепости...
— А еще?
— Мирзо Акрам непрерывно находится в крепости, даже не бывает в «Саду правителя». Аллаяр и другие локайские старшины шныряют везде, то и дело заезжают в крепость. Правитель, наверное, собирается бросить их на нас, заманивая обещаниями чинов и должностей.
— Ты говоришь: «наверное». А точнее, наверняка не знаешь?
— Как мне узнать, брат? Узнать трудно.
— О тысяцком у тебя есть сведения?
— Он позавчера выходил на эту сторону. Один пастух из Чорбога предупредил меня, и я ушел в направлении к Дошманди. Хормачинцы сказали ему: «Сайд Али убежал по направлению к селению Арзо-Нийо». Тысяцкий поверил, зря намотался, ночью вернулся в Чорбог.
— Он действительно всегда возвращается в Чорбог ночевать?
— Так говорят.
— В какое время возвращается?
Вечером.
— А точнее в какое время? Когда заходит солнце? Иди до этого? Или позднее?
— Иногда до того, иногда после.
— У тебя есть верный человек в Чорбоге?
— Нет. Когда бывает нужно, я расспрашиваю пастухов или других проезжих, прохожих.
— Что ты у них узнаешь? Можешь ли мне сказать, в какое именно время позавчера или вчера Саидкул вернулся в Чорбог? К послеполуденной- молитве? Или к молитве перед ужином? Или перед сном?
— Какая разница, брат Восэ?
— Разницу ты сейчас поймешь.— Насытившись мясом, Восэ обтер руки о голенища своих сыромятных сапог, напился воды.— Слушай! Правитель, несомненно, недоволен тысяцким, так как он не справляется с порученным ему делом — не поймал ни тебя, ни меня, ни Назира. Да и как ему поймать нас, если с каждого склона горы, где только прячутся бедняки, в него летят камни. Правитель не станет долго ждать, выпустит на нас либо Давлята, либо Аллаяра, либо их обоих. А коли так, то... как думаешь, что мы должны сейчас делать?
— Прежде чем они нападут на нас,— молвил Сайд Али,— не напасть ли нам самим на Бальджуан, а?..
— Разумно рассуждаешь. Но сперва надо разделаться с этим Комком Глины. Он связывает нам ноги!
— Слова твои правильны, брат Восэ.
— По-твоему, как мы можем его разбить?
Разбить? На Чорбог напасть, что ли, ночью?
— Саидкул на ночь выставляет посты вокруг Чорбога. Если хоть один из караульных почует недоброе, выстрелом поднимет тревогу, тогда мы ничего не сделаем: у солдат есть ружья, у нас нет.
Так... Тогда что же нам следует делать? Завлечь хитростью его в какую-нибудь теснину?
Это волк, попадется ли он в капкан или нет, никто не знает. Да и времени много надо, пока завлечешь в теснину, сколько дней пройдет? За это время Давлят или Аллаяр могут налететь на нас. Полагаю, правитель выведет их завтра или послезавтра. Нам медлить нельзя. Нужно скорее напасть на Бальджуан. Послушай, я тебе скажу, какой у меня есть план. Мы сегодня же вечером перейдем
вброд Сурхоб, ночью тащи проскользнем над Чорбогом и выйдем к ущелью Мазар-и-Додарак. Там засядем в двух- трех местах. Саидкул, возвращаясь в Чорбог, непременно будет проезжать по этому ущелью. Как только он въедет в него, мы выйдем из засад и ударим с двух сторон.
— Если мы выедем отсюда вечером, то достигнем Мазар-и-Додарака поздно ночью. И может случиться, что тысяцкий проедет это ущелье до нашего прибытия.
— Надо сделать так, чтобы этого не случилось.
— А как? Если он надумает вернуться в Чорбог к предзакатной молитве?
— Надо что-нибудь сделать, чтоб он подольше задержался в пути и достиг Мазар-и-Додарака, самое раннее, хотя бы после заключительной, перед сном, молитвы.
— А что можно сделать?
— Это, Сайд Али, ты возьмешь на себя. Ты сейчас с десятью — пятнадцатью своими людьми выступишь и поедешь прямо к Тут-и-Кози. Если ты поспеешь, то окажешься там раньше часа, предзакатной молитвы. В Тут-и- Кози спрячешься и будешь подстерегать тысяцкого на дороге, она там одна! Когда он, возвращаясь со стороны Ховалинга, достигнет того места, ты издалека откроешь себя и своих людей. Тысяцкий погонится за тобой, ты уйдешь в сторону Чагана, где, преследуя тебя, он задержится часа на два... Как, одобряешь?
— Хорошо обдумал, Восэ! Но если ты разрешишь, я вместо себя пошлю в Тут-и-Кози Абдукадыра. Он сам из этих мест — из селения Яб, человек исполнительный, отважный. А я поеду с тобой.
Восэ распорядился, Абдукадыра привели к нему. Это был мужчина лет сорока, высокий, плечистый, сильный, со сметливыми блестящими глазами. Его знали как ловкого наездника и неоднократного победителя в игре козлодра- нье...
