– С него могут подать сигнал турецкому флоту. Может быть, послать туда отряд с генералом Безбородко?
– Что нам сигналы с маяка? – Гудович пожал плечами. – С первым выстрелом из пушки с крепости на флоте все поймут. Ну, хорошо. В пять я выступаю.
Гудович уехал. Адъютант вернулся из офицерской палатки.
– Кто в выигрыше? – спросил Рибас.
– Лифляндец Сандерс. Тащит девятку за девяткой.
Имея привычку ничего не делать на авось, Рибас велел адъютанту подать бумагу и чернил и стал составлять предписание к штурму. Он работал до тех пор, пока адъютант не доложил, что прибыл майор Меркель. Лунообразное лицо возникло за откинутым пологом.
– Господин генерал-майор, я с пятью полевыми. Остальные в пути, но недалеко. – Он не вошел в палатку, а за его спиной маячило в отсвете свечи лицо Трубникова.
– Трубников покажет вам, где ставить артиллерию На перешейке, – сказал Рибас. Адъютанту велел выслать Дежурных офицеров встречать отставших артиллеристов: – Пусть сразу ведут на место.
Дождь не прекращался. Четыре осадных орудия благополучно, как доложил Трубников, заняли свое место на берегу. Но тьма стояла такая, что две полевые пушки в повозках, которые двигались солдатской тягой, пропали. Их искали до двенадцати. Они ушли правее по широкой долине меж холмов. Когда орудия нашли и вернули, генерал-майор распорядился зажечь на берегу три огня.
– Да следите, чтобы не погасли под дождем.
Есаул войска Донского Кумшацкой прибыл первым.
Кутался в овчину. Его знобило.
– Нездоров?
– Сыро. Вот и продрог.
Полковники черноморских казаков Чепега и Белой пришли вместе. Чепега молча сел на рогожу. Белой шумно здоровался. Секунд-майору гренадеров Воейкову сказал, что завтра обменяется с ним одеждой – отдаст свой чекмень, а сам обрядится в его зеленый кафтан. Рибасу на совете не доставало Соломона – Антона Головатого. Он, узнав, что казачьим полкам передаются пять трехфунтовых единорогов, поскакал в Очаков, обещал быть сегодня, но запаздывал.
– Господа офицеры, выслушайте мои распоряжения к штурму Хаджибейского замка, – громко сказал Рибас.
План состоял в том, что генерал-майор разделил свою пехоту на две части. Каждая включала две роты Николаевских гренадеров и две Троицкого пехотного с резервами. Первая часть под командой полковника Хвостова должна была слева охватить замок и овладеть оным, взойдя по лестницам. На правом фланге двум полкам черноморских казаков предстояло отвлечь внимание осажденных.
Второй части под командованием секунд-майора Воейкова с полком казаков долженствовало занять предместье – форштадт– и препятствовать отходу неприятеля.
Батарея из четырех осадных и двенадцати полевых орудий уже установлена на перешейке возле залива с тем, чтобы вести огонь по турецким судам.
– Для эскадры графа Войновича зажжены три огня на берегу, – заканчивал Рибас. Вечером ветер был благоприятен. Сейчас усилился. Но я уверен, что граф уж где-то поблизости.
Без лишних вопросов офицеры разошлись в свои части, только Белой посетовал, что обозы отстали, а в них прокисает горилка. Каждые пятнадцать минут к палатке пробирались посыльные с берега и, увы, сообщали одно: трех ответных огней в море, означающих подход эскадры, нет как нет.
Конечно, за столько лет знакомства Рибас видел, как сильно переменился Марк Войнович. Его ореол победителя турок при Лагосе потускнел. Теперь граф стал язвителен, осторожен, сухопутные генералы до сих пор пеняли ему, что второго августа он не сжег турецкие суда. Но недаром генерал-майор весьма долго говорил с контр-адмиралом на рейде под Очаковом о совместных действиях утром четырнадцатого. Чесменский огненный вулкан был памятен Рибасу. Но при Чесме русских орудий на берегу не было. Так что с приходом эскадры графа под Хаджибеем может состояться вторая Чесма.
Давно кончился дождь, но три огня в море так и не появились. К четырем утра Рибас перестал ждать их, пристегнул шпагу и вышел из палатки.
– Сбор, господа, – сказал он дежурным офицерам, и те исчезли во тьме поднимать назначенные к штурму части. Два офицера представились генерал-майору. Это были секунд-майоры из Ряжского полка Осипов и Сандерс Лифляндского егерского. Они просили дозволения участвовать в деле.
– Нет, – сказал Рибас. – Ждите подхода войск с рассветом.
Недовольные и разочарованные офицеры отошли во тьму. Впереди колони с фонарями в руках ждали сигнала к выступлению офицеры рот. Рибас подошел к ним, спросил весело:
– Так что, господа, будем действовать только холодным оружием?
– Для нашего же блага, – отозвался Хвостов.
– Ну так дадим в этом слово, – сказал Рибас.
