Я, как мне казалось, обстоятельно изложил свои замечания и в заключение сказал:
— Хотелось бы, конечно, продлить жизнь дороги, но, увы, это фантазия! Грузы пойдут под лед. Думаю, что этого делать не стоит.
Закончив, я важно сел на свое место.
— Забили нашего романтика, — шепотом сокрушенно говорил кто-то сзади меня.
— Романтики никогда не делали историю; лучшее, на что они были способны, — это собственная героическая гибель, — сострил еще кто-то.
Я посмотрел на метеоролога. Он мне совсем не понравился. Уже седой старик, с взъерошенными волосами и колючими глазами желтого цвета. Очевидно, очень желчный и нервный. «Вот так романтик!» — подумал я. Ну, облик его совсем не подходил для этого чудесного слова.
Наконец председатель дал слово Василию Тимофеевичу. Тот встал, развесил чертеж и расчетные графики. Он был бледен, но старался казаться спокойным. Начал он свое выступление совершенно неожиданным образом. Все ждали, что он набросится на главного инженера, будет упрекать его в излишней перестраховке. Но ничего этого не произошло. Василий Тимофеевич согласился с главным инженером. Он сказал:
— Главный инженер совершенно прав, отвергая возможность продления работы дороги. Я вполне с ним согласен, что в таком состоянии дорога не продержится и пяти дней.
Тут даже видавший виды председатель не выдержал и воскликнул:
— Зачем же тогда огород городить? Значит, вы отказываетесь от вашего предложения о продлении срока работы дороги?
— Нет, — ответил Василий Тимофеевич. — Я только сказал, что на старом месте дорога существовать больше не может. Ее надо перенести на новое место. Режим работы также надо изменить, возить грузы ночью, когда еще холодно. — И он начал рассказывать о том, как надо сохранить дорогу. Неожиданный оборот, который приняло собрание, снова поставил в тупик всех нас,
кто считал вопрос уже решенным. Слово взял контрадмирал.
— Дельно! — сказал он.—Жизнь дороги для нас сейчас важное дело. Дорога — это тысяча тонн груза на левом берегу. Люди и материалы для строительства будут, — закончил он и, поднявшись, подошел к Василию Тимофеевичу. — Молодец, положил инженеров на две лопатки; так им и надо! В случае, если будут зажимать, обращайся прямо ко мне!
В тот же день прибыли саперы для переноса дороги, и работа закипела. Переносили пути на новое место. Укрепляли сходы на лед, забрасывали загрязненные места чистым снегом и опилками.
К концу следующего дня через реку пошли поезда по вновь уложенной дороге. Грузы перевозили ночью, когда холоднее и лед крепче.
Метеоролог победил! Он оказался лучшим инженером, чем я и путеец, хотя он и не кончал института, а всю жизнь проработал техником.
Из поселка он переселился на трассу новой дороги в сторожку. В хлопотах он забывал поесть, почти не спал, сильно осунулся и оброс бородой. Иногда на дорогу приезжал на своей машине начальник и сокрушенно качал головой, глядя на лихорадочно блестевшие глаза и заострившиеся скулы Василия Тимофеевича.
— Вы же совсем изведетесь. Хотите, я пришлю вам смену?
— Нет! — твердо отвечал Василий Тимофеевич.
— Ну, как хотите, — отвечал начальник и уезжал, думая про себя: «Какой же это беспокойный человек, одно слово — романтик!»
Оказалось, что именно этот старик был романтиком, настоящим романтиком! Он сохранил до седых волос горение юности и ее дерзания. А я? Какой же я специалист? Как, кончив такой институт, просмотреть это простое, а главное — очень нужное инженерное решение! В свои двадцать с небольшим лет это я был стариком, а он, метеоролог, в свои шестьдесят был молодым!
Мне жизнь дала жестокий, но полезный урок. Несколько случайных удач — и я уже зазнался. Специалист! «Знаю лед»! Тут я понял, что самое страшное в жизни — это ложная гордость, зазнайство и кажущаяся непогрешимость. Решишь, что все уже знаешь, перестанешь от-
носиться к своим поступкам критически, и тогда прощай, инженер, прощай, творчество! Я пережил много горьких минут, а потом подумал и пошел к Василию Тимофеевичу в сторожку и сказал ему:
— Вы победили по праву и устыдили нас, инженеров. Если можете, то прошу меня извинить. Я думал, что уже познал лед, а выходит, — нет. Еще многому надо учиться.
Василий Тимофеевич как-то застенчиво улыбнулся, словно извинялся передо мной. Это был скромный и совсем не «колючий» человек, а добрый и хороший.
— Что вы, у вас еще все впереди: будут и ошибки, и победы.—И он протянул мне руку. Я искренне ее пожал.
— А теперь ложитесь, Василий Тимофеевич, спать и не беспокойтесь, я подежурю за вас. Верите мне?
