Местами из-под засохшей прошлогодней листвы робко начала про-
биваться трава. Хотя кругом еще был лед, вдруг неожиданно для всех появилась первая желтенькая бабочка. Ей было холодно, и, чтобы согреться, она перелетала с одного дерева на другое, присаживаясь на освещенные солнцем золотистые стволы сосен.
Не проявляли еще признаков жизни только почки берез. Они дремали. Но и их скоро должен разбудить сладкий березовый сок, устремившийся из корней к ним, наверх.
Море продолжало спокойно дышать. Два раза в сутки приходила полная вода. Прилив медленно заполнял берега до самых краев; казалось, стоит воде еще немного подняться, и она перельется через край этой огромной чаши. Но вода так же медленно начинала скатываться обратно. Обнажались гряды камней, песчаные отмели и низины, покрытые зеленовато-желтым ковром водорослей.
Воздух был чист. Он был напоен ароматом сосновых шишек, смешанным с йодистым запахом моря.На зорях залив оглашался торжествующим криком птиц. С самого раннего утра, еще до света, начинал свою весеннюю пляску тетерев. Он, распустив белоснежный хвост, насупив ярко-красные, налитые кровью брови и приподняв крылья, начинал грозно чуфыкать, вызывая всех на поединок во имя весны. Он подскакивал, кружился на месте и издавал свое чув-ш-ш-щ с такой яростью и задором, что все, кто его слушали, не могли усидеть на месте и готовы были броситься в бой.
Закончив свой воинственный танец, тетерев переходил на нежную, полную лирики песнь. Он, курлыкая, звал к себе свою серогрудую подругу встретить вместе с ним восход солнца. С залива хором тетереву отвечали птицы, жизнь которых была связана с морем. Они пели, свистели, кричали и крякали. В воздух врывались пронзительные призывы: «Уии. . . уии... уии...» И, словно соглашаясь с ними, кто-то отвечал: «Яий... яий. яий...». «Хау, хау», — басисто подтверждали другие. «Тье, тье, тье», — негодовал кто-то. Тонкими голосами пищали кулички, с наслаждением расхаживая по обнаженным водорослям; и самодовольно крякали утки, копошась в тине.
Стаи больших и малых чаек с криком носились по заливу. Иногда медленно проплывали в воздухе лебеди, журавли и гуси. Они также вносили свои гортанные мелодии в общий хор весны — леса и моря.
Мы остановились на берегу одного из заливов Белого моря. Я сидел в скрадке, сделанном из серых камней и сухих старых елок, на самой косе, а мой приятель поместился на мыске, метрах в двухстах от меня. Сосны спускались прямо на нас.
Мы стреляли только гусей. Первые гуси налетали на рассвете, когда было еще темно. Они летели вдоль косы с моря, гортанно переговариваясь между собой. Наши выстрелы озаряли наступающий день. Я стрелял картечью; большинство выстрелов было удачным. Птицы падали на сухое место, и их легко было подбирать. Приятелю же приходилось иногда спускаться за ними в воду, зато его скрадок был красивее моего. Александр Федорович был большой выдумщик. Для того, чтобы сидеть было не так скучно, когда гуси подолгу не летели, он ел найденные во время отлива маленькие ракушки, щелкая их, как семечки. Они имели слегка солоноватый вкус и напоминали устриц.
Мы были на охоте уже несколько дней и задолго засаживались в скрадки, успев только попить чаю с дымком и закусить зажаренной на костре гусятиной.
Сегодня мы засели также спозаранку, но лёта гусей не было.Начало всходить солнце, зарозовели дальние облака... Со стороны моря пополз густой белый туман. Очертания берега и островов в нем стали растворяться и таять, причудливо меняя свои формы. Вот оно, грозное дыхание дракона, как тысячу лет назад думали викинги.
В это время впереди раздались громкие трубные звуки и, как в сказке, из тумана вынырнули прекрасные белые создания. Расстояние между нами быстро уменьшалось. Вот они уже в зоне самого дальнего, а затем и ближнего выстрелов. Я вскинул ружье. Шагах в двадцати от меня спускались на косу огромные белые птицы. Вытянув грациозно шеи и плавно махая могучими крыльями, они приготовились садиться. Меня охватил охотничий трепет. Заговорил во мне первобытный человек. Он готов был издать пронзительный вопль торжества. Еще мгновение — и палец нажмет спусковой крючок. Вместе с громким эхом выстрела рухнет на камни
одно из этих великолепных созданий. Я готов был уже нажать спуск, как вдруг внутренний голос современного человека воскликнул: «Не убивай! Зачем тебе лебедь? Только хочешь потешить охотничье тщеславие. Пусть живет и украшает берег Белого моря. На земле их не так уж много осталось».
