Очень, очень учтиво…
Из-под приборной доски вылезла Аня. Усевшись на кресло пассажира, девушка смахнула осколки лобового стекла со своих волос и посмотрела на меня.
— Мы прорвались?
— Прорвались, — угрюмо буркнул я и полез в карман тренча за сигаретами.
В это время Свин опять подключил меня к своему сознанию. Я услышал, как мой старший офицер медленно, тщательно произнося малознакомые ему церковнославянские слова, читает отходную молитву…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ворота бывшего пионерского лагеря имени героя войны Константина Заслонова выросли из пелены дождя совершенно неожиданно. Мгновение назад фары освещали лишь завихрения падающего с неба потока, а теперь — красивые ворота из кованого чугуна и небольшую каменную будочку при них. Во времена оны в этой будочке, полагаю, сидели строгие пионеры в накрахмаленных белых сорочках и следили за тем, чтобы их товарищи не покидали территорию лагеря без разрешения вожатых. Сейчас же маленький оконный проем будочки ощетинился на нас дулом пулемета.
Я заглушил мотор КамАЗа, спрыгнул на землю и, подняв руки вверх, закричал что есть сил:
— Свои!
— Чем докажешь? — поинтересовался через хрипучий мегафон хозяин пулемета, исполнявший по совместительству функции вахтера.
Я в недоумении молчал. В самом деле, как доказать чужому человеку, что ты — свой? Выручил Свин. Заставив Аню взвизгнуть, он пробрался к рулю и сбросил мне вниз фотографию обнаженной брюнетки.
— Смотри только, чтобы дождем не намочило, — прошипел Свин, с сожалением отдавая свое сокровище.
Я поднял фотографию над головой. Над будочкой зажегся небольшой прожектор. Яркий компактный луч обшарил меня с головы до ног.
— Ну-ка повернись, а то отсвечивает… — потребовал мегафон.
Я послушно повернулся. Луч надолго задержался на фотографии. Затем динамик снова затрещал.
— Теперь вижу, что свои. Проходи, поговорим.
Рядом со мной затормозил «патрол» сербов. Братья-славяне выбрались наружу и приятельски помахали невидимому пулеметчику. На меня они старались не смотреть: понимали, что никому не пожелаешь оказаться перед выбором, перед каким оказался я, но одобрить и простить мои действия Горан и Зоран тоже не смогли. Выбрали молчание как самый надежный метод дипломатии.
Мы прошли в сторожку и столкнулись лицом к лицу с пожилым бодрым мужчиной в брезентовом плаще.
— Здравствуйте, хлопцы, — он приветственно поднял руку.
— Здравствуйте, дядя Миша, — ответил за всех Зоран.
— Значит, прорвались… молодцы, — сказал мужчина. — А где отец Александр?
В сторожке повисло молчание. Сербы уставились себе под ноги. Я рассматривал старинный, до блеска начищенный самовар, стоявший на столе.
— Понятно, — погрустнел дядя Миша и кивнул на меня. — А это кто?
— Друг отца Александра, — хмуро произнес Горан.
— Ну раз друг, — вздохнул мужчина, — то проезжайте. Корпус 2-А.
Лагерь имени Константина Заслонова был построен в благополучные застойные годы. Предназначался он для отдыха пионеров, а также их родителей, в свободные от детских заездов месяцы. В глазах рябило от спортивных площадок, здания не отличались архитектурными изысками, но вмещали много койкомест. Рядом с большим декоративным прудом белела громада летнего кинотеатра. Чуть поодаль располагалась вымощенная плитами площадка для проведения пионерских линеек с сохранившейся металлической мачтой и даже обрывками флага на ней…
Корпус 2-А находился в глубине лагеря, в окружении стройных рядов вечнозеленых пушистых деревьев. Я остановил КамАЗ перед стеклянными дверьми. Рядом припарковались оставшиеся на ходу машины колонны. Сербы загнали свой джип на место, которое когда-то было цветочной клумбой.
— Когда будут вертолеты? — спросил я у Горана.
— Завтра утром.
Я хотел спросить, нельзя ли поторопить летчиков, но серб не стал меня слушать и принялся осматривать днище «патрола». Наверное, он размышлял, стоит ли объявить мне бойкот. Я помог Свину выбраться из кабины КамАЗа. Поскольку поклажи у нас не имелось, мы сели на скамейку перед входом в здание и углубились в созерцание.
Уставшие колонисты медленно выгружали свой скарб. Аня пошла искать знакомых в других корпусах. Безутешный писатель детективов сидел на бордюре, обхватив голову руками, и плакал. Гламурный фотограф, тоже много потерявший в бойне у моста, проявлял участие, то и дело пытаясь всучить ему очищенные апельсины. Детективщик, не глядя, бросал их на землю, в лужи. Мутная вода мгновенно перекрашивала оранжевые дольки в грязно-серый цвет. Я жалел детективщика, жалел апельсины, но у меня хватало своих проблем, чтобы лезть к кому-то с утешениями.
