В карты играли далеко за полночь, и Рибас неожиданно и ко времени выиграл тридцать червонцев. У себя в комнате он застал Сильвану. Она была чем-то раздосадована, не отвечала на его нежности и он догадался:
– Ты ездила в Ливорно?
– Да. Ведь ты сказал, что остановишься у Руджеро. Я только что вернулась.
– Прости. Но мое положение таково, что утром я не знаю, где окажусь ночью.
– Дела Руджеро плохи. Он хочет выдать меня замуж.
– Что же поделаешь.
– Тебя не было целых два года. Если бы ты приезжал чаще, Джузеппе.
– Прости. Я скажу тебе откровенно. Не нужно на это надеяться. Но если судьба распорядится так, что я останусь в Италии, мы будем видеться, но не больше.
– Молю деву Марию, чтобы судьба распорядилась именно так.
На следующий день в час пополудни Христинек позвал его к Орлову. Марк Войнович вошел в кабинет Алехо следом. Орлов встретил их в малиновом шлафроке.
– Тебе завтра на фрегате плыть к Паросу, – сказал, зевая, Орлов Войновичу. – Там на якоре стоит английское судно, а на нем живет любопытная персона женского пола. Приехала из Константинополя и надо же – целое судно для себя наняла. Живет широко. По тысяче пиастров платит корабельщику. Стало мне известно, что персона эта хочет увидеться со мной. Если она та самая Лизавета Вторая, употреби все средства, возьми ее и привези в Ливорно. А ты… – он обратился к Рибасу. – Скачи в Венецию. Из Рагузской республики туда вернулся князь Радзивилл. Князь из тех поляков, что нам неприятели. Конфедерат. А уж они, если знают о самозванке Таракановой, без внимания ее не оставят. В их кругу объявилась какая-то графиня Пиннеберг. Узнай: что она такое. Поможет тебе в розысках англичанин Монтегю. Найди его. Бумаги тебе приготовят.
У генеральс-адъютанта Рибас узнал, что бумаги будут готовы к завтрашнему утру, и решил съездить с Войновичем в Ливорно. Капитан торопился на рейд к русским кораблям, чтобы все подготовить перед отплытием. Они сели в экипаж, и два верховых, сопровождающих графа, резво подскакали к ним.
– Рибас-паша! – Крикнул один из верховых, и волонтер узнал старшего матроса со своего посыльного судна «Лазарь» турка Афанасия Кес-оглы. Второй верховой был Федор Флаганти, послушник с Периго. Улыбками, жестами, криками они приветствовали своего бывшего командира.
– Достопочтимый Рибас-паша, вы к нам, на фрегат?
Войнович и Рибас переглянулись.
– Нет, я еду к родственникам в Шотландию, – отвечал Рибас-паша. – А юнга Бицилли с вами?
–. Он служти у Грейга, – отвечал Флаганти.
Экипаж тронулся. Верховые сопровождали его.
– Как к вам попали мои молодцы, господин подполковник? – спросил Рибас.
– При Лагосе у меня были большие потери, – отвечал Войнович. – Ваши молодцы оказались у меня с пополнением.
В битве при Лагосе отряд капитана Войновича потопил шесть турецких судов, а три взял в плен.
– Поиски Таракановой я советую вам начать с газет, – сказал Войнович. – Мне говорили, что в них много писали о князе Радзивилле.
– Орлов не получает венецианские газеты?
– До появления самозванки в этом, видно, не было надобности.
Не успели проехать и версты, как экипаж догнал и остановил всадник, оказавшийся генеральс-адъютантом Христинеком.
– Его превосходительство гневается. Вам незачем ехать в Ливорно.
Простившись с Войновичем и бывшими подчиненными, Рибас вернулся в палаццо, поднялся к себе, написал письмо отцу, велел солдату позвать экономку и вручил Сильване письмо для отправки в Неаполь.
Утром с постным выражением лица генеральс Христинек вручил волонтеру бумаги и кредитный лист с печатью Орлова в банк Дженкинса. В экипаже волонтера подвезли к почтовой станции в Пизе, и Рибас, по документам Лучано Фоджи, негоциант, нанял удобную коляску, и полетела за спину итальянская земля в осенних садах и рощах. Новоиспеченный негоциант Лучано Фоджи был грустен. Выслеживать какую-то авантюристку – это ли занятие для офицера, в мыслях истекающего кровью в славной римской когорте? Вместо патрицианских приемов, триумфальных арок – почтовая коляска ни шатко ни валко переваливала с холма на холм, спускалась в ущелья, дергалась на бревнах сельских мостов. «Может быть, все бросить, – думал он, – получить у отца часть наследства, купить цитронный сад и собирать свои триста тысяч померанцев в год, заняться торговлей…» Рибас усмехнулся: гипотетический негоциант Лучано Фоджи начал с места в карьер свою неожиданную материализацию.
