Если бы знал — воспроизвел бы немедленно.
— Куда направляетесь? — поинтересовался Чадов.
— Да так, едем на курорт, — брякнул первое, что пришло в голову, я.
— А не прохладно ли для купания в море? — усомнился Чадов.
— Закаляемся, — пояснил я. — Кстати, очень повышает потенцию, так что рекомендую. Хотя… вряд ли вам обоим что-нибудь поможет.
Засранцы вежливо улыбнулись моей шутке. Гешко поправил свой и без того идеальный пробор.
— Между прочим, вы получили инструкции от независимых наблюдателей? Все служащие Отдела теперь переходят в подчинение нашему начальству.
— Да?! — глумливо скривил рот я.
— Да, — без малейшей тени смущения произнес Чадов. — Не скажу, что мы очень обрадованы этим пополнением, особенно вами двумя и Локки. Но так решило Высшее Руководство, а сомневаться в правильности Его решений, мы не видим причин. Так что добро пожаловать в семью Службы Справедливости!
— Эх, хорошо бы сделать всем вам подлянку, — поиграл поясом от плаща я, — но, к глубочайшему сожалению, не удастся. Мы ушли на пенсию за неделю до закрытия Отдела. Посему портить нервы вам будет один Локки.
— Неужели? — поднял правую бровь Чадов.
Они переглянулись. Гешко многозначительно повертел в руках свой мобильный телефон — такой же плоский, вылизанный и претенциозный, как и его хозяин. Известие о нашей отставке смутило их. И они считали себя обязанными как-то отреагировать на эту волнующую новость. Чадов, по крайней мере, поскольку он в их связке носил звание старшего офицера.
— В таком случае, господа, — заявил Чадов, — я попрошу вас предъявить увольнительные документы. Оперативники вашего уровня могут создать много проблем, находясь в свободном полете. Особенно если станут нарушать принцип невмешательства в процессы Службы Справедливости. Поэтому мы хотели бы удостовериться что заявленное вами соответствует действительности.
— И еще мы хотели бы узнать истинную цель вашей поездки, — подхватил Гешко.
— А отсосать вы у нас не хотели бы? — вступил в разговор Свин.
— Вы отдаете себе отчет в своих словах, офицер Свин? — спросил Чадов, брезгливо поджав губы.
Он и Гешко больше не улыбались. Приятно. Уже победа, пусть совсем незначительная.
— Нет, парень, это ты забыл свое место, — рявкнул Свин. — Что, крылья за спиной выросли, в ангелы метишь? Тебе же русским языком сказали, что мы на пенсии. Не знаю, кто заведует уставом в СС, но всем остальным хорошо известно, что означает данный факт. Мы переведены в разряд обычных людей, не посвященных в энергетические процессы, происходящие на Земле. И проверять у нас документы имеют право только менты на вокзалах. Ну, может, еще они же на дорогах. Но никак не гомики из СС.
— Если вы солгали про увольнение, вас ожидают большие неприятности, — предупредил Гешко.
— Не волнуйтесь, — успокоил его я, — большей неприятности, чем встреча с вами, мы и представить себе не можем.
Сделав лицо потомственной аристократки, изнасилованной отребьем, Чадов отдал нам честь и пошел прочь. Гешко поспешил за ним.
— Здорово мы им врезали, — порадовался я.
— Здорово, — согласился Свин. — Вот только что делает здесь эта парочка?
Я пожал плечами.
— По-видимому, дело с Блуждающим Сгустком и впрямь затевается нешуточное, — решил Свин, после чего предложил: — Пойдем посидим. В ногах, как говорит Ангел, правды нет.
Мы отошли к кованой зеленой ограде. Я сел на скамейку, Свин примостился у моих ног. Заметно похолодало, плащ уже не защищал от порывов холодного колючего ветра. Я долго возился с пуговицами, стараясь застегнуть его поплотнее. А когда поднял голову — перед нами уже стояла гостья.
Стройная девушка с копной роскошных рыжих волос, трогательно вьющихся ближе к плечам. Длинные ноги, плоский живот, небольшая упругая грудь. Лицо живое, приятное. Такие гибкие создания обычно рекламируют дорогое нижнее белье на страницах глянцевых журналов. На вид ей было около двадцати лет.
— Здравствуйте! — немного смущенно сказала она.
Я вежливо наклонил голову. Свин галантно шаркнул копытом об асфальт.
— Не подскажете, какая это станция?
Я повернул голову, чтобы прочитать надпись на здании вокзала. Но Свин оказался проворнее.
— Мы стоим на станции Прибрежная.
— Ой, — изумилась девушка, глядя на меня, — у вас поросенок разговаривает! Это какой-то фокус, да?
— Никаких фокусов, — заверил я ее. — Он действительно говорит, вам не кажется. Только это не поросенок, а Свин. Меня же зовут Гаврила.
— Вы, наверное, чревовещатель, — не поверила мне юная фея. — Я видела по телевизору. Там мужчина сидел рядом с куклой, и казалось, что она говорит. А на самом деле слова произносил он, только с закрытым ртом.
— Как вам будет угодно, — снова поклонился я.