— Верю, — чуть слышно прошептал Василий Тимофеевич и, улыбнувшись, почти упал на раскладушку.
А над рекой стояла весенняя ночь, в небе толпились полчища звезд, а по ледяной дороге мчались мотовоз за мотовозом, таща грузы на левый берег.
На раскладушке спал настоящий человек. Мне было радостно. Не хотелось верить, что в эту весеннюю ночь люди убивают друг друга и что идет беспощадная, страшная война.
По окончании зимы, когда лед везде растаял, меня направили на север, как говорили, — на арктический театр военных действий. Вот я и попал в Арктику, как когда-то мечтал. Но мечта и действительность были разными. Я попал в один из отделов штаба проводки судов по Северному морскому пути. Отдел назывался: «Служба льда и погоды». Руководил им очень опытный и умный человек — Аркадий Никанорович Петриченко. С виду он казался строгим и даже сердитым. Небольшого роста, с несколько вытянутым лицом и большим носом, он походил на скворца, который деловито расхаживает по пашне. Голова у него была светлая, соображал он очень быстро.
— С морскими льдами знакомы? — спросил он меня.
— Мало, только читал когда-то о полярных путешествиях.
— Ну, для начала и это хорошо. Вот прочтите эту литературу.—И он назвал мне несколько работ. Среди них была толстая книга Александра Федоровича Локтионова.
Я засел за чтение, и снова, уже опять по-иному, предстал передо мной лед. В море он был другой, чем на реках. Он был слабее, и в нем, словно в ледяных темницах, содержался соленый рассол. Этот-то рассол и изменял его свойства. Здесь я познакомился и с «ледовой разведкой». Когда я услышал первый раз это название— «ледовая разведка», то подумал, что какие-то люди — разведчики — пробираются в тыл к врагу. Но сразу же встал вопрос: при чем тут слово «ледовая»? Оказалось, что ледовая разведка проводится с самолета для того, чтобы выбрать кораблям, идущим среди льдов, наиболее легкий путь.
Аркадий Никанорович был большим специалистом по ледовой разведке и руководил ею. Он оказался совсем не таким строгим, как я думал. Когда я теоретически познакомился с морским льдом, Аркадий Никанорович поставил передо мной задачу, связанную с расчетом давления льда на причалы. В одном из северных портов строили причалы, и строители хотели знать, какое же давление будет оказывать лед. Надо было сделать причалы такого веса, чтобы лед не мог их сдвинуть. Расчеты были сложные. Пришлось взять книги по математике и вспомнить эту мудрую науку.
Коллектив, в который я попал, принадлежал к большой и дружной семье полярников. В мирное время этот коллектив осваивал суровые просторы Арктики, а теперь проводил суда по Северному Ледовитому океану, где также шла война, даже еще более беспощадная, чем война на суше. Подводные лодки и корабли противника пробирались на север и нападали на беззащитные зимовки и полярные станции. Здесь я узнал о совершенно ошеломляющем событии — единоборстве человека с линкором.
Ночью 27 августа 1942 года немецкий линкор «Адмирал Шеер» ворвался в бухту Диксон и почти в упор из двадцати восьми орудий и десяти крупнокалиберных пулеметов стал расстреливать мирные дома полярников. Это разбойничье нападение на мирный порт произошло так неожиданно, что все растерялись. На линкоре думали, что это пройдет для них безнаказанно. Вдруг с острова по линкору ответил одиночный выстрел маленькой
пушки. Выстрел за выстрелом стала посылать эта пушка по линкору. Кто-то целился . очень удачно. Шесть выстрелов попали в корму корабля и зажгли его. Линкор пустил дымовую завесу и под ее прикрытием удрал. Потом оказалось, что эта давно устаревшая и снятая с вооружения пушка ждала своей очереди для вывода на слом и в переплавку. Ее расчет состоял из одного человека — молодого артиллериста Николая Корнилова.
Каким нужно быть храбрым, чтобы не растеряться и вступить в единоборство с линкором!
Все мы читали замечательные сказки о том, как русские богатыри сражались с огнедышащим драконом с семью головами. Вот таким богатырем был и Коля, не побоявшийся двадцати восьми огнедышащих пушек линкора.
Поручение, которое мне дал Аркадий Никанорович, я выполнил и дал ему свой расчет на проверку. Я очень волновался, — что он скажет? Прошло около двух томительных недель, пока он его просмотрел. Но вот, наконец, он позвал меня к себе в кабинет, пригласил сесть и достал из стола расчет. Я взволнованно ждал его приговора. Он заметил это и, чтобы рассеять мои сомнения, сразу приступил к делу.
— Расчет нам понравился. Я показал его профессору Визе; тот одобрил и даже советует написать научную статью. Но у меня возникает ряд вопросов. Поясните их, — сказал он деловито.