7. Княжна Тараканова
1775
Через несколько дней он был в Венеции, остановился в гостинице «Голубая Адриатика» и у словоохотливого хозяина спросил старые газеты. Хозяин направил его в кофейный дом напротив, где вместе с кофе подавали любые газеты. К вечеру Рибас знал и мало, и много. Графиня Пиннеберг появилась в Венеции еще в мае. Князь Радзивилл приезжал к ней с блестящей свитой. Затем последовали балы, роскошные выезды, фейерверки, торжественные прогулки в гондолах. У графини, как восторженно писали газеты, была не просто свита, а двор с гофмаршалом и собственноручно утвержденными орденами. И, наконец, городская газета намекала, что графиня Пиннеберг тщательно скрывает, что она дочь бывшей русской императрицы Елизаветы. Восторг, обожание, удивление не замедлили последовать. Но главное: Елизавета Вторая, если это была она, жила в доме французского посланника! Если это так – дипломатия французского двора поддерживала претендентку на российский престол.
На следующий день негоциант Лучано Фоджи разговаривал с секретарем французской миссии о видах на урожай цитронов, а когда спросил: не запахнет ли вновь в доме посольства необыкновенной пудрой графини Пиннеберг, секретарь сказал:
– Мы от ее «пудры проветрили наши помещения навсегда.
– За что же такая немилость?
– Не понимаю вашего любопытства.
– Графиня щедра и не торгуется. Какой купец упустит такую покупательницу.
– Если вы хотите спать спокойно, ищите других покупателей, – сказал, хмурясь, секретарь.
Безуспешно Рибас разыскивал англичанина Монтегю, который в свое время переслал Орлову манифест и письмо самозванки. Ждать помощи было неоткуда. Два дня, потраченные на то, чтобы сблизиться с обитателями загородного дома, где остановился конфедерат Карл Радзивилл, прошли впустую. Дом напоминал крепость. Тех, кто ее осаждал, рассматривали в узкую дверную щель и говорили, что не принимают.
Крестьяне в траттории, куда зашел Рибас, ругались и обвиняли поляков в воровстве кур и индюков. Видно, денежные дела польской партии были неважны. На десятый день после отъезда из Пизы Рибас все еще не знал, каким образом выведать: в Венеции ли особа, именующая себя графиней Пиннеберг, но неожиданно гостиничные знакомства привели его в салон бывшего ливорнского негоцианта Уго Диаца, а точнее в салон его жены Сибиллы.
– Я собиралась писать Орлову, – сказала она, раскладывая пасьянс. – Но он так обошелся со мной…
Главнокомандующий дал ей отставку, не возложив на любовницу ни одного карата.
– Я не терплю общества женщин, – продолжала Сибилла, – но с Алиной я коротала время с удовольствием.
– С Алиной Пиннеберг?
– Да. Но она вовсе не Пиннеберг. Просто князь Лимбург снабдил ее документами на это имя.
– Князь Лимбург?
– Он владетельный государь графства Оберштейн.
Имена сыпались, как из рога изобилия. Итак, Алина, Элеонора, принцесса Арвская, принцесса Владимирская, графиня Пиннеберг, султанша с интимным прозвищем Али-бебе – как только не именовала себя в доме Уго Диаца соискательница русского престола. В том, что это именно она, сомнений не оставалось.
– Ребенком ее сослали в Сибирь и коварно отравили, – повествовала Сибилла. – Но знахарка спасла ей жизнь болотными травами. Правда, Алина с тех пор очень мило косит, но и это ей чрезвычайно идет. Из Сибири отец отправил ее в Персию, к шаху. Конечно же, этот государь предложил ей сделаться шахиней. Но она набожна и не отреклась от Христа. Переоделась в мужское платье, объездила всю Европу, присматривая: где бы купить подходящее графство. Князь Лимбург страстно добивался ее руки.
– Она купила у него графство Оберштейн, – кивнул Уго Диац.
– И тут же заложила его, чтобы иметь наличные средства.
– Средства эти она переправила своему брату маркизу Пугачеву, – добавил муж.
– Пугачев – генерал, оратор и очень хороший математик, – сказала жена.
– Его предначертания: освободить народы из хижин Сибири, – заявил муж.
– Герцог Ларошфуко сказал, что головку Алины превосходно украсит русская корона, – улыбнулась Сибилла.
– Сейчас она в Венеции?
Об этом супруги Диацы ничего не могли сказать наверняка. Им было точно известно, что обожатель принцессы князь Радзивилл недавно вернулся в Венецию из Рагузы – столицы Рагузской республики в Далмации. Отправился он туда вместе с принцессой, но вернулась ли она? Сибилла сказала, что мельком лишь видела сестру Карла Радзивилла графиню Моравскую.
Рибас не писал Орлову, наивно предпочитая в скором времени депешировать о победном конце своего поиска, чем ежедневно сообщать о трудностях, как это делали обычно в его положении, чтобы увеличить размеры милостей и вознаграждений. Наконец, у него созрел план.
Крестьянину возле загородного дома князя Раздвилла он дал монетку и письмо принцессе. Сам поспешил исчезнуть, ибо в письме сообщал, что некий банкир Рикко проездом в Венеции и будет иметь честь вручить лично графине Пиннеберг десять тысяч золотом от ее должника барона Иоганна Клейна. Графиня может получить эти деньги в течение трех дней в полдень в гостинице Дожей на Большом канале.
