Два основных инстинкта разрывали ее тело. Деньги и секс. Секс и деньги… Троцкая в одно мгновение освободилась от джинсов, с треском рванула резинку кружевных черных трусиков и стала на четвереньки, бесстыдно выгнув спину.
Сделала она это совершенно спонтанно, не задумываясь. Я подивился познаниям Свина в психологии. Дело в том, что Кристина А. постоянно утверждала преимущество позы «женщина на четвереньках». Физиологические причины здесь играли последнюю роль. Главное, как утверждал Свин устами Кристины, в психологических ощущениях. Миссионерская поза скучна. Поза «женщина сверху» — неестественна. Женщина создана не для власти. Власть — прерогатива мужчин. И ничего с этим не поделаешь. Нельзя приказать деревьям летать по воздуху. Так же нельзя женщине властвовать. Если она нарушает этот принцип и садится сверху — она теряет свою женскую сущность и лишается оргазма. В ее голове, конечно, может всякое твориться. Я, мол, сверху, поэтому все мужики подо мной. Я такая же, как и они, я могу властвовать. Может, мысли эти и приятные, но между ног сухо. Упоение властью возбуждает лишь мужчину — женщину увлажняет покорность. Рабская покорность сучки, виляющей задом перед мощным, исполненным сил кобелем…
Признаюсь, я искренне считал все эти размышления бредом, но сейчас в мою душу закрались сомнения. Римма действительно стояла подобно сучке, только что хвостом не виляла. В роли же кобеля выступал Свин, психолог хренов…
— Ну что ты стоишь? — прерывисто взвизгнул в моей голове Свин. — Подвинь ее в радиус обзора камеры!
— Ви должны переползать сюда, — указал я Римме нужную точку на грязном полу.
Женщина беспрекословно выполнила мое указание.
— Заставь ее говорить! — приказал Свин.
— О чем?
— Надо, чтобы идеалы читателей «Независимого Творчества» относительно Риммы развеялись в пух и прах.
— Но как?
— Сам придумай! Не видишь, мне некогда…
Я со вздохом сел на чан рядом с веб-камерой.
— Что ви хотеть от жизни, Римма?
— Денег и секса! — переведя дыхание, выпалила Троцкая.
От возбуждения ее лицо стало совершенно пунцовым. Руки дрожали, сиреневый маникюр нетерпеливо скреб потрескавшийся линолеум.
— Только денег и секса? — переспросил я, стараясь не замечать приготовления Свина.
— Да!
В это мгновение Свин тяжело, с хрипом, вошел в призывно открытую для него дверь. Римма закричала от боли и наслаждения и несколько раз громко, с надрывом, вскрикнула:
— Да! Да! Да!
Я отвернул голову в сторону — так далеко, как только смог. Но моя аура все еще была подключена к происходящему, поэтому волей-неволей процесс прорывался в мое сознание. Чтобы отвлечься, я продолжил вопросы.
— А как же идеалы?
— К черту идеалы!
Свин, похотливо похрюкивая, делал тяжелые возвратно-поступательные движения. Он навалился на Троцкую всей тушей, передние копыта терлись о ее коротко подстриженный затылок. Судя по вскрикам женщины, и тяжесть, и боль от ударов, и колкость щетины доставляли ей дополнительное наслаждение.
— Но ви писать так много статей на сайт. Их читать много людей…
— Эти люди — жалкие ничтожества! Фригидные интеллектуалы! Ни одна баба, которой посчастливиться встретить в свой жизни крепкий член, не станет пускаться в философию, — задыхаясь, произнесла Римма.
— То есть ви презирать своих читателей?
— Да!
— И ви писать свои статья только ради денег?
— Да!
— И если бы у вас было много денег и хороший мюжик, вы послать сайт «Независимое творчество» куда подальше?
— Да! Да! Да! О-о-о!
По-моему, задача была выполнена. Теперь любой нормальный читатель сайта (да и ненормальный, думаю, тоже) перестанет относиться к статьям Троцкой с благоговейным трепетом. Чтобы поставить жирную точку в представлении, я задал последний вопрос:
— И что бы ви посоветовать современным интеллектуалам?
— Побольше еб…ться! — сотряс стены столовой истошный крик.
Совокупление вступило в завершающую фазу. Свин произвел ряд особо сильных толчков, после чего широко раскрыл пасть и в бессилии засипел. От его последнего удара Римма отлетела вперед и врезалась головой в чан, на котором стояла аппаратура. Чан перевернулся. Ноутбук, сложившись, упал на пол. Веб-камера ударилась о ручку чана и раскололась надвое. В свете ламп заблестели зеленые дорожки микросхем. Женщина не могла подняться — так и лежала рядом со своими рабочими инструментами. Ее обнаженную нижнюю часть все еще сотрясали ритмичные конвульсии. Свин тяжело повалился на бок. Его огромное брюхо тяжело вздымалось. Поскольку меня никто так и не подумал отключить от общей ауры, я почувствовал, что оргазм был обоюдным.
