Надо посмотреть, — сказал он.
Утром, еще до рассвета, Вася надел лыжи и, захватив фонарь, убежал в ельник. Когда мы пили чай, он вернулся раскрасневшийся и возбужденный.
— Точно, в ельнике живет соболь. Вот даже рябчика задрал. — И он вынул из кармана рябенькое крылышко
птицы. — Эх, только бы выходной дали! — воскликнул он. — Уж непременно поймаем!
Я еще никогда не участвовал в ловле соболей, и мне также очень захотелось отловить этого замечательного зверька. Наконец долгожданный выходной день наступил. Мы с Васей пошли в ельник. Я несколько удивился, что Вася не взял с собой ружья.
— Только лишний груз. Стрелять соболя сейчас нельзя. Надо брать живьем.
Вася взял с собой особую сетку, или, как он ее назвал, намет. Едва мы вошли в ельник, как наткнулись на свежие следы соболя. Вася сразу же побежал по следу. Я также бросился бежать, но скоро с непривычки отстал и запыхался. Решил идти медленно. Васю я потерял из вида, но зато по снегу, рядом с цепочкой соболиного следа шла его лыжня. Часа через четыре я стал замечать, что следы соболя стали неровными. Он несколько раз забирался на деревья и шел верхом, но потом снова спускался и бежал по снегу. Было видно, что Вася его настигал. Меня охватил охотничий азарт, и я побежал быстрее. Васю я нагнал скатившись в «падь», — так здесь называли лога. Он снял лыжи и отаптывал снег.
— Ну что, где соболь?
— Все в порядке, наш будет. Ушел под снег. Где-то вот в этом месте находится.
Вася уже успел растянуть начерно намет и теперь тщательно уминал снег по кругу, в центре которого находился соболь. Выходных следов соболя из круга мы не обнаружили, — значит, зверь здесь. Потом Вася нарубил упругих веток и на них натянул намет, привязав кверху колокольчики. Намет надо было поставить так, чтобы он пружинил, иначе соболь может перегрызть сетку. Потом мы очистили от коры деревья, росшие в кругу, для того чтобы соболь не мог на них взобраться. Мелкие деревья срубили и развели внутри круга костер.
— Вот теперь можно и отдохнуть, сварить чаек, а главное — осветить место: соболь ночью обязательно выскочит , — сказал Вася.
Так и оказалось. В разгар ночи, когда у меня уже слипались веки и очень хотелось спать, вдруг справа зазвенел колокольчик. Я еще не успел сообразить, в чем
дело, как Вася, сделав огромный прыжок, подскочил к сетке и, накрыв зверька мешком, крикнул мне:
— Скорее банку!
Я вскочил, схватил его рюкзак и бросился к нему. В рюкзаке была большая железная банка с дырочками. Вася ловко, держа соболя за загривок, водворил его в банку и закрыл крышку.
— Мужичок! — сказал он ласково.
Мужичками здесь называют соболя-самца. К соболю относились в этих местах ласково. Он ценился по 150— 220 рублей за штуку, в зависимости от сорта. Живых соболей принимали и сразу же отправляли на самолете в другие районы Сибири, где выпускали на волю для разведения. Некоторых увозили даже на Урал. Баргу-зинский соболь всегда ценился; «мягкое золото» — называли его раньше.
Мы еще сварили чай и, дождавшись восхода луны, двинулись в обратный путь. Каждый из нас был рад своему: Вася — что добыл соболя и получит за него большие деньги, а я тому, что первый раз в жизни присутствовал на такой интересной охоте.
Я пробыл на Виске еще несколько дней. Работы шли полным ходом. Толстые, крепкие лиственницы, уже в виде ледорезов, стояли рядами на отмели и готовы были принять на себя удар ледохода. За Виски можно было быть спокойным. Надо было думать уже о спасении судов в других районах.
УМ ХОРОШО, А ДВА ЛУЧШЕ
Когда самолет взлетел и я увидел в окошко «Угрюм-реку», село «Разбой» и ставшую мне почти родной Виску, я помахал им рукой и подумал: «Все же как интересна моя специальность! Скольких увидишь людей, посетишь разных мест, о которых раньше имел только самые смутные представления!» И я был благодарен судьбе, что она натолкнула меня на эту неторную тропу исследователя льда. Я с некоторой грустью подумал и о Васе. Жаль было с ним расставаться.
В нашем самолете до Якутска отправляли из Витима и партию отловленных соболей. Среди них был и «наш»; соболей посадили в специальные клетки.
Я подошел к клеткам.
— Ну что, милые, покидаете родные края? — Соболи шипели и старались перегрызть металлическую сетку. Это были очень красивые зверьки, но они опустошали тайгу, поедая белку и птиц. Вот почему леса, где живет много соболя, быстро пустеют.
