Ведь если половина суток темна, то другая половина — обязательно же светла! Только дождаться ее, только перебороть ночь!..
— Много горечи в твоих словах, Восэ! — сказала Анор- гуль.— Сердце мое ты растрогал. Дай бог вернуться тебе живым и невредимым. Да сгорит дом мангыта, навлекшего на наши головы эти горе и несчастья, эту разлуку заживо. Но ты не думай, что я на тебя обижена, Восэ. Нет! Если бы я была мужчиной, то вместе с тобою я тоже подняла бы меч на мангытов. Я тебя полюбила за мужество, за твою правдивость, сейчас я люблю тебя пуще прежнего. Где бы ты ни был, что ни выпало бы тебе на долю, печаль ли, радость ли,— считай: я всегда с тобой. Здесь ли будет мое несчастное тело, в Баландсаре ли будет, а сердце мое, душа моя — всегда и всюду с тобой. Я тоже довольна тобою, сто раз довольна...
Поздно вечером Восэ отправил свою семью, вместе с женой и ребенком Касыма, в отдаленное селение Карамушак, расположенное у подножия горы Баландсар, что по-русски означает — Высокоглавая. В этом селении у Восэ жил один из родственников со стороны отца. Женщинам и детям предстояло добраться до его дома и остановиться у него, пережить там все смутное время..
Их скарб был погружен на осла, сыновья Восэ сидели поверх вьюка. Когда за воротами своего дома Восэ, прощаясь со своими, перецеловал жену и детей, то не мог сдержаться, заплакал: увидит ли он еще когда-нибудь их?..
Женщины и дети удалились во тьму ночи, сопровождав самые Касымом,— по велению старшего брата Касым по-», шел проводить их до Карамушака.
ГЛАВАДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Камень, угодивший в голову посланца эмира, оказался для него роковым. В крепости ховалингского амлякдара диванбеги Яхшибек прожил не более часа.
Мирзо Акрам, и без того смущенный своим трусливым позорным бегством, совсем растерялся. Нападение и исчезновение Восэ напугало его даже, пожалуй, меньше, чем смерть высокого гостя. Что ответить эмиру, когда он спросит о причине этого убийства? Размышления о своей ответственности перед эмиром разрывали мозг правителя. После похорон казначея Мирзо Акрам набросился на амлякдара, в бешенстве крича ему:
Ты, негодяй, виноват, ты!" Это ты не предупредил меня о том, что твой тумен кишит «ворами и убийцами!
Если бы приближенные Мирзо Акрама не оторвали его от амлякдара, то он задушил бы его.
.Выехав верхом поздно вечером, Мирзо Акрам без остановки проделал четырехчасовой путь и глубокой ночью достиг Бальджуана. За всю дорогу он ни единого слова не сказал своим спутникам.
В Бальджуане он не пожелал въехать в крепость. Миновав мазар святого, он повернул коня на тропу, уходящую влево, к знаменитому в бекстве «Саду правителя». Выше мазара, на высоком холме Баймуш, владетели Бальджуана в давние времена построили родовой замок, обвели его великолепным садом. В этой замке они с семьями жили в летние месяцы.
После завоевания горных бекств эмиром в замке стали жить назначаемые эмиром бухарские правители. Мирзо Акрам также поселил в этом замке на лето семью.
Проводив бека до ворот сада и не услышав от него ни приглашения войти, ни слов прощания, его спутники, повернув коней, спустились в город и разъехались по домам.
Бек, не заходя на женскую половину, остановился в пустом гостином зале. Появился со светильником в руке Нияз — такой же покорный и тихий, каким был сопровождая Мирзо Акрама в Карши. В ответ на свое почтительное приветствие он услышал дядюшкин окрик: «Пропади ты!», сопровождаемый грубым ругательством. Торопливо поставив светильник в нишу, Нияз поспешил выскользнуть из зала. Плохое настроение хозяина сразу же стало известно слугам и караульным,— никто из них не осмелился войти к нему, ибо все не раз уже испытывали необузданную злость хозяина.
В этом заде, даже не сняв халата, Мирзо Акрам, привалившись спиной к стене, просидел с час в одиночестве. Только почувствовав голод, встал, вышел, кликнул слугу,- приказал позвать Нияза, а потом принести поесть. Явившийся снова Нияз получил приказание немедленно верхом на коне спуститься в город, найти хаджи Якуба и, разбудив его, привести сюда.
Еще в предрассветной тьме хаджи Якуб, обеспокоенный ночным вызовом, правителя, предстал перед Мирзо Акрамом. Увидев, в каком взволнованном состоянии его встретил правитель, хаджи Якуб еще более встревожился.
— Все ли у вас в порядке? Как здоровье? Что случилось?
— Садитесь! — устало вымолвил Мирзо Акрам.— Помните ли вы Восэ?
— Восэ? Какой Восэ?
— Ну того... усмирившего Аллаярова жеребца на недавнем празднестве.
— А! Да, да... Его привели связанным, вы его простили...