Колонны тронулись. Казаки сразу ушли вправо. Рибас шел рядом с Хвостовым. Скользя по глинистым местам, на ощупь пробираясь через мокрые глыбы скал, сползшие то тут, то там по склонам, перешептываясь, помогали друг другу, сдерживали желание вскрикнуть, когда под ногами оказывалась пустота. Пехота Хвостова приближалась к последнему оврагу перед замком.
Вдруг тьма и тишина оглушительно загрохотали, второй оглушающий удар был менее неожидан, третий, они восприняли громкими хлопками справа.
– Казаков обнаружили, – сказал Хвостов.
– Почему же они не отвечают? Они должны отвечать! Белян!
Подпоручик тотчас скатился к генерал-майору по склону.
– Вот вам случай, – сказал Рибас. – Поднимитесь по оврагу вверх. Передайте мой приказ казакам: шуметь, как только это они умеют.
– Я с ним, – сказал Трубников, и оба зашуршали в крепких овражьих зарослях.
– Правого фланга не ждать, – сказал Рибас.
– Пошел! Пошел! – уже кричал Хвостов, так как грохот пушек справа усилился.
Когда колонна стала пересекать овраг, над головами солдат резко раскололась тьма, лопнул воздух, а громовой удар рассыпался жалящей все вокруг картечью. Но генерал-майор смотрел в противоположную от пушек сторону – там, на турецких судах, один за другим появились огни. Мористее была тьма – огней эскадры Войновича не видно. И снова, материя под именем тьма, затрещала и лопнула. Рибас удивился, увидев рядом Трубникова. Когда тот успел вернуться?
– Наверху сильный ветер, – сказал Трубников. – Из-за него и пушек казаков нам не слышно.
– Ветер?… Где Белян?
– Здесь где-то.
Солдаты карабкались вверх по склону, хватаясь за кусты, съезжали вниз, поднимались. Из замка били не только пушки, но и летели факелы – осажденные обеспечили себе отменную видимость, так что последние сажени преодолели рывком, только несколько лестниц застряло в слишком густом кустарнике, и трое гренадер без касок выдергивали их оттуда.
Когда генерал-майор оказался наверху, то увидел, что лестницы не только приставлены к стенам, но по ним уж взбираются его офицеры. В свете факела Рибас увидел неуклюжего капитана Карла Люберха. Он карабкался по лестнице так невозмутимо, как будто решил посмотреть старую мебель на своем чердаке. Пехотный капитан Воинов, стоя на лестнице, отбивался шпагой от турка. Небо на краешке востока стало серым, силуэты турецких судов выступили из тьмы. Они выстроились вогнутой от залива подковой. Силуэтов иных судов видно не было. Эскадра Войновича не пришла, а на турецком линейном вспыхнули огни, ядро под ногами генерала сочно шлепнулось в глину и не разорвалось.
Несколько баркасов с турками отвалило от берега. Их упустил Воейков, занимавший форштадт. Белян кстати оказался рядом, и Рибас отправил его к Воейкову поторопить секунд-майора. Потом, как и Трубников, вскарабкался по лестнице на стену, пробежал до круглой башни – бой шел внутри замка, и Рибас, обнаружив ступени, спустился туда, где со всех сторон в полутьме слышались крики, возгласы «Оман!», стоны. Стараясь достичь каменной лестницы, на Рибаса набежал янычар. Выпад со шпагой в руке остановил его. Генерал стоял согнувшись, ожидая нового нападения, но увидел закопченное лицо Хвостова.
– Кончено, – сказал полковник.
– А казармы?
– Там и в комендантском доме заперлись. Но это уж пустяки.
– Пусть толмач им скажет, что мы имеем приказ не задерживаться здесь и через четверть часа взорвем пороховой погреб.
Он прислушался и с удивлением отметил, что турецкий флот прекратил стрельбу. Чтобы выяснить причину, Рибас немедленно поднялся на стену. Серое предутрье над морем позволяло хорошо рассмотреть османские суда. Батарея Меркеля на многих из них разбила оснастку, кое-где на палубах дымило. Турецкий флот снимался с якоря. «Неужели Гуссейн-паша решил увести свои суда?» Рибас обернулся – увидел рядом несколько офицеров. Конечно же у всех на устах был вопрос: где же наш флот? Внизу, под стеной появился Белян:
– Воейков взял форштадт в штыки! Он уже на другой стороне!
Рибас с офицерами перешел на другую стену, и они увидели, что местность под стенами наполнена русскими войсками. Тем временем, из казарм и комендатского дома выходили янычары, бросали оружие на землю, шли к стене, где садились на корточки и, охватив головы руками, ожидали своей участи. Капитан Волков вел по двору замка богато одетого турка. Рядом шел толмач.
– Ахмет-паша! – крикнул снизу Волков Рибасу.
– Спроси-ка у него, – сказал генерал толмачу, не спускаясь со стены, – не ждет ли он десант с флота?
Толмач перевел вопрос и нескладно пояснил ответ:
– Он ничего не ждет. Из Аккермана помощи ждали.
– Много ли войска в Аккермане?
– Две тыщи они говорят.