В Якутске, в управлении пароходством, главный инженер сказал мне, что их очень беспокоят вмерзшие в лед доки.Это не так далеко отсюда, можно проехать машиной. Дело в том, что там у нас один молодой инженер предложил какую-то дикую идею — соскабливать лед — и носится как одержимый со своей идеей. Требует бульдозеры. По-моему, какая-то чушь, — закончил он, а потом сказал:— Очень вас прошу помочь; дело явно плохо.
Я выехал на место. Меня встретил вихрастый, еще совершенно молодой паренек. Это и был Петр Петрович, инженер, недавно попавший в эти места.
Почему-то, глядя на него, я вспомнил и свою молодость, свои первые шаги «по тропинке льда». Но на моем пути тогда встретились хорошие руководители, настоящие инженеры. Я вспомнил своего любимого профессора Владимира Сергеевича. Вот теперь для этого паренька я должен быть руководителем и направить его так же, как когда-то направляли меня.
Паренек явно волновался. Он сразу же потащил меня к вмерзшим в лед докам.Мы спустились на лед, пошли через сугробы и скоро вышли на протоптанную тропку. Очевидно, последние месяцы жизнь Петра Петровича шла в каком-то бешеном темпе.
Пять лет в институте протекли спокойным, установившимся потоком с некоторым волнением во время сессий и с радостным возбуждением каникул. Но вот все изменилось. Мелькнул торжественный вечер с вручением дипломов, месяц отпуска, сборы — и самолет перенес его за тысячи километров. Он попал в очень далекий край — на одну из северных рек.
Его сразу назначили начальником участка. Для молодого инженера это был рост. Но дальше калейдоскоп жизни резко изменил свои красивые картины.
Тропинка в снегу привела к огромным деревянным кубам. Такими кубиками могли играть дети великанов.Это были замороженные во льду сухие доки. Вот они-то и были первым и безнадежным барьером на пути Петра Петровича. Все варианты вывода доков, которые он придумал, казались наивно детскими.
Теоретически все было весьма просто. Тут даже не требовалось особых знаний, которыми до «отказа» он был насыщен в институте. А может быть, и наоборот, нужны были такие знания, которых он не имел. Голова напряженно работала. Уже в который раз он обходил замороженные, безжизненные деревянные кубы, состоящие из ферм, стоек, прогонов и водонепроницаемых стенок.
Доки сидели глубоко в воде. О том, чтобы их перетащить, вытащив на лед, не могло быть и речи. Разобрать их также было невозможно. Оставалось одно — сплавить их вниз по реке до устья небольшой речки, куда и спрятать на время ледохода. Но легко сказать «сплавить», когда на реке двухметровый лед. Чтобы сделать во льду канал, надо убрать около ста тысяч тонн льда. Если его взорвать, он останется в канале. Чтобы его растопить, нужно вырубить всю окрестную тайгу.
Как быть?Конечно, Петр Петрович был не виноват, что вмерзли доки. Когда это случилось, он еще готовил диплом. Но теперь он должен исправить каприз реки или расписаться, что он не инженер и, тем более, не начальник участка.
Когда мы подошли к докам, зимний день угасал, заря цвета спелой рябины уже догорала. Появился морозный туман. В темнеющем небе зажглись первые звезды. Мы осмотрели вмерзшие, безжизненные деревянные кубы. Петр Петрович смотрел на меня и, видимо, ждал, что я скажу.
— Что же вы предлагаете? — спросил я его и потом добавил: — Главный инженер говорил, что у вас есть идея; он даже несколько нелестно о ней отозвался.
— Отзываться можно, а вот придумать что-либо существенное куда труднее, — отпарировал мне Петр Петрович.
— Это верно, — согласился я.
Задача, конечно, трудная. Надо будет куда-то убрать лед с пути доков.
— Я хочу сделать так, — сказал он: — Прорубить длинную канаву и бульдозером сгребать лед. Мне говорят, что бульдозер не возьмет лед. Это верно? — спросил он меня.
— Увы, верно! — ответил я.
— Тогда я поставлю рабочих, которые будут срубать верхний слой льда, а уж бульдозер будет его сгребать. Ведь можно так?
Мне нравился задор этого юноши. Он во что бы то ни стало хотел решить задачу и сдать свой первый практический экзамен.
— Утро вечера мудренее, — сказал я ему. — Пойдемте в поселок. Подумаем что делать.
За дорогу я утомился, и мне в голову не приходило никаких хороших мыслей. У меня уже выработалась привычка — сложные вопросы решать на свежую голову. Петр Петрович пригласил меня к себе. Он был очень общительный человек, много рассказывал о своем институте, но несколько раз в разговоре возвращался снова к замерзшим докам. Очевидно, эта мысль не выходила у него из головы. Она передалась и мне. Проснулся я рано. Петр Петрович, разбросав руки, безмятежно спал. Я тихонько оделся, вышел на улицу и пошел к докам по тропинке Петра Петровича. Начинало уже светать. За ночь отдохнул, и голова была ясной. Я снова обошел вмерзшие кубы. Чем больше я думал, тем яснее мне становилось, что паренек прав. Другого выхода не было. Надо убрать лед. Загвоздка была в том, что уж очень много льда и нужно много рабочих, а это довольно сложно. Нужно что-то еще придумать, -чтобы механизировать работы. Может быть, взрывать небольшими зарядами верхний слой льда? Словом, все это надо подсчитать с карандашом в руках. Когда я подходил к поселку*» то было уже совсем светло. Новый день входил в свои права. Из-за белеющих у горизонта сопок скоро покажется солнце, Снег похрустывал, был небольшой морозец.
