Кэтрин покраснела.
– Это восстановит ваши силы, сир.
Стефан сердито взглянул на нее, но все же поднес чашу к губам.
– Было бы неплохо.
Он сделал глоток, поморщился для приличия и посмотрел на своего брата и Вильяма д'Ипра.
– Его необходимо заменить немедленно. Но кого нам послать?
– Есть Томас Фитц-Уоррен, – сказал епископ. – Он в прошлом был неплохим кастеляном.
– Вот именно, Генрих, в прошлом, – Стефан покачал головой и сделал еще один глоток молочного супа. – Ему уже почти три дюжины лет. Ты уже выжал его, братец.
В последние недели Кэтрин стала уже такой принадлежностью королевских покоев, что иначе ее уже никто и не воспринимал. Если бы у нее был болтливый язык, она могла бы купаться в серебре, рассказав то, что слышала. Однако она была горда и не говорила ничего и никому, даже мужу. В крайнем случае, она делилась с ним всякими мелочами касательно здоровья короля, его одежды и питания. Молодая женщина рассказывала ему о визитах королевы и королевского отпрыска и разбавляла тривиальные сведения случайными сплетнями, которые и так были предназначены для общего пользования. Она предпочитала не анализировать причины своей скрытности. Лучше жить в луже, чем вязнуть в трясине.
Да и сейчас, прислушиваясь к королю и его главным советникам, которые обсуждали, кому быть кастеляном в Уикхэме, она продолжала держаться скромно и просто занималась своим делом.
Генрих Винчестерский метнул в сторону молодой женщины раздраженный взгляд. Его глаза по цвету напоминали глаза Стефана, но были меньше и лишены душевной искорки. Вильям д'Ипр проследил за направлением взора епископа. Его глаза задумчиво остановились на Кэтрин, а под усами промелькнул едва заметный намек на улыбку.
– Я знаю человека помоложе, который уже некоторое время почесывается и которому вы обязаны благодарностью, – сказал он.
Стефан поднял брови. Он тоже смотрел на Кэтрин.
– Мне известно много таких людей, – ответил он, но выражение лица было задумчивым. – А каков опыт?
Вильям д'Ипр пожал плечами.
– Его отец командовал гарнизоном в Чепстоу и передал ему начальные навыки. Кроме того, он сообразителен и хороший солдат. Дайте ему шанс. Если он окажется негодным, то можно сместить.
Стефан потер бороду.
– Ты прав, – пробормотал он. – Нельзя испытать человека без пробы. – Он допил остатки молочного супа и отер губы. – Вам это подойдет, госпожа Гросмон?
– Сир? – расширила глаза Кэтрин. Она чуть не поперхнулась, услышав, что отец Луи командовал гарнизоном, тогда как он был простым солдатом.
Стефан улыбнулся.
– Да ладно, у тебя под платом есть уши, и они очень неплохо слышали в то время, как ты стояла с чашей ночью рядом с моим ложем, а я едва шевелился. Я собираюсь предложить твоему мужу должность в моей крепости в Уикхэме.
Кэтрин, склонив голову, с пылающим лицом упала перед ним на колени.
– Сир, я не знаю, что сказать.
И это было правдой. Она просто задыхалась: настолько все оказалось несложно, но ее немного мутило.
– Простого «спасибо», наверное, недостаточно.
– Сказать по правде, я просто возвращаю долг за спасение жизни, – пояснил Стефан с чопорной улыбкой, которая показывала, что это был основной повод. – Ступай, приведи своего мужа на посвящение. Писцы приготовят необходимые бумаги для коннстабля.
Кэтрин мгновенно выскочила из комнаты, прекрасно понимая, что король и д'Ипр забавляются ее поспешностью, а Генрих Винчестерский презрительно фыркает. Все они, хотя с разных точек зрения, считают ее глупой женщиной, даже не осознающей собственной глупости. Пока молодая женщина спускалась по лестнице, ее радость за Луи успела поблекнуть при мысли о лжи, которой он попотчевал д'Ипра. На скольких же еще обманах зиждется его репутация? Кэтрин попыталась отбросить эту мысль. Луи будет хорошим командиром. Какая разница, чем занимался его отец?
Зудящий голосок не преминул заметить, что дело вовсе не в занятиях отца. Главное – ложь; однако вопреки остроте восприятия или благодаря ей молодая женщина предпочла не слышать.
Если Уикхэм и не был значительным замком по меркам Лондона или Виндзора, тем не менее он был полезен Стефану. Вместе с Уорвиком, Уинкомбом и Нортхэмптоном он служил противовесом к замкам Ворчестер и Херефорд королевы. Крепость была небольшой, но надежной. Она напоминала Кэтрин человека, который стоит, расставив ноги и подняв руки в боевую позицию. Это внушало уважение, если не любовь.
Июньское солнце превратило каменные блоки в темное золото и плескалось на черепице крыши, круто спускающейся к огромным деревянным воротам. В ста шагах от крепости Луи натянул поводья и откинулся назад в седле, чтобы обозреть свое новое приобретение.