— Хорошо, что мы так долго стоим, — сказала девушка, подставляя лицо ветру. — В вагоне ужасная духота. Да и военный с бокового места все время приставал… Уф! Хоть подышу немного. Отличная погода, не правда ли?
Я поднял повыше воротник плаща. О погоде, конечно, можно было поспорить. Но мы ехали в спальном вагоне с кондиционером. А девушка, судя по всему, — в набитом, словно селедкой в бочке, плацкартном. После такой духоты любая слякоть обрадует, это верно. И я вполне мог бы согласиться со словами девушки. Если бы не одно «но»: она была полностью, абсолютно, бескомпромиссно обнажена. Ни единого лоскутка материи на упругом молодом теле.
В ярко освещенном вагоне началось какое-то движение. Стоявшие на перроне люди расступились, позволяя двум парням в парадной форме десантников вынести что-то из вагона.
— Чего они так суетятся? — спросила у нас девушка. — Вы видите, что они выносят?
Я со вздохом покачал головой.
— Пойду посмотрю, — сказала девушка и, развернувшись, сделала шаг в сторону вагона.
— Я бы тебе не советовал, милая, — сказал Свин.
— Почему?
— Боюсь, детка, они выносят тебя.
— Что?! — изменилась она в лице.
Мы молчали, разглядывая трещины на асфальте.
— Так нельзя шутить! — вскрикнула девушка и бросилась к вагону.
Свин медленно зацокал копытами вслед за ней. Я тоже поднялся со скамейки и пошел к дверям вагона, спрашивая себя, зачем я ввязываюсь во все это.
Свин не ошибся. Из вагона действительно выносили тело девушки. Двое молодых ребят, стриженных под бобрик, в кое-как накинутых на плечи дембельских кителях с аксельбантами, держали тело с двух сторон. Она была одета в полосатую футболочку от «Гуччи» и розовые спортивные штаны. На беспомощно болтавшихся из стороны в сторону ступнях белели пуховые носочки с вышитыми на щиколотках ромашками. Рыжие волосы подметали асфальт.
Следом за дембелями шел пожилой лысый мужчина в запотевших очках. Я сразу понял, что это — тот самый врач-реаниматолог, о котором говорил Чадов.
— Расступитесь! — приказала проводница плацкартного вагона — невысокая хохлушка с выдохшимся перманентом.
Люди образовали плотное кольцо. Солдаты положили тело девушки на мокрый асфальт.
— Ну, дыши же, дыши! — наклонился над ней один из парней. По-видимому, он и был тем самым неудавшимся ухажером.
Я разглядывал голову девушки. Она лежала лицом в небо. Рот открыт. Лицо расслаблено. Очень неестественно, надо сказать, расслаблено. Или, наоборот, слишком естественно. Определениями можно долго играть, согласен.
— Доктор, что же вы стоите! — воскликнул десантник. — Сделайте что-нибудь!
Реаниматолог снял с носа очки и преувеличенно тщательно стал их протирать.
— Молодой человек, я уже тридцать лет занимаюсь подобными случаями. Мы сделали все, что могли. Она умерла. Делать искусственное дыхание трупу бесполезно. Свяжитесь лучше с милицией. Пусть вызовут машину из морга.
Где-то сбоку раздался громкий крик. Стоявшие над телом девушки люди на него не отреагировали. Все правильно: живые не слышат воплей умерших. И я бы не услышал, но Свин тайком подключил меня к своим чувствам восприятия мира. Он умел делать такие штуки, хотя в данном случае смысл его поступка я пока не улавливал.
Эфирное тело девушки стояло за спинами людей. Она в ужасе закрыла руками рот. Глаза расширились до невообразимых пределов. Что делать, созерцать собственный труп всегда нелегко…
Народ суетился. Начальник поезда побежал в здание вокзала искать милиционеров. Проводницы успокаивали хохлушку, каждая старалась сунуть ей в руку таблетку. Подошедший со стороны локомотива кряжистый машинист с вислыми седыми усами пытался кричать, что состав, мол, нарушает график движения и не может стоять так долго на станции. Но его никто не слушал.
Между тем девушка, — точнее, ее душа, заключенная в эфирное тело, — подбежала к нам со Свином.
— Пожалуйста, помогите мне! — с мольбой попросила она.
— Мы не можем, солнышко, — тихо сказал я.
— Но вы видите меня! А я вижу вас! Значит, вы можете что-то сделать…
— Увы, не всякий видящий обрящет и не всякому делающему отворят, — пробормотал я.
— Да что вы несете!! Мне нужна помощь! Ну пожалуйста, пожалуйста!
Свин потянул меня зубами за подол плаща, показывая, что хочет поговорить с глазу на глаз. Мы отошли немного в сторону.
— Ты ничего не замечаешь? — спросил меня Свин.
— А что я должен заметить?
— Разуй глаза! Смерти нет!
Я оглянулся вокруг. И действительно не заметил фигуры в бордовом балахоне.
— Ну и что?
— Ты сам прекрасно знаешь, что это значит.