Я тряхнул головой и подошел к Римме:
— Вторые пятнадцать тысяч приходить переводом на ваш адрес. У меня с собою мало наличных.
Она даже не обратила внимания на мои слова. Я порылся в сумке журналистки, достал паспорт и, открыв его на странице прописки, запомнил нужные координаты. Затем положил паспорт обратно в сумку и посмотрел на Троцкую, прикидывая, нужна ли ей помощь.
— Сама очухается, — раздался в моей голове голос Свина. — Вертолеты еще не скоро прилетят…
— Пошли, Ромео, — сказал я, подойдя к Свину и пнув его в бок.
— Подожди, дай отдышаться, — попросил он.
Я вышел и выкурил сигарету в компании бронзовых пионеров, терпеливо дожидаясь, пока мой старший офицер придет в себя. Он появился минут через пять.
— Ну как, ты в порядке? — спросил я, стараясь не смотреть на его довольное рыло.
— Более чем, — блаженно хрюкнул он. — Нет, ну как же все-таки мало человеку надо для счастья…
Я достал из пачки новую сигарету.
— Кстати, — повернулся ко мне Свин, — твои вопросы произвели нужный эффект. Читатели «Независимого Творчества» больше не преклоняются перед гением Троцкой. Нет преклонения — нет и импульсов Блуждающему Сгустку. Я чувствую это… Молодец! Даже не ожидал, что ты способен задавать столь глубокие вопросы. Между прочим, ты согласен с тем, что она говорила?
— Не знаю, — поморщился я, — я плохо разбираюсь в философии. Вообще не разбираюсь. Ты же знаешь… Я просто работал. Вот и все.
— Хорошо, — кивнул Свин. — Лучшая философия — признать, что ты ничего не знаешь и не соглашаться ни с одним мнением на все сто процентов. Так сказал один древний философ… ну, в общем, я забыл как его зовут… Но мысль правильная.
— Пошли, — попросил я. — И не говори больше о философии, пожалуйста, а то меня стошнит.
Свин промычал себе под пятак что-то нечленораздельное. Но мою просьбу все же выполнил. Подходя к двери на улицу, я услышал за спиной цокание его копыт. Он все еще не отключил меня от своей ауры. И я чувствовал, что Свин по-настоящему счастлив.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Иногда мне кажется, что голливудские сценаристы не выдумывают события для крупномасштабных боевиков, а списывают их с натуры. Помните, в конце фильма обязательно сходятся вместе все неприятности, которые встречались герою в течение его экранной жизни. Все злодеи, все шпионы, все продажные полицейские, все монстры и пришельцы собираются в мощный кулак и, кровожадно усмехаясь, пытаются помешать осуществлению планов главного героя. То же самое произошло и с нами. Монстров, правда, не было. Их место заняла разбушевавшаяся стихия.
Едва я открыл дверь столовой, нас сбил с ног порыв ветра — настолько мощный, что я упал на пол, а Свина отнесло к барельефу с пионерами. Поскольку Свин все еще пребывал в приятно-расслабленном состоянии, он не смог проконтролировать ситуацию. В результате его тяжелая туша с силой ударила в нижнюю часть медного полотна, и творение неизвестного художника сорвалось со стены, накрыв собой моего старшего офицера. Из-под барельефа тут же раздалось возмущенное хрюканье и отборный мат. Я на четвереньках подобрался к месту происшествия и откинул барельеф в сторону.
— Это что еще за хрень? — спросил Свин, подслеповато щурясь в открытую дверь.
Я проследил за его взглядом. На улице творилось нечто невообразимое. Такое я видел впервые. Впервые в реальной жизни, если быть точным и отбросить телевизионные репортажи о тайфунах, которые время от времени случались в Азии и Америке.
На улице была кромешная тьма, хотя часы показывали только половину четвертого вечера. В непроглядной, неуютной и пугающей тьме бесновался ветер. Не ветерок, который ласково треплет кудри любимой. И не ветрище, который пронзает одинокого прохожего до костей. Нет. Это был Его Величество Ветер, причем Светлейшая Особа пребывала в крайней степени раздражения. Могучие порывы обрушивались на стены домов, рвали на части кроны деревьев. Где-то вдалеке раздался скрежет, и я увидел, как несколько легковых автомобилей перевернулись на крышу, несмотря на отчаянные попытки хозяев спасти положение. Куда там… Мишины не просто перевернулись — их еще и потащило вдоль аллеи. От самой аллеи, впрочем, уже мало что осталось: поломанные, растоптанные ударами стихии, кусты представляли из себя жалкое зрелище. Вместе с ветром усилился и дождь, который превратился в поток. На моих глазах один из водителей, бежавший за своей царапающей крышей асфальт «ауди-соткой», попал под удар этого потока и свалился на землю, закрыв лицо руками. Бедолагу оттащили в корпус его товарищи, догадавшиеся наглухо застегнуть капюшоны своих курток. Но самым неприятным был звук прибоя. Я даже не подозревал, что море может издавать такие звуки. Никакой мерности, ласковой периодичности — только гулкий, дробящий прибрежные скалы рев.