В гостинице Дожей Рибас снял роскошные покои на имя банкира Рикко. Затем отправился в банк Дженкинса и по кредитному листу Орлова оформил документ, по которому графиня Пиннеберг могла получить десять тысяч. На следующий день с утра возле гостиницы Дожей появились подозрительные личности. Расспрашивали о банкире Рикко, которого, увы, не было в его покоях – уехал с неотложными визитами. В полдень никто за деньгами не явился.
В полдень следующего дня из гондолы на Большом канале высадился десант поляков. Они шумно ворвались в вестибюль – Рибас едва унес ноги через черный ход, а из своей гостиницы «Голубая Адриатика» послал полякам записку: «Господа! Обстоятельства вынуждают меня быть осторожным. Должен заметить, что вас слишком много для такого щекотливого дела. Я вручу деньги графине, которую должен сопровождать ее доверенный человек. Прошу вас извиниться перед хозяином и не забыть дать на чай служителям. Всегда к вашим услугам – банкир Рикко».
Десант поляков был неожиданным для Рибаса. Что они могли сделать с ним? Вытряхнуть из него деньги и скрыться? По всей видимости, плачевное финансовое положение могло их толкнуть на что угодно. Но на следующий день его банкирские условия поляки выполнили в точности. Дама в английской шляпке на высокой прическе и в уместной для начала декабря меховой горностаевой накидке вышла из гондолы в сопровождении мужчины. Модная муфта-барабан повисла на руке дамы, когда она протянула другую руку кавалеру, помогающему ей преодолеть крутые ступеньки. Кавалер ее представлял собой тип изящного пажа в накидке цвета парижской грязи. В ушах кавалера сверкали бриллиантовые сережки.
Прибывших проводили в покои банкира, и тот предстал перед ними во фраке цвета неспелого яблока. Рукава фрака были круглыми, то есть скроенными так, что руку в них невозможно выпрямить при всем желании – это говорило о глубокой праздности путешествующего банкира. Он склонился в поклоне:
– Я счастлив, графиня, предстать перед вами с такой приятной миссией.
– Что графиня должна сделать, чтобы покончить с этим? – спросил кавалер, рассматривая пространство вокруг Рибаса.
– Сущий пустяк. Я не имел чести знать графиню раньше, а поэтому нужно, чтобы кто-нибудь удостоверил ее личность. Это необходимо – дело идет об известной сумме.
– Я граф Гржездецкий. Я удостоверяю ее личность, – сказал кавалер, а Рибас заподозрил, что сережки в его ушах сверкают поддельными бриллиантами.
– Увы, но я и вас не имею чести знать, – сказал «банкир».
Изящный кавалер побагровел:
– Что все это значит, черт побери!
– Ради бога, простите. Но я по своей наивности предполагал, что графиню будет сопровождать князь Радзивилл, которого здесь все знают.
Прибывшие переглянулись.
– Нам нужно посовещаться, – сказал Гржездецкий.
– Не смею вам мешать.
Рибас-Рикко вышел в соседнюю комнату. Его позвали через минуту.
– Вы намерены выдать нам деньги наличными или документ на них?
– Разумеется, документ.
– Мы хотим ознакомиться с ним.
– Я с удовольствием покажу его графине, – Рибас пригласил даму в соседнюю комнату, где предъявил кредитный лист. Женщина обстоятельно изучила документ.
– Когда вы видели моего должника барона Клейна? – спросила она о несуществующем в природе человеке.
– Ах, в Париже на версальском балу в честь ангелов-покровителей королевского престола, – без запинки отвечал «банкир». Они вернулись к графу, и женщина слегка кивнула ему, после чего тот заявил:
– К сожалению, князь Радзивилл сегодня занят неотложными делами. Он посетит вас завтра в это же время.
– Разумеется вместе с графиней?
Гржездецкий не удостоил «банкира» ответом, кивнул и вышел со своей спутницей из покоев. Через десять минут «банкир» Рикко прекратил свое земное существование. Рибас расплатился за него в гостинице, а поклажи, кроме шкатулки и кредитного листа у «банкира» не было. Рибас прошел квартал по набережной и сел в карету, где Сибилла Диац всплеснула руками и воскликнула:
– Ах, это не она!
– Я тоже это понял.
– Но вы никогда не видели Алину!
– У этой дамы нет и намека на косоглазие.
– Как же вы вручите деньги Алине?
Рибас, естественно, не посвящал Сибиллу в истинность своих действий. На следующий день Карл Радзивилл вошел в гостиницу Дожей, сопровождая вчерашнюю даму. Рибас лишь мельком взглянул на них из кареты, дал знак кучеру, и тот погнал во весь опор к банку Джекинса, где Рибас ликвидировал следы своей нехитрой банковской операции, и через получас отплыл из Венеции на торговом судне, державшем курс на Рагузу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82