— Да, простив, наелся дерьма! —в горести и злобе выкрикнул Мирзо Акрам.— О том, как этот проклятый, работая у меня табунщиком, нагрубил мне в Каршах, я вам рассказывал. Мне тогда надо было сказать миршабу, что^ он засадил этого негодяя в тюрьму. Я не сделал так! За новое преступление он был арестован, а я его освободил, выпустил из рук! Любому дураку на потеху теперь моя жалостливость! Теперь он стал бедою моей, несчастьем моим; грязной вошью в моей голове,— вор, разбойник, головорез!..
С перекошенным лицом, с дрожащими от бешенства губами, Мирзо Акрам передал хаджи Якубу подробности всего, что произошло в Ховалинге...
— Если его высочество узнает об этом убийстве, то, конечно, гнев падет на меня. Прахом стану я сам, прахом станет мой дом! Скажите, хаджи, что мне делать? Что написать эмиру? Чем объяснить смуту ховалингцев? Что доложить кушбеги Остонакулу?
Умный, рассудительный хаджи Якуб, прикусив палец, качал головой, выражая свое удивление и сожаление. Но что тут было придумать? Он старался успокоить правителя ничего не значащими словами о том, что, дескать, в деле управления бекством еще и не такие происшествия бывают, что правителю никогда не следует теряться, что распутать нить покатившегося клубка всегда можно, обладая терпением, и что, конечно, ум правителя найдет способ восстановить в вилайете спокойствие.
— В письме, которое вы пошлете в столицу, всю вину свалите на шею горстки бродяг-головорезов. Но дружески скажу вам: о волнениях, о смуте подданных не пишите, а не то как бы их высочество не послали расследователя, не приказали бы провести дознание,— если б дело дошло до этого, вам пришлось бы опасаться обвинения в том, что именно ваши действия довели население до бунта. Вы, конечно, Восэ задержите?
— А как же! Я прикажу караулбеги Давляту сегодня же выехать, извлечь тех бунтарей хоть из-под земли и доставить сюда. Нет, я не успокоюсь до тех пор, пока Восэ со всеми его дружками не будет в базарный день казнен, а перед тем на виду у всего народа прикажу отрезать этим бандитам носы, уши, выковырять глаза!..
— Если богу будет угодно, то все эти воры и убийцы, изловленные вами, получат достойное наказание. Но совет таков: вы сейчас же для преследования и поимки пошлите вместо Давлята какого-нибудь менее известного человека.
— Это почему?
— Если будет послан караулбеги, то его высочество и другие люди в столице подумают, что на подвластной вам земле произошло крупное восстание. Последствия этого не окажутся хорошими для вас. Вы поручите дело какому-нибудь рабу вашего дворца либо надежному и храброму сельскому старосте, бунтарей надо поймать потихоньку, без шума и крика, так, чтобы «и запах их не вышел». Тогда и мятеж сам собою развеется, подданные сразу же успокоятся. И послание, направленное вами в Бухару и Гиссар, не вызовет сомнений в правдивости ваших слов. Сообщите: «Я поймал этих четырех гнусных злодеев, убийц почтеннейшего диванбеги». И все — душа свободна. Если даже последует высочайшее повеление доставить тех убийц в Бухару, то пошлите туда на казнь, а нет — так сами прикончите.
От слов хаджи Якуба Мирзо Акраму стало спокойнее, он счел совет весьма разумным. «Хорошо я сделал, позвав его!» — с удовлетворением подумал он.
Они оба долго обсуждали, кого послать на поимку Восэ, перебирали имена старейшин, стражников, начальников караулов. Наконец решили поручить дело тысяцкому Саидкулу, по прозвищу «Комок Глины»,— все подчиненные ему стражники и слуги казались столь тупоумными и неповоротливыми, что он всегда окликал их словами «Эй, комок глины!», за что и получил от людей это прозвище. Этот тысяцкий был старейшиной кочевого племени марка, жил в Кизыл-Мазаре и по приказу правителей Бальджуана, Куляба, Кабадиана не раз выступал с кочевниками своего племени против шаек воров и разбойников, умело громил их, вылавливал зачинщиков и тем прославился на всю Восточную Бухару. Помимо всего он со своими марка был благодарен Мирзо Акраму за то, что вместо отбитых у них овечьих отар люди племени марка получили от правителя тысячу голов овец из угнанных Тугаем. Мирзо Акрам не сомневался в том, что по этой причине Саидкул охотно выполнит его просьбу.
Через два дня тысяцкий-«воровылавливатель» по приглашению Мирзо Акрама прибыл из Кизыл-Мазара с двадцатью конными джигитами. Правитель дал ему еще два десятка своих солдат, оружие и боеприпасы. "С сорока отборными конниками Саидкул отправился на «врагов его высочества» в сторону Ховалинга, Сари-Хосора, Яхсу...