Другие пленные называли цифру от шестисот до шести тысяч. Рибас поворотился лицом к морю – замысел Гуссейн-паши стал ему ясен: турецкие суда не собирались уходить в море. Они перемещались по заливу вправо.
– Трубников! – крикнул генерал, и капитан поспешил к нему. – Добудь коня и во весь опор к Меркелю! Батарею снять. Поставить правее замка. Афронт перед их флотом. Только живо!
Лошадь капитану. быстро сыскали в пристройке к замку, помогли спуститься в овраг, а потом и к берегу, и капитан без седла ускакал к батарее. От казаков прибыли сотники Лапин и Сеняпин. – Наперебой докладывали:
– Из крепости их много убежало! И со Слободки. Тикали, аж пятки сверкали. Пан полковник приказал ударить, а как мы ударили, они аж сели! Некуда им бежать было.
Рибас обратился к стоявшему рядом капитану Люберху:
– Карл Иванович, снеситесь с Воейковым. Пусть уводит солдат и казаков с берега.
Офицеры в недоумении переглянулись: неповоротливому Люберху что-то поручают? Но генерал запомнил лицо капитана, когда он взбирался по лестнице, и теперь был уверен: этот человек исполнит приказ с толком.
– Кто с флагом на башню взобрался? – спросил он у офицеров.
– Сандерс.
Лифляндец чинно поклонился Рибасу и гордо отвернулся. Что ж, победителей не судят. Двух дежурных офицеров генерал послал к подходившим частям Гудовича, чтобы не вышли к берегу. И вовремя: турецкий флот, закончив свой маневр вправо, начал обстрел побережья. Но и Трубников успел снять батарею Меркеля с перешейка, артиллеристы установили орудия почти у кромки берега и началась дуэль. По огням Рибас насчитал на турецких судах больше пятидесяти орудий. У Меркеля было четырнадцать, но стрелял он так отменно, так прицельно, что турецкая флотилия попятилась из залива, а два судна получили такие серьезные повреждения, что спустили флаги и пошли к берегу.
– Встречайте гостей, господа офицеры! – весело сказал генерал и обратил внимание на то, что турецкие суда да с большим трудом выходят из залива. Теперь ему отчасти стала ясна причина отсутствия эскадры Войновича: в открытом море разыгрался нешуточный шторм. На берегу он не ощущался.
Верхами прискакал генералитет – Гудович, Безбородко, Шереметьев, Мекноб. Рибас встретил их в воротах замка, коротко доложил Гудовичу обстоятельства ночного боя. I – Поспешил, но победил, – мрачно сказал Гудович. – Ну да победителей не судят.
Шереметьев и Мекноб поздравили Рибаса. Илья Безбородко старательно отводили глаза. Наедине он сказал Рибасу:
– Я в отчаяньи. Пропадать все лето под Очаковым, ожидая дела и не участвовать в нем… – он выругался.
– Отчего же Гудович не послал вас к маяку, как я предлагал?
– Этот старый пень… – он снова выругался.
– Досадно, – посочувствовал Рибас.
– Сколько времени упущено!
– Я напишу Попову, чтобы он похлопотал о вашем переводе к войскам на Днестр, – предложил Рибас.
Тем временем явились Меркель, Воейков, Чепега и Белой вместе с донскими сотниками. Все докладывали об отличившихся в деле. В доме паши Рибас написал рапорт, велел писарю снять копию и подал рапорт Гудовичу. Тот бегло просмотрел написанное и сел писать свой рапорт Потемкину. Спустя получас Гудович показал Рибасу этот рапорт.
«14 сентября. Гаджибей. Повеление Вашей Светлости исполнено. Сего утра Гаджибей взят штурмом. Господин генерал-майор и кавалер Рибас вел атаку передовым корпусом, к которому я придал прежде батальон Троицкого пехотного полку, а вчера ввечеру отрядил еще вдобавок к осадным и полевым орудиям батарею, состоящую из 10 орудий для стреляния по неприятельским судам… В добычу от неприятеля получено 8 пушек, несколько знамен, из которых четыре целых, а прочие порваны. Семьдесят пять пленных, из которых один двухбунчужный Ахмет-паша и несколько чиновников. С нашей стороны урон мал и состоит в трех убитых рядовых троицкого пехотного полку и одном казаке да раненых рядовых того же полку одиннадцать и Николаевского гренадерского батальона двенадцать человек, а с неприятельской стороны найдено до сих пор убитыми девяносто два человека…
Атака сия по препоручению моему произведена была и дело сие желаемый успех получило неутомимым старанием, искусством и храбростью г-на генерал-майора и кавалера Рибаса, которому отдаю сию справедливость, за долг почитаю донести о нем Вашей Светлости как о человеке особливо отличившемся…»
Далее Гудович упомянул многих, участвовавших в деле, о которых писал в своем рапорте и Рибас, но еще отметил усердие графа Безбородко и бригадира Шереметьева.
– Тут есть неточности, – сказал Рибас. – Целых знамен взято семь и еще два флага. Вы не упомянули о восьмистах ядрах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82