Восэ разъяснил Абдукадыру его задачу, тот сказал: Будь спокоен, брат Восэ! Я Саидкула, взяв его за нос, затащу под самый Чаган, хорошенько заставлю его помучиться. Забегается он у меня как собака!
Вместе с Абдукадыром Восэ послал Ризо, и те сразу же, с пятнадцатью конными повстанцами, отправились в путь.
Вскоре они исчезли меж холмами и скалами левобережья Сурхоба.
Когда солнце скрылось за перевалом Чауони, остальные повстанцы тоже сели на своих тонконогих, отлично идущих в горах коней. Восэ перевел их через реку и стремительно повел к ущелью Мазар-и-Додарак.
От селения Хорма на берегу Сурхоба до древней возвышенной речной террасы, протянувшейся ровной грядой между Бальджуаном и Ховалингом, расстояние почти два «камня», иначе — километров пятнадцати Путь к местности Тут-и-Кози проходит под обрывами, в узких ущельях, и по гребням холмов. Группа Абдукадыра быстро, меньше чем за полтора часа, местами на рысях, даже галопом, преодолела это расстояние.
Всадники спешились за одним из придорожных холмов, шагах в пятистах от дороги, утолили жажду водой из родника. Но не успели еще люди и кони хорошо отдышаться, как Ризо, оставшийся на высоте дозорным, известил их о появлении вдали на дороге вздымающих облако пыли всадников. Абдукадыр вскачь помчался на вершину холма к Ризо. Глянув, куда указал Ризо, он сразу же с несомненностью определил: к ним приближался отряд Саидкула. Всадники двигались потихонечку, не спеша.
По приказу Абдукадыра его люди быстро сели на коней и остановились за холмом. Ружье имел только Абдукадыр, остальные были вооружены палками.
Из авангарда Саидкула проехали четыре солдата. Разговаривая друг с другом, они спокойно погоняли коней, даже не глядя по сторонам, уверенные в безопасности пути. Шагов за двести позади головного дозора ехал на белом коне сам тысяцкий — худощавый, с козлиной бородкой, а за ним двигался весь отряд, замыкаемый — шагах в трехстах позади — еще пятью всадниками.
Абдукадыр пропустил мимо и головной дозор и весь отряд во главе с тысяцким, выжидая, когда с засадой поравняются пятеро замыкающих всадников. Едва отряд скрылся за поворотом дороги, а пять конников арьергарда поравнялись с местом засады, Абдукадыр вместе со своими товарищами сразу напал на тех пятерых. Солдаты повернули назад, дали несколько выстрелов по нападавшим. Два повстанца, получив пулевые ранения, упали с коней. Остальные резко свернули с дороги, пустились между холмов наутек.
Услышав звук выстрелов, на помощь своему арьергарду помчалась назад группа всадников. Вместе со своими
пятью товарищами они бросились преследовать беглецов. Тысяцкий Саидкул показался из-за поворота, быстро въехал на вершину холма и, озирая окрестность, стал наблюдать за преследованием.
Повстанцы скатились в ущелье, проехали верхом мимо селения Яб, поскакали в сторону горы Чаган. Солдаты преследовали их на протяжении пяти-шести километров, уже почти достигли селения Бачкакан, но на своих утомленных день езды конях догнать беглецов им не удавалось. Выпущенные на скаку пули также не попали в цель. Из селения Бачкакои послышался голос муэдзина, призывавшего к вечерней молитве, совершаемой перед ужином, после заката солнца. В сумерки преследователи вернулись к ожидавшему их отряду. По приказу тысяцкого солдаты, как мясники, обезглавили двух раненых повстанцев и насадили их головы на концы длинных палок. Одним из погибших был Абду-кадыр, другим — бачкаконский бедняк-земледелец. Их лошади стали добычей солдат.
Согласно приказу Восэ, Абдукадыр должен был при появлении солдат Саидкула лишь раз выстрелить из охотничьего ружья, открыть место своего нахождения и умчаться, не вступая с врагами в схватку. А Абдукадыр, поступив по-своему, погиб мученической смертью. Все же его группа, хоть и ценой гибели вожака и еще одного товарища, выполнила задачу: отряд Саидкула был задержан почти на два часа...
В это время Восэ со своими людьми спокойно двигался к ущелью Мазар-и-Додарак. В это узкое ущелье он въехал лишь на какой-нибудь час раньше тысяцкого и после пятой, последней молитвы, совершаемой перед сном, часа через полтора после захода солнца, уже в полной тьме затаил в засаде своих всадников.
Ущелье от селения Сатальмуш отделяет гряда низких холмов, дорога проходит под углом между двумя из них, как под крытыми воротами «гуломгардиш» (называемыми так по месту между воротами и дверью в дом, где начинались внутренние покои владельца и дальше которого в --старину вход слугам-рабам был запрещен).
Перед въездам в этот природою созданный «коридор рабов» Восэ оставил в засаде группу Сайда Али с тем, чтобы она оказалась в тылу тысяцкого Саидкула, когда он,
выехав со своим отрядом из обступивших его холмов, свернет в сторону Мазар-и-Додарака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59