Что после увольнения он проиграл крупный процесс и вынужден был уплатить миллион, для чего продал свой дом на Фонтанке, собрание картин, скуль­птуру и многое другое.
Однако в письме митрополита Евгения Болховитинова к В.Г. Анастасевичу (переводчику книг Стройновского с поль­ского на русский язык) из Пскова в Петербург от 12 ноября 1820 года есть такие строки: «...не верю я, что Стройновско­го за гражданский процесс приговорили к исключению из всех должностей. Он все-таки останется сенатором, как и после поступка с Вами. Сколько в сенате подобных ему?...» Документальность этого письма опровергает воспомина­ния Маевского в отношении времени отставки и увольнения Стройновского. Конечно, мемуарист, писавший обо всем спустя шестьдесят лет после реальных событий, мог быть введен в заблуждение неточной информацией тех, кто рас­сказал ему о прошлом семьи (Маевский родился в 1833 году), но не исключено, что он сделал это умышленно, охраняя семейные тайны, в чем мы не раз убеждались, про­веряя другие страницы его записок. Может быть, относя время увольнения Стройновского от дел к 1823 году, с по­следующей продажей дома и уплатой миллионного долга за якобы проигранный процесс, Маевский прикрывал его крупный карточный проигрыш. Но возможно и другое. Вспомним, что графиня де Гаше (по свидетельству П.П. Вя­земского, написанному в конце века) переехала в Крым в 1822 году. Если предположить, что покупка у нее Стройновским, через доверенного «таинственного незнакомца», кра­деных королевских алмазов состоялась вслед за ее решением покинуть Петербург, то это вполне могло про­изойти в том же 1820 году. Сама же сделка, ставшая каким- то образом известной Александру I, несомненно, должна была вызвать его гнев, и последующую «позорную» (эпитет Маевского) отставку Стройновского, и удаление его из Петербурга, где он стал вновь появляться лишь после смерти императора. Возможно, что и потеря миллиона тоже была связана с этой историей.
Читатель наших заметок вправе спросить: ну, а причем же здесь Пушкин? Какое отношение имеет к нему все расска­занное?
Не было бы никакого, если бы Стройновский не был мужем Екатерины Александровны Буткевич. Если бы не было «ута­енной» любви Пушкина к ней. Если бы не было церкви Покрова, где Пушкин любовался своей графиней... В своих воспоминаниях Маевский пишет: «В первую зиму после свадьбы граф Стройновский попробовал вывозить свою жену. Не помню теперь, куда был ее первый выезд; помню только, что первый контрданс она протанцевала с государем Александром Павловичем, а затем весь вечер танцевала со страшнейшим из ловеласов того времени, гра­фом Чернышевым. Произведенный ею эффект доходил до фурора и испугал старого графа; первый выезд моей тетки был и последним. Она, впрочем, никогда и не возбуждала об этом вопроса, все более и более погружаясь в свой велича­вый индифферентизм». Этот рассказ о не знающей границ ревности Стройновского, не отпускавшего жену никуда и ни на шаг, подтверждается и другими свидетельствами. Можно предполагать, что единственным местом, где Пушкин встре­чал в ту зиму 1819 года плененную графиню, была та же церковь Покрова, «где ее можно было видеть каждый воск­ресный и праздничный день». Много позже он любил «ле­тать, заснувши наяву» на эти встречи, вспоминал о них, создавая свой «Домик в Коломне». Наступила весна 1820 года. Тучи царского гнева нависли над его головой и 5 мая обрушились повелением оставить Петербург и отправиться в ссылку на юг. Отъезд был назна­чен на шестое число, но шестого Пушкин не уехал. Более того, вероятно, именно в этот день, ставший для него «днем печали», он снова был в церкви Покрова и виделся с графи­ней Стройновской.
Павел Васильевич Анненков в своих материалах для био­графии Пушкина привел очень интересные слова поэта, предварив их маленьким вступлением. Он писал: «Пушкин был обвенчан с Н.Н. Гончаровой февраля 18 дня 1831 года, в Москве, в церкви Старого Вознесенья, в среду. День его рождения был тоже, как известно, в самый праздник Возне­сенья Господня. Обстоятельство это он не приписывал одной случайности. Важнейшие события его жизни, по собствен­ному его признанию, все связаны с днем Вознесенья. Незадолго до своей смерти он задумчиво рассказывал об этом одному из своих друзей и передал ему твердое свое намере­ние выстроить со временем в селе Михайловском церковь во имя Вознесенья Господня. Упоминая о таинственной связи всей своей жизни с одним великим днем духовного торжест­ва, он прибавил: «Ты понимаешь, что все это произошло недаром и не может быть делом одного случая».
