Они ехали аж на неделю, а я – только на 6 дней. Поэтому каждому школьнику обменяли по 28 рублей, а мне – только 24.
Не удивительно, что иностранцы о нас говорят: «Русский человек – самый культурный. Всегда скажет „спасибо“ вместо того, чтобы заплатить деньгами».
Конечно, и у них есть свои проблемы. Например – где лучше провести отпуск: в Монако или на Гавайских островах? Или – что подарить жене? Потому что у нее все есть. И даже больше, чем думает муж.
На финской границе в вагон входит служащий: «Валюта, порнография, наркотики, водка?..»
«Нет, чашечку кофе, пожалуйста», – шутит сидящая рядом со мной дама.
Действительно, зачем нам их наркотики, когда у нас вся пища – наркотики?!
После проверки мы вздохнули и, облегченные (наполовину), двинулись дальше.
Пейзаж за окном не изменился. Изменилось только его название.
Проглядели Финляндию.
Проспали Швецию.
Проснулись в Дании.
* * *
Почти все датчане – тонкие и длинные. Это мы растем вширь, а они растут вверх. Чем больше у человека денег, тем менее калорийную пищу он ест.
Помню, я спросил у польского крестьянина:
– Почему вы так много выращиваете картошки?
Он ответил:
– Чтобы и мужику было, с кого драть шкуру!
На дверях комиссионного магазина в Копенгагене я увидел табличку: «Русские и польские вещи не принимаются».
Но это не страшно. Главное – чтобы можно было купить. А купить можно все, что хочешь. В отличие от наших магазинов, где покупаешь то, что есть. Говорят, когда Маргарет Тэтчер посетила один из наших магазинов, она удивилась, почему такая жуткая очередь. «Сапоги выбросили», – объяснили ей. Тэтчер взглянула на эти сапоги и сказала: «У нас такие тоже выбрасывают».
Они нас не понимают. Даже если мы говорим на их языке В Копенгагене я жил на квартире мэра. О том, что Том мэр, я узнал только через несколько дней. На приеме в мэрии.
Небритый, в джинсах, тридцати лет, любитель рок-музыки, на работу ездит на велосипеде. Не знаю, сопровождает ли его кортеж полицейских на самокатах со звонками и сиренами, но в мэрии Тома охраняет полиция. Но только в мэрии.
Вообще большинство жителей Копенгагена ездит на велосипедах, хотя все обочины забиты машинами. Но на машинах, как правило, ездят только за границу или в пригород.
– Зачем загрязнять свой город?
И конечно, воздух в Копенгагене – как в лесу. Вдобавок на всех машинах – фильтры. Если бы наша машина появилась в Копенгагене, её водителя сразу бы оштрафовали за отравление окружающей среды. Или загнули бы выхлопную трубу в салон.
Часть своей зарплаты Том жертвует на благотворительные нужды. Хотя он не миллионер. Он социалист. Оказывается, Дания – не капиталистическая страна, а социалистическая.
– Мы строим социализм, – скромно говорит Том.
– А мы – коммунизм, – гордо говорю я. – Мы по мелочам не разбрасываемся. Строить – так строить! Если не получится, скажем: так мы ж не что-нибудь строили, а коммунизм!
И сроки – соответственно. И затраты.
Чем умней пророк, тем дальше он смотрит. Легче предсказать то, что будет через сто лет, чем то, что будет завтра.
* * *
Как строят они – я не видел. Я видел, как они ремонтируют. Здание накрывается мешком, и ни один датский кирпич не упадет ни на одну датскую голову. А если и упадет, то не разобьется. В отличие от наших кирпичей, которые не такие твердые, как наши головы.
Как строят у нас? Сначала делают лозунг: – «Стройка века». А из отходов – все остальное.
Каждая наша стройка – это битва. А наши строители – это бойцы стройотрядов. И что интересно, в этой битве мы всегда побеждаем, а стройка всегда проигрывает.
А ремонтируют у нас ещё дольше, чем строят. Это такой закон: чем быстрей строят, тем дольше ремонтируют. У нас главное – быстрей сдать объект. До того, как он рухнет.