На полях моей расчетной записки стояли вопросы, написанные его аккуратным почерком. Я стал пояснять. Мы просидели часа два. Аркадий Никанорович подробно разобрал каждую цифру и, удостоверившись в ее правильности, сказал:
— Завтра перепечатаем и пошлем строителям. Над предложением Визе советую подумать. Он зря рекомендовать не будет.
Владимир Юльевич Визе был старейший исследова--тель Арктики. Он начал свои исследования, когда меня еще не было на свете. Раза два я его встречал на улице. Это был высокий старик в несколько старомодной бобровой шапке и подбитой кенгуровым мехом шубе. Я смотрел на него с каким-то внутренним страхом. Он казался мне недосягаемым человеком. С его именем было связано большинство арктических экспедиций.
— Конечно, я уже постараюсь написать статью! — решил я. Но статью я писал очень долго и мучительно. Оказывается, это совсем не простое дело. Раз шесть ее переписывал. Фразы были до ужаса топорные. Мне в статье хотелось показать свою ученость, и я «напихал» туда массу всяких технических терминов, отчего разобраться в ней было трудно и статья вышла несуразной.
— Выбросите всю эту чепуху! — сказал мне Аркадий Никанорович. — Писать надо просто, чтобы всем было понятно.
Я воспользовался его советом, и статья стала лучше.
Аркадий Никанорович взял меня с собой на ледовую разведку. Вот я и увидел арктические льды. Мы летали над Карским морем. Сверху были видны огромные ледяные поля битого льда, трещины, разводья и участки, совсем не заполненные льдом. Постепенно я стал понимать ледовую карту и научился ее составлять. Два раза нас неожиданно обстреляли фашистские самолеты. Но обошлось все благополучно. Потом я еще много раз летал на ледовую разведку. Видеть лед сверху очень интересно, но мне хотелось его исследовать по-настоящему, подержать его в руках.
Перед самым окончанием войны, когда я вернулся на материк после одной из разведок, меня ждала большая радость. В вышедшем сборнике по гидрологии арктических морей была напечатана и моя статья.
Это была первая напечатанная научная работа. Я был очень горд. Первый оттиск статьи я подарил Аркадию Никаноровичу. Преподнести статью В. Ю. Визе я не решился.
В последний год войны фашисты уже покинули север. Все реже и реже стали появляться там их самолеты и подводные лодки. Теперь им приходилось защищать уже свое логово. Могучая наша армия гнала их по всему фронту.
Можно было бы написать целую книгу про кровь и лед, о героике полярных исследователей в дни Великой Отечественной войны. Теперь, когда я пишу строки этой, уже далекой истории, на нашей земле воцарился мир. Родина залечила раны войны, а по Северному морскому пути спокойно идут суда и советские люди несут свои вахты.
Глава IV
НА БЕРЕГУ ТИХОГО ОКЕАНА
ЛЕГЕНДАРНЫЙ КАПИТАН
Вскоре, по окончании войны, состоялась первая крупная послевоенная экспедиция в Арктику. Война показала, какую большую роль играет Северный морской путь и как важно его изучить.
Меня пригласили участвовать в этой экспедиции. Я, конечно, с радостью согласился. Наконец-то осуществлялась моя давнишняя мечта! Полеты на ледовую разведку, в которых приходилось мне участвовать, как-то не произвели на меня особого впечатления, и я не почувствовал настоящего дыхания Арктики.
Экспедицию возглавлял еще довольно молодой, но уже опытный исследователь арктических морей — Игорь Владиславович Максимов.
В нашу группу по исследованию льда вошли: мой приятель по институту Константин Евгеньевич Иванов и недавно поступивший к нам Гурий Николаевич Яковлев. Экспедиция должна была начать свою работу с Чукотского моря, поэтому ее отправляли из Владивостока. Потребовалось целых двенадцать суток, чтобы добраться от Ленинграда до Владивостока, — так огромна наша Родина. Наконец мы приехали.
Владивосток произвел на нас несколько странное впечатление. Весь город расположен на сопках и холмиках разной высоты. Казалось, в этом городе нет ровного места. Внизу плескались воды бухты Золотой Рог.
Ледокол, на котором нам предстояло путешествие, был еще в доке. Здесь был виден весь его огромный подводный корпус, напоминавший кита. На ледоколе вели последние ремонтные работы.
После завершения хлопот, связанных с устройством, у нас осталось время для ознакомления с городом. Я всегда начинаю знакомство с неизвестным мне городом с музея. В музее все увидишь сразу — и что было в этих местах когда-то, что теперь и что должно быть в будущем. И я отправился во Владивостокский музей, который был назван именем В. К. Арсеньева, в честь знаменитого исследователя Уссурийского края. Кто из нас не читал
его знаменитых рассказов о путешествиях в этих интересных местах и о замечательном охотнике (гольде) Дерсу Узала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28