Два человека боролись во мне, и победил современный.— Пусть живет, — сказал я тихо и опустил ружье.Солнце стало подниматься выше. Его лучи врывались в стену тумана, окрашивали ее в нежно-розовый цвет. Своим теплом они ее словно растапливали. Туман исчезал, поднимаясь вверх.
По-прежнему равномерно дышало море. Громче стала песнь весенних ручейков, и в их ритме, словно танцуя, шла весна по берегу Белого моря.
Глава VIII
КАПРИЗ РЕКИ
ПРИЯТНОЕ ЗНАКОМСТВО
Это произошло осенью, совершенно неожиданно для всех. Лена, одна из великих сибирских рек, вдруг закапризничала. Она замерзла дней на десять раньше, чем ей было «положено». Произошло это благодаря тому, что почти на всем протяжении реки в несколько тысяч километров выпал очень обильный снег. Он шел двое суток подряд. Снега нападало столько, что весь верхний слой воды был сплошь им забит. После снегопада ударили морозы и река сразу же встала. Караваны судов, спешившие на зимовку к своим затонам, были застигнуты врасплох кто где. Большинство замерзло посредине реки, и только некоторым удалось спрятаться под защиту берегов.
Этот каприз реки стоил людям многих хлопот. Пришлось в наступившую полярную ночь вывозить многочисленных пассажиров, которые не доплыли до железной дороги. В глухой тайге и тундре, там, где замерзли суда, нужно было устраивать землянки для жизни команды.
Но самое главное и самое страшное ожидало суда весной, когда начнется ледоход. Ледоход на Лене грандиозен. Когда идет по реке лед, он все сметает на своем пути. Иногда во время ледохода образуются даже новые протоки и русла. Река прорывает берега и в одних местах наносит, а в других смывает огромные острова. Беда, если в этот ледяной вал попадает пароход или баржа,— в щепки разнесет.
В эту зиму пришлось ремонтировать суда не в оборудованных, хороших затонах, а там, где они вмерзли. Нужно было проводить во льду специальные каналы, чтобы вывести суда с середины реки и спрятать где-нибудь за мысом или завести в маленькие речонки.
Как только кончилась полярная ночь, мне с группой товарищей пришлоеь вылететь на Лену. Нам была поставлена задача организовать спасение зазимовавших судов. Это было тем более важно, что под угрозой оказался почти весь флот на этой реке.
Мы долетели до Тикси и оттуда направились вверх по реке, для того чтобы собственными глазами увидеть то, что натворила Лена. Маленькими и беспомощными выглядели суда, когда мы смотрели на них из окна самолета. Работы предстояло много. Начинать надо было с верховьев реки, — там ледоход проходил на два месяца раньше, чем в низовье.
Первым нашим объектом явился район, где впадала в Лену «Угрюм-река». Так назвал Шишков реку Витим. Это очень мрачная река; она идет в скалистых утесах и наводит уныние, когда летишь над ней. Нам нужно было посмотреть, как сильно заснежена тайга и окрестные сопки. Сколько Витим даст воды и сможет ли он вскрыться раньше, чем Лена?
В месте впадения Витима Лена делала огромную петлю, и весь ледоход реки должен был проходить у глубокого правого берега. Левый берег был невысок, и от него шло несколько отмелей. У левого берега скопилось большое количество судов, и, чтобы их защитить, надо, было построить несколько рядов ледорезов. Мы рассчитывали, что лед может снести первые ряды ледорезов, но, потеряв силу, остановится на остальных и суда будут защищены прикрытием ледяного барьера. Кроме того, здесь впадала в Лену небольшая речушка под названием Виска; в нее часть судов можно было спрятать,
Мы находили, что выработанный план защиты судов достаточно надежен. Но нас смущало одно обстоятельство, которое могло нарушить все наши расчеты. Виска и стоящие около нее суда находились прямо против реки Витим. Если Витим вскроется раньше Лены, то удар его ледохода придется прямо в наши суда и, конечно, никакие ледорезы его не задержут. Обычно Лена вскрывалась раньше, но были случаи, когда ледоход на ней запаздывал, и тогда первым двигался Витим. Как будет в этом году?
Облетев весь район, мы сели на аэродроме в поселке Витим. Этот самый поселок выведен Шишковым как знаменитое село «Разбой», куда съезжались золотоискатели. Мы собрали опытных старожилов. Это были старики с огромными бородами, настоящие таежники. Приехал сюда и знаменитый ленский капитан Наум Горо-вацкий. Высокого роста, худой, как-то весь подтянут, он был одет в форму речника с зелеными погонами. Ему недавно исполнилось семьдесят три года. Более пятидесяти лет он плавал на Лене. Его именем даже был назван один из пароходов.