После нескольких минут сидения на мокрой скамейке мы со Свином признали, что приняли опрометчивое решение, отряхнули воду с чресел и отправились на осмотр лагеря. Задание Ангела ведь никто не отменял…
Воздух, несмотря на холод и дождь, пах какой-то томной сладостью. А может, дело было в энергетике. Я не видел ее и довольно скептически относился к высказываниям вроде «у этого места хорошая энергетика». Однако сейчас я почти согласился признать свою неправоту. Лет сорок или даже пятьдесят в этом месте люди только отдыхали. У себя на работе они могли решать важные политические или экономические проблемы, могли ненавидеть, предавать и завидовать. Здесь же все расслаблялись, отодвигали свои проблемы в сторону и наслаждались солнцем, морем, детским смехом и легкими курортными флиртами. Вероятно, часть этих эмоций навсегда осталась в воздухе, въелась в стены зданий, пропитала корневую систему деревьев…
— Что будем делать? — спросил я у Свина.
— Надо найти ребят из «Обломков».
— А Троцкая? Она ведь может стать катализатором энергетической атаки.
— Сначала — ребята, — хрюкнул Свин. — Посмотрим, все ли у них в порядке. Троцкую оставим на потом.
— Как скажешь, — поднял воротник тренча я.
Людей в лагере было мало. Огни горели всего в нескольких корпусах. Нам повезло: искомый объект оказался в первом же здании, в которое мы вошли.
Это был клуб, со всеми полагающимися клубу атрибутами: просторным фойе, большим актовым залом и даже буфетом, закрытым, правда, на большой амбарный замок. В фойе среди разбросанных на полу вещей сидели люди — примерно такой же контингент, как и прибывший с нами из Черноморска.
— Мы ищем группу «Обломки кораблекрушения», — обратился я к группе подростков, терзавших замызганный «Тетрис».
Один из них молча указал нужное направление рукой. Я толкнул дверь с выцветшей табличкой «Костюмерная» и пропустил Свина вперед. Мы оказались в комнате, забитой сценическим реквизитом. Судя по всему, в лучшие времена лагерь частенько навешали гастролирующие театральные труппы. На тонких алюминиевых вешалках висели и наивные в своей разноцветности костюмы для детских спектаклей, и побитые молью шинели красноармейцев, и гусарская форма с аксельбантами из бельевой веревки. Пахло пылью и нафталином.
Посреди комнаты я увидел большой стол, уставленный полупустыми пивными бутылками. На истертом велюровом кресле лежал свежий номер журнала «Керранг». Вокруг стола расположились несколько молодых людей в джинсах и проклепанных кожаных куртках. Они о чем-то ожесточенно спорили.
Дискуссия была напряженной: спорщики не обратили внимания не только на меня, но даже и на Свина, несколько раз громко хрюкнувшего, чтобы обозначить наше вторжение.
Опасаясь прервать разговор, я облокотился на пыльный красный барабан и прислушался.
— К черту этого продюсера! — решительно утверждал высокий молодой человек со стянутыми в хвост русыми волосами.
Его оппонент — крепыш среднего роста с невообразимо лохматой шевелюрой — говорил менее эмоционально, но с нажимом.
— А деньги?
— Что «деньги»?! — кипятился высокий. — Мы пели без денег два года. И ничего, неплохо получалось…
— Да, но он выведет нас на международную арену…
— Выведет, но не нас.
— А кого?
— Прилизанных говнючков, которые будут лабать песенки о неразделенной любви для малолеток!
Крепыш взял бутылку пива со стола и поднес ко рту красивым движением — подобным образом пьют пиво байкеры в рекламных роликах «Гиннеса».
— Все так начинали! Возьми, к примеру, «Битлз»…
— А ты что, слышал «Битлз» до того, как они попали в лапы Эпштайна? — не унимался высокий.
— Мне тоже не нравятся «Битлз», — вступил в разговор третий участник группы, одетый, в отличие от своих товарищей, во все джинсовое, — сплошной сахар. Не понимаю, почему от них все так тащатся…
— Потому что у них всегда были толковые продюсеры, — заявил крепыш и опрокинул бутылку себе в рот. Пива в бутылке не оказалось. Крепыш недовольно поморщился и швырнул бесполезную тару в дальний угол, на остатки фанерного Змея Горыныча.
— Хорошо, хорошо, давай причесывайся! — в гневе ударил рукой по столу высокий. — Сочинишь песенку в три аккорда, будешь фотографироваться для журнальчиков типа «Cool» и участвовать в телевизионных викторинах….
— Не все так плохо, — попытался примирить спорщиков джинсовый. — Можно позиционировать себя как что-то новое, самобытное. Типа последняя надежда металлической музыки из холодной России…
— Да о чем ты говоришь! МТБ уже давно похоронило металл! — выкрикнул высокий. — У них там даже Оззи Озборн готовит пельмени, а «Металлика» читает рэп… Думаешь, перед нами поставят другие условия?
— Но пойми, любая группа не может играть без хорошего продюсера! — перешел на сочный дискант крепыш.