– Она поменьше, чем я думал, – пробормотал он.
– Это потому, что ты привык к замкам типа Рочестера, – сказала Кэтрин. – Король не доверил бы тебе на первый раз одну из своих самых крупных крепостей. Всего неделю назад ты был простым солдатом.
Луи фыркнул и принялся грызть ноготь большого пальца.
– Ты, кажется, собираешься напоминать про это при каждом удобном случае?
Кэтрин закатила глаза. Иногда муж напоминал испорченного ребенка, который чем больше дают, тем больше требует.
– Я просто говорю, что нельзя бросить семя и на следующий же день ожидать обильного урожая. Ему еще нужно созреть.
– Ты, как всегда, отзывчива, – насмешливо улыбнулся де Гросмон, одновременно благодаря за внимание и показывая без слов, что она абсолютная глупышка. – Преклоняюсь перед твоей великой мудростью. Для начала сойдет и Уикхэм.
В первый вечер в большом зале Луи сидел в кресле лорда за высоким столом в темно-красной одежде с золотой вышивкой. Кэтрин – по его настоянию – тоже одела самое лучшее. Из сундуков достали лучшие скатерти, которые желтели там последние десять лет. Хэмфри де Чешем не любил выставлять что-либо напоказ. Ему хватало чисто выскобленной столешницы, как сказала Кэтрин служанка, передавая ключи от сундуков с бельем.
Крепость была отлично построена в военном отношении, но ей совершенно не доставало женских рук. Хэмфри де Чешем был вдовцом, который обходился при необходимости девками из таверны, а все домашнее хозяйство Уикхэма взвалил на служанок.
Кэтрин видела, сколько предстоит сделать, но ее буквально душила придворная роскошь; молодой женщине гораздо больше был по душе стиль загородного дома, заданный Чешемом. Однако планы Луи не ограничивались свежим ароматным тростником на полу и несколькими дополнительными подушками на скамьях.
– Лорд должен жить как лорд, а не крестьянин, – отвечал он, когда Кэтрин сомневалась относительно необходимости расширять стойла, перестраивать кухни и полностью обновлять жилые покои. – Я велел мастерам вставить стекла в верхние окна и…
– Стекла? – воскликнула в ужасе молодая женщина. – Ты знаешь, сколько это будет стоить? Где ты возьмешь деньги?
– Есть способы, – неопределенно махнул рукой Луи и, прищурившись, посмотрел на нее. – Вечно ты высчитываешь полпенни и фартинги.
– А ты всегда тратишь даже то, чего у тебя никогда не было, – ядовито заметила Кэтрин.
Де Гросмон нахмурился, затем с видимым усилием стряхнул раздражение и положил свою руку на ее.
– Я не хочу ссориться с тобой, во всяком случае, не в первый же вечер на новом месте. Не порть его, Кэтти.
В глазах его появилось просительное выражение с легким оттенком долготерпения, которое всегда заставляло молодую женщину почувствовать себя каргой и губительницей любой радости.
Но если не в первый вечер, то когда, спросила себя Кэтрин со слабым предчувствием грядущего. Пока она держит язычок за зубами и играет вместе с ним, никаких споров не будет. Но стоит ей свернуть на более широкую и безопасную тропу, вместо того чтобы танцевать на лезвии ножа, ссоры неизбежны… как и прежде.
– Кэтти? – заискивающе произнес Луи, заглядывая ей в лицо. Затем выражение стало несколько озорным, и он сжал под столом ее бедро. – Тебе понравится стекло в спальне?
Молодая женщина улыбнулась. Есть в нем нечто такое, против чего решительно невозможно устоять. Она слышала, что горностаи умеют подманивать к себе птиц, так что бедняжки слетают с деревьев прямо им в пасть. Наверное, Луи немного похож на такого горностая.
– Понравится мне это или нет, но мы не сможем себе это позволить, – сказала она, но уже гораздо менее серьезным тоном.
– Мы не сможем себе это не позволить, – усмехнулся он, поднося свободной рукой кубок с вином к ее губам – Кому охота мерзнуть ночью?
Генрих Фитц-Импресс, наследник спорного королевства своей матери, вел себя на качающейся палубе как прирожденный моряк. Он широко расставил ноги, чтобы сохранять равновесие, и неотрывно следил за линией побережья Англии, постепенно вырисовывающейся за горизонтом. Ему было девять лет. Для своего возраста он был невысок, но крепок, с густыми ярко-рыжими волосами и светлыми, серыми, как стекло, глазами. Старики, которые еще помнили его прадедушку, Вильгельма Завоевателя, говорили, что прослеживается несомненное семейное сходство. Оливер же знал только одно: этот мальчишка ни минуты не сидит спокойно. Собственно говоря, он вообще никогда не садится. Вопросы льются из него, как вода, и на большую часть даже ответить нельзя. Ум этого девятилетнего ребенка настолько остр, что окружающие просто из последних сил выбиваются, чтобы снабдить его достаточной пищей.