Пушкин не мог уехать из Петербурга 6 мая 1820 года лишь потому, что этот день был неприсутственный и почтовое ведомство не работало. Был праздник Вознесенья Господня. Спустя год, в своем кишиневском дневнике, Пушкин сам уточнил дату своего отъезда. 9 мая 1821 года он записал: «Вот уже ровно год, как я оставил Петербург».
Можно с уверенностью предполагать, что Стройновская знала о всех злоключениях своего опального друга, знала о его предстоящем отъезде. И очень соблазнительно предпо­ложить, что, собираясь к обедне в церковь утром 6-го мая, - где бывала одна, без мужа, католика по вероисповеданию, - она с его разрешения или даже без спроса взяла из стеклян­ной витрины в его кабинете один из находящихся там дра­гоценных перстней - массивное золотое кольцо с вставленным в него крупным изумрудом. Прощаясь с Пуш­киным в тот день Святого Вознесенья, она подарила ему этот перстень. По рассказам своего ученого мужа она могла знать, что изумруд еще с древних времен был призван вдох­новлять людей, посвятивших себя искусству: поэтов, худож­ников, музыкантов. Знал это и Пушкин, не чуждый, как известно, суеверия и прекрасно разбиравшийся в символике драгоценных камней; Знали они оба и то, что изумруд счи­тается счастливым камнем для людей, родившихся в мае, то есть в том самом месяце, когда родился Пушкин.
Хочу сразу оговориться, что никакими документальными свидетельствами реальности приведенной сцены их проща­ния и того, что Стройновская подарила Пушкину перстень с изумрудом, я не располагаю. Все это лишь зыбкая догадка. Но она, думается, имеет право на существование.
Нам известны сегодня шесть колец, в разное время принад­лежавших Пушкину. Почти все они имеют свою историю. Хронологически это выглядит так:
1. Перстень-печатка с изображением сосуда в форме антич­ного светильника, с выступающей справа высокой ручкой, напоминающей птичью или змеиную голову на длинной шее. Такие перстни-печатки имели все члены литературного общества «Зеленая лампа», заимствовавшие эту традицию из масонской символики. Пушкин запечатывал таким пер­стнем письма своим друзьям по обществу в 1819 году. По свидетельству сына поэта А.А. Пушкина, этот перстень был потерян его отцом в Кишиневе.
2. Тонкое золотое кольцо со вставленным в него сердоли­ком. На камне вырезаны три амура, садящиеся в ладью. Этот перстень, принадлежавший Пушкину, был положен им в лотерею, проводившуюся в доме Раевских, и выигран М.Н. Раевской. Черёз много лет ее внук передал его в Пуш­кинский дом, где он теперь и находится.
3. Золотое витое кольцо-перстень с сердоликом, подарен­ное Пушкину Б.К. Воронцовой в Одессе в 1824 году, извест­ное как талисман. После смерти Пушкина находилось у Жуковского, затем у Тургенева. Полина Виардо передала его в Пушкинский музей Александровского Лицея, откуда оно было украдено.
4. Кольцо, подаренное Пушкину на именины А.П. Керн в Петербурге в 1827 году. Дальнейшая судьба этого кольца неизвестна.
5. Кольцо с бирюзой, подаренное Пушкину П.В. Нащоки­ным. Уже на смертном одре Пушкин отдал его на память Константину Карловичу Данзасу - секунданту на его по­следней дуэли. Кольцо это, снимая перчатку, Данзас уронил в сугроб, и найти не смог.
6. Перстень с изумрудом, тоже называемый Пушкиным талисманом. О его происхождении и времени появления у Пушкина ничего не известно. Отдан Натальей Николаевной В. И. Далю после смерти мужа. Теперь находится в Пушкин­ском Доме.