Мы собрались в просторной кержацкой избе и стали обсуждать возможность вскрытия Витима. Все старожилы и капитан Горовацкий считали, что в этому году Лена вскроется раньше. Причин для раннего вскрытия Витима старожилы не видели. Я сидел в углу и смотрел на лица выступавших. Вот они, сибиряки-таежники, промышляющие зимой соболя, ходившие один на один на медведя, сами как медведи. Мысли они излагали кратко на своем особом наречии; то и дело слышалось: «пущай», «теперича», «всяки разны», но в каждом их слове был опыт, огромный опыт и знание местных условий. Кто как не они знали свою реку, прожив на ней десятки лет!
Постепенно в нас стало вселяться чувство уверенности, что принятый вариант спасения судов правильный. Конечно, был риск, и природа могла в одно мгновение уничтожить все предположения, но со льдом всегда так: всегда риск, потому что лед — это стихия.
Совещание кончилось поздно. Была уже ночь. На улице потрескивал мороз. Большая луна красноватого цвета словно повисла над темными силуэтами сопок. Картина была довольно мрачной, особенно от отблеска луны.
— Ну и местечко, настоящий разбой! — сказал один из наших гидрологов.
Нам подали сибирские сани-розвальни и отвезли в гостиницу на аэродроме. Замерзшие суда находились в двенадцати километрах от села Витим. Я остался на месте зимовки судов для помощи при строительстве ледорезов, а наша группа вылетела в верховья Лены.
Меня поместили на жилье в землянку одного шкипера. Поначалу он мне не понравился. Роста он был высокого, худощавый, с вьющимися волосами. Для красоты он отпустил довольно длинные усы, одет был франтовато. Очевидно, он очень следил за собой. Это, конечно, хорошо, но в данных условиях как-то никому и в голову не приходило заниматься своей внешностью, когда надо было спасать суда. Шкипера звали Вася. Но я должен был скоро переменить о нем свое мнение. Он оказался не «франтиком», а очень аккуратным и дельным человеком. Мало того, что, будучи плотником, он уже отремонтировал сам свою баржу, — его землянка выделялась своим порядком. Он устроил сени, так что снег во время метели не попадал в комнату. В землянке было чисто и даже уютно. Шкипер жил с женой и маленьким сынишкой.
— Располагайтесь вот тут, — сказал он мне, показывая на широкую самодельную скамейку, стоявшую в переднем' углу, вытесанную из огромной лиственницы. На Лене шкипера обычно плавают со своей семьей. Жена является матросом и помогает мужу во время плавания. Зимуют обычно такие семьи в затонах, куда попадает их баржа.
После совещания строительство ледорезов развернулось довольно быстро. Было мобилизовано все окрестное население. С утра до вечера слышался скрип саней, везущих бревна в два — три обхвата для устоев ледорезов. Начали забивать сваи. От одного из движков, снятых с судов, провели на место стройки электрический свет. Работа шла в три смены, круглые сутки. За это время я подружился с Васей. Это оказался очень положительный человек, с волевым характером. Он не роптал на трудности, а старался все сделать так, чтобы их уменьшить.
Напряженность первых дней работы не позволяла мне отвлекаться чем-то посторонним, и поэтому я не замечал
ни тайги, которая спустилась прямо к реке, и красивых скалистых берегов. Я уходил с рассветом и возвращался поздно ночью; мгновенно засыпал, едва успев добраться до своей скамейки.
У нас были взяты с собой спальные мешки, с которыми мы путешествовали по Арктике. Это значительно облегчало «проблему сна». Не надо было заботиться о подушках, одеялах и матрасе.
Но вот строительство ледорезов вошло в свой ритм. Было уже ясно, где что надо устанавливать, а часть ледорезов уже построили. У меня появилось свободное время. В один из таких дней я попросил у Васи лыжи и пошел побродить по окрестностям. Лыжи были широкие, подбитые камусом. С непривычки идти было трудно, ноги приходилось ставить очень широко. Снегу по берегам было очень много, чуть не в человеческий рост. Я вошел в ельник. В лесу было тихо. Аромат хвои наполнял воздух. Дышалось легко и свободно. Но лес почему-то был словно мертвый. Нигде не срывался из-под снега тетерев, не видно было белки и не слышно свиста рябчика. Только снегири порой вылетали на прогалины и садились поклевать упавшие в снег семена. Я шел и наслаждался покоем. Вдруг я заметил на снегу следы. Наверное, белка, решил я и подошел, чтобы как следует их рассмотреть. Но следы оказались не белки, — они были крупнее и шли цепочкой. Пройдя метров сто, следы подвели меня к большой ели и оборвались. Очевидно, их обладатель взобрался на дерево.
«Уж не соболь ли?» — подумал я.
Возвратясь с прогулки, вечером я рассказал Васе о виденных следах.
— Близко, говорите, в ельнике? — переспросил он.
— Да.
— Это соболь. Их- здесь очень много. Жалко только, нет времени сходить на отлов. Мы промышляем соболем. Ловим его живьем. В прошлом году мы зимовали на Вилюе, мне удалось отловить двадцать две штуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28