Восэ с отрядом тоже ездил из селения в селение. Почти не давая отдыха коням, отряд ежедневно заезжал в пять- шесть селений, в которых Восэ и его друзья призывали народ к восстанию. Восставшие бедняки отбирали зерно и скот у богатеев, чиновников, делили добычу между собой. А узнав от дозорных, что к селению приближается Комок Глины, заблаговременно уходили в горы, скрывались в глухих ущельях. Тысяцкий Саидкул тоже не давал себе отдыха, почти безостановочно преследуя Восэ. Но поймать Восэ было трудно, даже невозможно, ибо когда тысяцкий расспрашивал про него население, то земледельцы, пастухи, дровосеки направляли его в ложную сторону, а сами срочно сообщали Восэ о местонахождении Саидкула.
Таким образом, при содействии крестьян, Восэ вводил преследователей в заблуждение, а сам со своим отрядом направлялся в такие места, каких Саидкул не мог бы достичь, даже если б у него и его джигитов выросли крылья... Среди населения появились уже и песни о Восэ. Он сам удивлялся, слыша там и здесь от певцов и сказителей истории «о подвигах богатыря Восэ»; в них народ вспоминал о том, как Восэ в дни своей молодости прогнал из Норинджа присланных правителем Каратегина сборщиков налогов; и о том, как Восэ женился на дочери дарвазца Наимшаха; и о нападении на драчливого, скандального сборщика в своем селении, за что амлякдар наложил на Восэ непомерный взыск; и об избавлении благородным, бесстрашным Восэ своего побратима Назира-богатыря из плена на чужбине... И, конечно, об укрощении дикой ло- кайской лошади, в чем сам святой Хызр оказал чудесную помощь Восэ; и как Восэ загнал в тупик своими бесстрашными словами правителя у стен крепости в Вальджуане; и, наконец, о богатырском вооруженном нападении на того же Мирзо Акрама, правителя всего бекства, и на бухарского диванбеги... Под звуки домбры певцы с вдохновением пели песни, сложенные во славу Восэ, а сказители, угощая повстанцев, рассказывали расцвеченные самой необузданной фантазией истории.
В селении Леджан, после обращения Восэ к народу, некий певец, перебирая пальцами струны своей домбры, качал поэтическое повествование рассуждением о том, что в далеком прошлом в горах всегда находились богатыри, появлявшиеся в самое трудное время; они защищали свой народ от захватчиков, насильников и грабителей. А вот после завоевания Страны Гор мангытами эти богатыри поумирали или, состарившись, расползлись по своим углам, доживая свой век в безопасности и смирении. И не стало защитников у народа. И только теперь опять появились новые богатыри, вождем их стал самый храбрый из них — Восэ... Слушая эту песню, жители селения Леджан хором возглашали волнующий сердце и дарящий отвагу припев:
Восэ, час похода настал! Наш дух охвачен гневом, Гром светопреставления Гремит над народом!
В период подготовки народного восстания Восэ не хотел, чтобы его отряд был очень многолюдным,— со многими всадниками трудно передвигаться из селения в селение, да и снабжать их продовольствием и фуражом было бы нелегко.
И все-таки, вопреки желанию Восэ, его отряд день ото дня рос: в каждом селении к нему присоединялись все новые всадники, по собственной воле следовавшие за ним. За несколько дней в отряде повстанцев оказалось до ста пятидесяти человек.
Тогда Восэ разделил конников на три отряда, стремясь к тому, чтобы каждый из них был подвижнее, и к тому, чтобы распространить восстание на несколько тумеяов сразу. Предводителями отрядов стали Назир-богатырь, Сайд Али и сам Восэ.
Районом действия своего отряда Восэ избрал окрестности Ховалинга. НазирЯ-богатыря направил в Сари-Хосор и на Яхсу, а Сайд Али на север от Бальджуана — в селения по реке Сурхоб, ручью Ходжа-Махшар и к склонам горы Чаган.
Тысяцкий Саидкул, Комок Глины, не знал, по следу какого отряда повстанцев ему идти. Враждебность горцев Саидкул ощущал на каждом шагу. Они не только сбивали его со следа, направляли по ложному пути, но и нападали на него и его солдат. Беглые земледельцы, пастухи, охотники в узких скалистых ущельях сыпали на головы преследователей камни.
Мирзо Акрам надеялся, что Комок Глины быстро поймает Восэ, доставит его живым или мертвым. Но вот уже с неделю Саидкула постигали неудачи, Восэ не попадался в руки преследователям, а повстанческое движение усиливалось. Потеряв покой, правитель каждодневно слал к тысяцкому гонцов, торопил его, запрашивал о причинах неудач.
Для успокоения правителя тысяцкий, в разграбленных и разрушенных им селениях, захватив нескольких не успевших бежать крестьян, направил их связанными в Бальджуан, сообщая через конвоиров о том, что эти люди сочувствуют Восэ.
Не решаясь углубляться в горные теснины, Саидкул совершал набеги только на ближайшие к Бальджуану селения и летовья. А Восэ в эти дни размышлял о том, как вернее нанести решительный удар своему преследователю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59