— Может!
— Не может!
— А я говорю, может! Мы же играли!
Еще чуть-чуть — и парни готовы были броситься друг на друга с кулаками. Настало время вмешаться.
— Продюсеры — двигатели прогресса и могильщики талантов, — громко произнес я. — Се ля ви: в мире все двойственно. Надо искать средний путь между молотом и наковальней.
Парни как по команде повернули головы в мою сторону. Только сейчас до них дошло, что в комнате, кроме них, находится кто-то еще.
— Вы так думаете? — неуверенно спросил высокий.
— Непризнанный талант так же отвратителен, как талант продавшийся, — воспроизвел я вычитанную где-то мысль.
Спор разгорелся с новой силой. Парни признали меня за своего и даже позволили вставить в дискуссию несколько реплик. Поддерживаемый одобрительным хрюканьем Свина, я сделал пару-тройку программных заявлений вроде: «Настоящий рок умер в начале восьмидесятых», «Коммерция губит творчество» и «Я не расист, но музыкальные каналы совершенно невозможно смотреть из-за засилья негров, читающих свои речевки».
Через некоторое время спорщики утихли. Каждый остался при своем мнении, но обошлось без рукоприкладства.
— Ладно, — вздохнул крепыш, — пойду поищу непреходящие ценности.
— Ты о наших нотах? — спросил джинсовый.
— Я о пиве.
— Тогда я с тобой.
— Если хотите, можете затариться цитрусовыми возле корпуса 2-А, — подсказал я. — Там стоит целый грузовик. Бесплатно.
Обрадованные неожиданным подарком, парни покинули костюмерную. Мы со Свином остались один на один с высоким.
— Вы — Константин Храпач? — спросил я его.
— Да, — удивился парень. — А откуда вы меня знаете?
— Вас все знают.
— А, вы журналист…
— Совершенно верно.
— У нас тут уже была одна журналистка, — сказал Храпач. — Все выпытывала, как мы вышли на Фила.
— На Фила?
— Ну, это наш продюсер, — пояснил Константин. — Точнее, пока не совсем наш. Просто он увидел, как мы разогревали публику перед «Черным герцогом», и сделал нам предложение.
— Аккуратные прически и песни про любовь? — предположил я.
— Вот именно! — взорвался Храпач. — А я не хочу становиться еще одним объектом для мастурбации восторженных соплюшек… Хотя за это хорошо платят, признаю…
Я сочувствовал парню, но следовало помнить о работе.
— А эта журналистка…
— Римма Бухарина, — сказал Константин, но затем наморщил лоб и поправился: — Нет-нет, Троцкая, помню, что фамилия связана с революцией…
— Да, Троцкая, она брала у вас интервью в Приморске?
— Вы с ней вместе работаете?
— Да, надо обменяться кое-какими материалами.
— Ну, тогда вы легко сможете это сделать. Она здесь, а не в Приморске.
— Здесь? — посмотрел на Свина я.
— А где же еще? Вы что, не знаете, что твориться в Приморске?
Я сделал вид, что не знаю. Константин посерьезнел и из обаятельного рокера как-то сразу превратился в грустного, шмыгающего носом мальчишку.
— Ну тогда вам лучше и не знать, — сказал он, машинально перекатывая пустую бутылку вдоль поверхности стола.
Я посмотрел ему в глаза:
— Что-то серьезное?
Он кивнул:
— Иногда я думаю, что мы занимаемся не тем делом. У нас в городе такое творится, а мы не видим ничего, кроме своих гитар.
— И дай бог, чтобы ты не видел в жизни ничего, кроме своих гитар, — искренне пожелал ему я. — Музыканты оставляют в истории только положительный след.
— Вы так считаете?
— Назови мне хоть одного политика или бизнесмена, которого вспоминают так же, как вспоминают Моцарта…
Константин прилежно задумался.
— Знаешь, с тобой очень интересно общаться, — сказал я, поднимаясь из-за стола. — Но мне надо успеть повидаться с Риммой. Как только освобожусь, встретимся снова. Может, поставите мне свои записи?
— У нас нет диска, — вздохнул Константин. — Хотя, чтобы записать его, не так много и надо: всего несколько тысяч зеленых.
— Об этом мы поговорим тоже, — пообещал я и вышел из костюмерной.
Погода резко ухудшилась. Теперь дождь не просто падал с неба — он хлестал обледеневшую землю наотмашь. Ветер усилился, резкие, злые порывы рвали на части аккуратные кроны вечнозеленых деревьев. Слева накатывался ритмично повторяющийся шум беснующегося прибоя.
Свин выставил пятак к небу, пошевелил ноздрями и озабоченно покачал головой.
— Я, конечно, не спец… Но дело движется к шторму.
Мне нечего было сказать. Радости никогда не приходят скопом, только поодиночке и то на короткое время. Беды же всегда наваливаются кучей. Только шторма нам сейчас не хватало….
— Давай искать госпожу Троцкую!
— Давай, — согласился Свин и встал в особую позу, которая у него считалась медитативной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48