Но невозможно построить пятый этаж, если нет четвертого.
Хотели у нас построить КОММУНИЗМ. Не вышло. Тогда решили: пусть это будет СОЦИАЛИЗМ. Давайте мы как будто социализм строим. Опять не вышло. Ну, ладно, решили, давайте – хотя бы КАПИТАЛИЗМ. Лучше хороший капитализм, чем плохой социализм. Оказалось, у нас и капитализма нет. Оказалось, у нас построен только ФЕОДАЛИЗМ – светлое будущее РАБОВЛАДЕЛЬЧЕскОГО СТРОЯ! У нас же – все признаки феодализма: средневековые нравы, охота на ведьм, натуральный обмен (или обман), дань (взимаемая рэкетирами)… А вообще сегодняшний наш строй имеет своё название – СВОЛОЧИЗМ!
Если дом строить с крыши, его строителям будет крышка.
Я брожу по вечернему Копенгагену. Разноцветные огни купаются в каналах.
Гида у меня нет. А есть гидра. Стройная высокая блондинка Хелен, студентка медицинского факультета и сотрудник медицинского журнала, плюс – невеста Тома.
По вдохновению датчане не женятся. Женятся они, как правило, после тридцати.
Для того, чтобы не жениться, есть все условия.
В Дании дети, окончив школу, сразу отлепляются от родителей. Конечно, родители могут им выделить полдома и полмашины. Но датчане считают, что дети должны сначала попробовать раскрутиться сами. Ребёнок женится только после того, как обзавелся собственной квартирой, крепкой работой и своей головой. Датчане любят обстоятельность, обстоятельно любят.
Отлепляются дети ещё и потому, что у них другой распорядок дня. И другой распорядок ночи. Другой звуковой барьер.
Отдых для взрослых – это когда тихо, а отдых для детей – это когда шумно.
Их добрачная любовь прочней нашей брачной. И даже – внебрачной. За 10 лет их неофициальной любви наш человек успевает 3 раза развестись и 300 раз изменить, регулярно получая за измены то по левой щеке, то по правой, – в зависимости от того, кому он изменил: жене или любовнице.
Ведь у нас как?
Любить кого-нибудь надо? Надо. А где? У него дома – родители. У нее – тоже, да ещё собака и брат-каратист.
Поэтому, чтобы поцеловаться, едешь на электричке в лес, захватив палатку, рюкзак, котелок и дрова.
Конечно, с милым рай и в шалаше, как вспоминала вдова Крупская. Но только – первые два часа. А потом рай превращается в ад. И даже хуже, чем в ад. Потому что нет горячей воды. А есть только дождь, комар и каша в обоих котелках.
В Дании сначала дружат, потом любят, а потом женятся. А у нас сначала женятся, потом любят, потом дружат, потом ненавидят, а потом разводятся, хотя и продолжают жить вместе.
Чем больше людей живёт в одной комнате, тем меньше они любят друг друга. Для любви нужно не столько время, сколько пространство.
Датские котелки варят хорошо. Датские дети сразу после школы заводят свой дом. В крайнем случае – квартиру. На худой конец – комнату. Проблема подворотен отпадает сама собой. Чем больше домов, тем меньше подворотен.
Сидишь у себя дома и любишь, кого хочешь: хочешь – друга, хочешь – родителей, хочешь – родину. А в итоге – всех сразу.
* * *
На следующий день мы договорились с Хелен встретиться около копенгагенского университета. Старейший университет, но не самый старый в Дании. Основан в 1479 г. королем Кристианом I. Учиться в нем можешь, сколько угодно: можешь – учись 3 года, а не можешь – учись 30 лет.
Экзамен сдаешь тогда, когда чувствуешь, что готов. Полная свобода.
Я не стал хвастаться перед Хелен, что самая свободная страна – это наша: магазины свободны от товаров, цены свободно поднимаются на любую высоту и даже штаны – самые свободные штаны на свете. В поясе.