— Кажется, мы влипли, — сделал вывод Свин.
Я внимательно посмотрел на его рыло. По отведенным в сторону глазам я понял, что мой офицер недоговаривает.
— В чем дело? — грозно спросил я, ткнув его в бок.
Как правило, я не позволял себе такого пренебрежительного нарушения субординации. Но сейчас было не до устава.
— Кажется, в дело вступает Блуждающий Сгусток, — по-прежнему пряча глаза, пробормотал Свин.
— Но почему?! — опешил я. — Мы ведь устранили потенциальное недовольство читателей сайта!
— Устранили, — подтвердил Свин, однако в дальнейшие объяснения предпочел не вдаваться и махнул в сторону открытой двери пятаком. — Идем отсюда! Надо найти рацию и добиться, чтобы вертолеты прилетели как можно раньше.
— Вертолеты? В такую погоду? — усомнился я, вспомнив кое-какие правила полетов, слышанные мною в армии.
Свин демонстративно поднялся и, тяжело переваливаясь с копыта на копыто, побрел к двери. Я решил оставить свои вопросы на потом.
Мы набрали в легкие побольше воздуха, как это делают глубоководные ныряльщики, и выбежали на улицу. Я шел первым, прикрывая лицо поднятым воротником тренча. Свин прятался за моей спиной и поминутно призывал идти не так быстро: он не поспевал за мной и лишался, таким образом, единственной защиты от режущих ударов дождя.
Людей на улице не было вовсе: все укрылись в корпусах. Кое-где еще горел свет, но я был уверен, что это ненадолго. Постоянно слышался звон разбитого стекла — ветер подхватывал падавшие с деревьев ветки и с силой швырял их в оконные проемы. Стекло лопалось подобно гнилой материи.
В нормальных условиях путь к корпусу 2-А, где мы рассчитывали обнаружить сербов и рацию при них, занял бы минут пять, не больше. Однако шторм внес свои коррективы — и мы тащились минут двадцать, а то и больше. Я несколько раз падал на колени, когда чувствовал, что порывы ветра вот-вот опрокинут меня на спину. Что же касается Свина, то он получил хороший апперкот от летящей по воздуху пивной бутылки и поранил правое копыто, неосмотрительно ступив в лужу, дно которой было усеяно осколками разбитого стекла.
Преодолев, хотя и не без ропота, все мучения, мы наконец оказались перед дверью с заветной табличкой «Корпус 2-А». Я толкнул поцарапанное оргстекло, и мы с наслаждением ввалились в теплое сухое помещение, показавшееся раем после всего, что творилось на улице.
Наше появление никто не заметил. Колонисты собрались в кружок и жарко спорили о том, где лучше переждать непогоду. Половина хотела укрыться в подвальном помещении. Другая половина призывала подняться на крышу.
— Человек всегда найдет, чем себя занять, — прокомментировал Свин, энергично отряхивая тушу от дождевых капель.
Я тоже встряхнул тренч, выкрутил в кадку с фикусом свитер и пошел дальше. Во-первых, я хотел найти сербов. Как-никак, они — профессиональные военные. А достоинство военного человека заключается в том, что он не теряется во время нестандартных ситуаций. Сейчас это умение было как нельзя более кстати. Во-вторых, я хотел разыскать Аню. Не то чтобы я начал испытывать к ней какие-то чувства… но после нашей совместной ночи в доме Священника я чувствовал некоторую ответственность за девушку, и мне хотелось иметь ее в поле зрения при эвакуации.
Но закон подлости продолжал действовать. Странно: многие говорят про законы процветания, очень немногие — про законы подлости. Однако законы подлости действуют всегда, везде и с безотказностью швейцарского хронометра. А законы процветания… Кто-нибудь ощущал их на себе? Я не ошибся, именно ощущал…
Я шел по длинному коридору, поочередно распахивая двери то с одной, то с другой стороны. Свин семенил на некотором расстоянии за мной. Он все еще не пришел в себя после водяной купели, сипел, хрипел и тайком сморкался на ковровую дорожку.
В большинстве комнат было пусто — только кровати с железными сетками и разнообразный мусор. Кое-где я обнаружил дремавших на кроватях людей: видимо, они настолько устали от переезда, что смогли уснуть даже под аккомпанемент громовых раскатов. Открыв последнюю дверь в конце коридора, я удостоился сомнительной чести лицезреть Чука и Гека.
В этой комнате было тепло, чисто прибрано и уютно. На окне вместо штор красовалось старое покрывало со следами сигаретных «ожогов». В углу сердито пыхтел электрический чайник. Маленькая черная видеодвойка вполне достойно воспроизводила какой-то мексиканский телесериал. Пахло сигариллами, Чуковским «Живанши» и тропиками.
Эсэсовцы сидели за столом на деревянных стульях и поцеживали кофе из походных небьющихся чашек — тоже черных, с рекламными наклейками гостиниц Пхукета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48