Оливер с нетерпением следил за приближением земли. Они направлялись в Уорхем. Он принадлежал графу Роберту, но был захвачен отрядами Стефана: именно поэтому они подходили в сопровождении пятидесяти двух боевых кораблей с тремя сотнями рыцарей на борту. Оливер был готов сражаться. Каждый из солдат Стефана имел для него лицо Луи де Гросмона, и он не собирался никого щадить.
Оливер совершил путешествие в Нормандию в составе посольства графа Роберта, целью которого было упросить мужа Матильды, Готфрида Анжуйского, явиться в Англию и оказать помощь в ее деле. Готфрид ответил, что он слишком занят собственной войной в Нормандии, но его «возлюбленная жена» – слова эти были произнесены с саркастическим поднятием бровей – может воспользоваться обществом и помощью ее старшего сына и провозглашенного наследника.
Пока Роберт был в Нормандии, Стефан успел оправиться от своей болезни. Перехватив инициативу, он взял Уорхем и двинулся на Оксфорд, где в данный момент и осадил королеву. Молчавшие на протяжении чуть ли не целого года боевые рога снова запели.
– Я умею говорить по-английски, – гордо заявил Генрих. – Henry ist mon noma.
Он покосился на Оливера, который разворачивал тяжелый сверток, сделанный из поддоспешника и кольчуги.
– Ты понимаешь, что это значит?
– Gea, Ic cnawen, min lytel aethling. Oliver ist mon, – ответил Оливер и с удовольствием увидел, как у мальчика расширились глаза и приоткрылся рот от удивления.
– Все рыцари моего дяди Роберта говорят по-английски? – В голосе Генриха прозвучало неподдельное уважение.
Оливер сдержал улыбку и серьезно ответил:
– Большинство знают несколько слов, как вы. Но бегло умеют говорить немногие.
– Тогда как ты научился?
– Мой прадедушка был англичанином и сохранил свои земли после Гастингса. – Глядя поверх головы ребенка, Оливер прикидывал расстояние до земли. Он не испытывал особого страха перед водой или кораблями, но глупо одевать кольчугу посреди переправы. Впрочем, теперь берег был уже недалеко. Сквозь дымку проглядывали солома крыш и пена прибоя. Все остальные тоже потихоньку одевали доспехи и осматривали оружие.
Генрих наблюдал за рыцарем.
– Но у тебя норманнское имя, – сказал он упрямо. Оливер, который успел уже надеть гамбезон и теперь искал отверстие в стальной кольчуге, улыбнулся сквозь стиснутые зубы.
– Во мне смешанная кровь, как и в вас, сир. И опять Генрих был захвачен врасплох.
– Во мне нет… – начал было он, затем замолчал и задумался.
– Частично английская, частично анжуйская, частично норманнская, – сказал Оливер, пытаясь пролезть в кольчугу. Генрих машинально помог ему, ловко потянув вниз железную рубашку привычными к делу пальцами.
– Значит, я гожусь править всеми саксами, всеми норманнами и всеми анжуйцами, – заявил он. Детский тенорок странно контрастировал со страстностью заявления.
И Оливер увидел в веснушчатом лице непоседливого девятилетнего мальчишки черты будущего короля.
Граф Роберт опасался и надеялся, что Стефан бросит осаду Оксфорда и поспешит к югу, чтобы подкрепить гарнизон в Уорхеме. Для Роберта это означало бы более трудную битву, зато спасло бы Матильду от опасности. Однако Стефан устоял перед искушением и вцепился, как клещ, в Оксфорд, предоставив Уорхем собственной участи.
Корабль Оливера не принимал участия в атаке на гавань, потому что груз его был слишком ценен. Рыцарь и молодой принц, опершись на щиты, которые ограждали борт судна, смотрели, как остальные корабли окружают гораздо менее многочисленный флот Уорхема. Копья и абордажные крюки свистели в воздухе, впивались в дерево, пробивали паруса и рвали тела. Над водой разносились крики людей и звон оружия, долетая до корабля принца и охранявших его четырех судов.
Мальчик впитывал зрелище и шум битвы, его ноздри дрожали, а глаза стали огромными, как две луны, но больше от любопытства, чем от страха.
– Дядя Роберт победит, – уверенно сказал он. – Он не такой хороший командующий, как мой отец, но гораздо лучше, чем у них.
Оливер крепко стискивал кожу, обтягивающую край щита, и всей душой желал очутиться посреди битвы. Он хотел влиться в самую черную ее сердцевину и бить, бить, пока не придет забвение.
Генрих чуть не свесился за борт корабля.
– Как по-английски «смерть нашим врагам», Оливер? Рыцарь посмотрел на отпечатки, которые край щита оставил у него на ладонях.
– Deoth til urum feondum – сказал он с нажимом, но без особого энтузиазма.
Генрих сложил ладони трубочкой и громко прокричал эти слова над водой. Мало кто из атакующих говорил по-английски, но маленький принц все равно скомандовал.
Оливер смотрел на него и мечтал хотя бы об искорке этой непосредственной живости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66