Мы говорили на разных языках. Я был в курсе, что Смерть встречает эфирное тело человека и сопровождает его по местам жизни в течение девяти дней. И если Ее нет рядом — значит, время отхода человека еще не пришло, даже если он лежит с остановившимся сердцем, как в нашем случае. Но с другой стороны, у Неба могли быть свои планы на жизнь этой девушки. Может, она очнется позже. Ну, там, в машине или даже в морге. Перспектива, конечно, — и Чуку с Геком не пожелаешь. Но вмешиваться в шахматную партию, разыгрываемую стиль могущественными силами, очень опасно. Я знал это. И Свин знал. Только не хотел вспоминать об этом, а зациклился на видимом отсутствии Смерти возле тела девушки.
— Что ты предлагаешь?
— Я могу привести ее в чувство, — сказал Свин.
— Ты представляешь последствия? Может, она лежит на асфальте именно для того, чтобы очутиться в морге.
— А может, для того, чтобы мы отнесли ее к нам в купе и я смог провести над ней исцеляющие действия, — парировал Свин.
— Но… но зачем тебе это надо? — спросил его я.
— Знаешь, — вздохнул Свин, — я много думал в последнее время над своей жизнью в этом теле. Особенно сейчас, в поезде…
— Да? Мне показалось, ты уничтожал монстров с помощью мыши.
— Когда их убиваешь, думается особенно легко, — пояснил Свин и продолжил: — Так вот, о моей жизни… Мы с тобой сделали много хорошего. Или того, что считали хорошим… Но мне пришло в голову, что все это мы делали по приказанию. Отдел ставил нам условия: баллы, награды, перспектива выгодной реинкарнации… Ангел давал задания. И мы выполняли их. Но это была воля Ангела, а не наша. Получается, мы служили только орудием, молотком, которым забивают гвозди.
— И?
— И, проанализировав свою жизнь, я понял, что могу гордиться только советами Кристины А., которые она давала своим читателям. А этого, наверное, мало…
— Мало для чего?
— Для того, — сказал Свин, — чтобы считать себя человеком. Гордиться собой. Знать, что если в следующей жизни ты, находясь в медитации, вспомнишь предыдущую, то будешь уважать себя прошлого.
Его слова звучали красиво, величественно и благородно. Но я слишком хорошо знал характер своего старшего офицера, чтобы купиться на такой дешевый трюк.
— Может, ты просто хочешь ее трахнуть?
— У тебя нет ничего святого, — с осуждением произнес Свин.
— Как и у тебя…
— Ладно, ладно. Давай просто пойдем и поможем этой девушке. Без всякой мотивации. В конце концов, ты тоже сопереживал проститутке, которую закрыли в бетонном подвале. Так вот, представь, что эта Маша.,
— Катя….
— … да, Катя, лежит сейчас на перроне. Ты ведь помог бы ей, правда?
— Правда, — неуверенно согласился я и поплелся за бодро семенящим Свином.
Мы снова наткнулись на эсэсовцев. Точнее, Чук и Гек сами возникли перед нами, словно на цыпочках подкрадывались.
— Переживаете? — осведомился Чадов. — Не видите Смерти и размышляете, как бы спасти эту овечку?
— А не пошел бы ты на… — хором сказали мы со Свином.
— Зря грубите, — покачал головой Гешко. — Девушка, между прочим, по справедливости загнулась. Вся ее жизнь — сплошное вероотступничество. Бог есть, но то, что делаю я, он не видит… Плюс недовольство жизненными обстоятельствами, которые предоставили ей Высшие Силы для гармоничного развития души. Думала, что весь мир против нее. Плакала по ночам в подушку и обзывала Бога сволочью. Он не дал того, другого, третьего. Он ее не любит. Он все устраивает так, чтобы она страдала… А в последнее время она поссорилась с парнем, с которым жила, и ее вышибли с работы. Найти другую, с такой же высокой зарплатой, она не смогла. Пришлось возвращаться из Москвы в родное захолустье. Она ехала в поезде и повторяла про себя, что жизнь кончена. Вот и получила то, во что верила. Жизнь действительно закончилась….
— Не лезьте, парни, — посоветовал Чадов. — Себе дороже выйдет. Идите-ка лучше в купе, попейте пива, поешьте чипсов… Вы уже не у дел. Не надо изображать из себя героев.
Я расстегнул ворот рубашки и вытащил наградной крест, висевший на золотой цепочке. Мы захватили награды Отдела с собой. Не ожидал, правда, что предъявить их придется так скоро.
Эсэсовцы уставились на крест с плохо скрываемым удивлением.
— Так, значит, вас действительно отпустили на пенсию… — пробормотал ошеломленный Гешко.
— Да. И я настоятельно рекомендую вам не соваться больше в наши дела. Иначе мы будем вынуждены обратиться с жалобой сами знаете к кому. Думаете, вас погладят по головке за нарушение устава?
Им пришлось молча ретироваться — второй раз за вечер. Я удовлетворенно улыбнулся, заправил крест под воротник рубашки и стал расталкивать локтями пассажиров, столпившихся вокруг тела девушки.
Ситуация складывалась не из приятных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48