В общежитии, где жил Петр Петрович, уборщица мыла коридор. Она острым скребком соскабливала примерзший к ступенькам крыльца лед.
«А может быть, вот это!» — мелькнуло у меня в голове. Я подскочил к уборщице, взял скребок и стал соскабливать лед. Тот легко отскакивал. — Что, если попробовать? Как это не пришло ему сразу в голову!» Мысли сменяли одна другую, проносились в голове, раз-
вивая возникшую идею. Надо на бульдозер насадить шипы, они и заменят рабочих. Только следует подобрать угол резки.
— Вы что так рано встали? — спросил меня Петр Петрович, виновато улыбаясь.
— Ваши доки спать не давали, — ответил я.
— Вот и мне они уже третий месяц спать не дают,— сокрушенно сказал он.
— Это и видно, — весело ответил я, вспоминая, как он безмятежно спал утром.
На железной печке стоял чайник с чаем, на столе были нарезаны хлеб и колбаса.
— Садитесь чай пить! — пригласил он.
Я разделся, вымыл руки и сел. Разговор сразу же перешел к замерзшим кубам.
— Знаете, ваша идея вывода замерзших доков в основном правильна. Именно этим путем и надо идти,— сказал я. Петр Петрович весь просиял. — Но надо просчитать несколько вариантов, а именно: сколько потребуется рабочих, чтобы скалывать лед, сколько надо взрывчатки, чтобы верхний слой взорвать, и, наконец, третий вариант. — Тут я остановился.
— Что третье? — с нетерпением спросил он.
— Попробовать приварить к бульдозеру резаки, с тем чтобы они скалывали лед.
— О, вот это идея! Тогда нам и не нужно никаких рабочих.
— Да, но надо подобрать такие резаки, чтобы они скалывали лед. Это уже попробовать на месте.
Сразу же после чая Петр Петрович сел за расчеты, а на следующий день мы поехали с ним к главному инженеру. Выслушав наши доводы, тот согласился и дал для пробы один бульдозер. Молодой инженер так горячо принялся за дело, что своей энергией заразил механиков гаража. Ему стали помогать кузнецы и рабочие. Скоро сколотился вокруг него творческий коллектив, и лед не устоял. Сделанные на конус стальные резаки впились в него и стали соскабливать его верхний слой. Петр Петрович прорубил по краю участка канаву, в которую бульдозер сбрасывал сколотый и превращенный в мелкую труху лед, а река подхватывала и уносила его. Техническое решение было найдено. Поставленные затем шесть бульдозеров довершили дело.
Когда лед достиг небольшой толщины, опасной для движения бульдозеров, его взорвали, а куски вытащили на поверхность. Это сделать было уже легко. Доки отвели в безопасное место.
Два месяца спустя могучая река взломала лед и вырвалась из его холодных объятий. Молодой начальник участка стоял на высоком берегу. Он смотрел, как внизу бушевал ледоход. За мысом были спрятаны ставшие теперь ему родными деревянные доки.
Первый барьер на его инженерном, еще только что начавшемся пути был взят.
Могучая северная река бушевала; она радовалась, что сбросила оковы льда и вырвалась на свободу.
Я не застал триумфа Петра Петровича. Вскоре после нашей встречи мне пришлось вылететь в Жиганск. Когда я узнал, что доки спасены, я послал ему приветственную телеграмму, поздравляя его со сдачей первого производственного экзамена.
Глава IX
СТРАНИЧКИ ИСТОРИИ
Мы возвращались из Арктики после навигации. Была уже осень. Погода стояла прескверная. Дул резкий, холодный ветер; он нес колючий снег, режущий до боли лицо. Разъяренные волны с ревом бросались на корабль, обдавая его брызгами и пеной. Брызги сразу же обледеневали. Корабль покрывался ледяной коркой и превращался в сосульку. На корабле было неуютно, сильно качало. Хотелось скорее домой, скорее вступить на твердую
землю.
— Ну и отвратительное это Баренцево море, — сказал штурман Михаил Иванович Семенов, входя в кают-компанию.
Мы, конечно, с ним согласились.
— Да, море противное!
— Нам нельзя жаловаться, — задумчиво произнес Василий Михайлович Пасецкий, ученый секретарь нашего института. — Мы плывем па современном теплоходе, а вот попробуйте представить себе, как по этому разбушевавшемуся морю плавали на своих маленьких
ладьях русские поморы триста пятьдесят лет назад или как совершил на лодках свой последний поход Вильям Баренц, имя которого и носит это море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28