Какие же выводы можно сделать, анализируя этот пере­чень? Прежде всего то, что история трех колец из этих шести известна нам от начала до конца, в том числе знаменитого «талисмана», подаренного поэту княгиней Воронцовой и воспетого им в одноименном стихотворении. Из других трех можно считать известной судьбу кольца с амурами. Пушкин легко расстался с ним, предоставив судьбе определить его дальнейшего владельца. Отрадно, что она не ошиблась в своем выборе. Несколько сложнее говорить об именинном подарке 1827 года. Упоминание об этом кольце есть только в записках А.П. Керн. Вероятно, это было изящное золотое колечко с небольшим драгоценным камнем, возможно брил­лиантом, так как по ее словам «он (Пушкин) взял кольцо, надел на свою маленькую, прекрасную ручку и сказал, что даст мне другое... На другой день Пушкин привез мне обе­щанное кольцо с тремя бриллиантами...» Как видим, поэт не остался в долгу и поспешил отблагодарить Анну Петровну со свойственным ему благородством и щедростью. Дальней­шая судьба этого кольца неизвестна, но в жизни Пушкина оно вряд ли играло какое-либо особое значение. Остается перстень с изумрудом, второе сохранившееся до наших дней кольцо Пушкина. Долгое время оно не привлекало внима­ния исследователей, и только недавно его значение стало темой работ Л.И. Звягинцева и нашего очерка «Магический кристалл». Ничего не известно о том, когда и при каких обстоятельствах появилось оно у Пушкина. Со слов В.И.Даля, получившего его от вдовы поэта, и из кратких упомина­ний Тропинина и Анненкова мы знаем, что Пушкин дорожил им не менее чем перстнем Воронцовой, тоже по­стоянно носил на руке и также называл талисманом, причем связывал его магическую силу со своим дарованием, кото­рое могло иссякнуть с утратой этого перстня. Такое убежде­ние Пушкина соответствовало, как указывалось выше, символике изумруда - камня, призванного вдохновлять лю­дей, посвятивших себя служению музам. По мнению Звя­гинцева, разделяемому нами, именно этот перстень, а не кольцо Воронцовой, имел в виду Пушкин в стихотворении «Храни меня, мой талисман», написанном вскоре по приезде в Михайловское после южной ссылки. Думается, не лишне остановиться на этой гипотезе несколько подробнее. Суть ее в том, что сердолик (в кольце Воронцовой), соглас­но все той же символике, наряду со своими якобы лечебны­ми свойствами, помогающими от слабости сердца, лечению ран, останавливанию кровотечений и так далее, имел и дру­гое значение. «В средние века в Европе было убеждение: тем, кто обладает сердоликом, он придает храбрость и может вызывать любовь и симпатию... На Руси же этот красный камень считался талисманом любви и страсти... цветом на­поминает огонь и кровь, изображает пламень веры... может содействовать любви». Именно это свойство сердолика предельно ясно отражено в строках стихотворения «Талисман», написанного в ноябре 1827 года, в Петербурге, кода там проездом находилась Е.К. Воронцова. Вспоминая их крымские тайные встречи, Пушкин пишет:
«... Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман...
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя -
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман».
Здесь значение волшебного камня только как хранителя их любви совершенно однозначно. В словах, в образах нет подтекста, нет столь свойственного Пушкину напластования мысли. А потому появляется основание считать, что Т.Г. Цявловская, справедливо усматривая в «Талисмане» как бы антитезу стихотворению «Храни меня, мой талис­ман», написанному двумя годами ранее, допускает, тем не менее, ошибку, считая, что и в нем Пушкин обращается к перстню, подаренному Воронцовой, просит у него защиты от жизненных бурь и невзгод.
Гораздо правдоподобнее предположение, что поэт имеет в виду другой свой талисман - перстень с изумрудом:
«... Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи,
Храни меня, мой талисман.
В уединенье чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман...»
Звягинцев пишет, что «изумруд для Пушкина являлся не только счастливым камнем по рождению в мае месяце, но и жизненному призванию, (в силу) тех исторических предна­чертаний, которые приписывались изумруду по символике камней».
Однако правомерен вопрос. Если эта символика отводила изумруду свойство лишь способствовать вдохновению, творчеству служителей искусства, то почему тогда Пушкин обращается к нему с призывом о помощи в роковые, тяжкие минуты жизни? Позволю себе предложить такой ответ. Нет сомнения, что самым главным, самым святым и сокровен­ным, «предопределяющим весь смысл жизни, был для Пуш­кина его творческий дар, его гений, воспринимаемый им как «божественный глагол», открытый его вещему слуху. Имен­но в нем поэт искал и находил защиту и поддержку, находил силы в беспрестанной борьбе с трагичностью жизни и судь­бы. Тогда, поскольку перстень с изумрудом в какой-то мере ассоциировался для Пушкина с этим его божественным да­ром, охраняющим от жизненных невзгод, становится поня­тен и подтекст звучащего как заклинание рефрена: «храни меня, мой талисман».
Написанное 6 ноября 1827 года, стихотворение «Талис­ман» увидело свет через три месяца. Оно появилось на стра­ницах «Альбома северных муз» в конце января 1828 года. «Храни меня, мой талисман» было опубликовано лишь че­рез девяносто лет после создания. Снова по каким-то, остав­шимся тайными, причинам Пушкин решил не печатать это безупречное по форме и прекрасное по смыслу стихотворе­ние. После его смерти оно затерялось и ждало своего часа до 1916 года.
Это решение поэта было как бы продолжением всей той таинственности, что окружала историю изумрудного перст­ня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21