Хелен подошла к университету ровно в 19.00, как мы и договаривались. Датчане славятся своей пунктуальностью. Датчанин может назначить вам свидание в любое, удобное для вас время и в любом удобном для вас месте на поверхности Земного шара. Датчанин точно знает, где проведет отпуск через 10 лет, что будет делать через 20 лет и что с ним случится в конце жизни.
Жизнь россиянина полна неожиданностей, хотя и однообразна.
Датчане – хорошие ученики. А россияне – хорошие учителя. Датчане учатся на чужих ошибках, а россияне на своих ошибках учат чужих.
Я подошел ровно в 19.14.
Речь сразу пошла о точности и планировании.
– У нас все делается по плану, – сказал я. – Если объявили, что завтра отключат воду на неделю, значит, её действительно отключат на неделю. Более того, могут и перевыполнить план. Отключить её на месяц. С мая по август. Для профилактического ремонта. Пока дети не вернулись из пионерлагерей. Как будто взрослым мыться не обязательно.
Хелен меня не понимает. Если бы начальник какого-нибудь датского ЖЭКа повесил такое объявление, оно превратилось бы в его завещание.
Спросите у своего начальника ЖЭКа, почему нет воды. Он ответит: «Зачем вам вода, когда нет мыла?» Это логика начальников. Нет мыла – не надо воды. Нет воды – не надо чая. Нет чая – не надо сахара…
Вообще начальство лучше ни о чем не спрашивать: тебя же заставят и отвечать.
– Кто отключает? – не понимает меня Хелен. – Ты что, не платишь за воду?
– Нет, плачу.
– Так почему отключают?
– Для ремонта водопровода.
– А, он у вас всегда портится летом! Какая точная техника!
Мы заходим в маленькое кафе. В Дании все кафе маленькие. Но зато их много. Чем их больше, тем они меньше.
Я предлагаю выпить за нашу технику:
– Как говорит наш сантехник: «Кто рано встаёт, с тем бог поддает!»
– А кто такой сан-техник? – спрашивает Хелен.
– Это и есть наш бог, – отвечаю я. – Бог нашей техники. Сан-техник. То есть святой техник. Питается исключительно святой водой.
– А где он её берет?
– Жильцы ставят.
– Как это – ставят воду? Она что, твердая?
– Да, – говорю. – Крепкая.
– То есть её покушал – и становишься крепче?
– Наоборот, – говорю. – Жиже. Шатаешься после нее.
Из кафе мы идем к знакомым Хелен. Это её старинные друзья и живут они в старинном доме. В Копенгагене почти все дома старинные снаружи, но современные внутри. В отличие от многих наших домов, которые старинные внутри, но современные снаружи.
– Это – парадный вход? – спрашиваю я.
– Да, парадный, – говорит Хелен. – А что это такое?
– Ну, – говорю я, – парадный вход – это такой вход, над которым висит большой плакат с какой-нибудь большой мыслью, например: «Верным путем идёте, товарищи!»
– Это чтобы сантехник с пути не сбился? – спрашивает Хелен.
– Не только сантехник, – говорю я. – Мы все без парадных входов жить не можем. Мы, куда бы ни шли, всегда идем через парадный вход и всегда парадным шагом. Есть, правда, у нас и черный вход. Но не для всех. А только для белых.
– У вас что, есть черные и белые?
– И черные, – говорю, – и белые, и красные, и коричневые, и зеленые, и серые, и голубые, и оранжевые, и фиолетовые.
– Фиолетовые?!
– Да. Это – те, кто в реке искупался.
– А оранжевые?
– А оранжевые – это тетки такие. В оранжевых жилетках. Рельсоукладчицы. Одной рельсой она может двадцать человек уложить.
С 1917 г. у нас был только один цвет. Красный. Все остальные были запрещены. Сейчас по количеству цветов мы уже обогнали Данию.
В Дании не любят революций. Ну, была у них одна революция – да и та сексуальная. Причем обошлась малой кровью. Хотели заинтересовать население в собственном воспроизводстве, поскольку мало народу. Но результат как всегда обратный. Самые горячие мужчины по-прежнему – в жаркой Азии, потому что там самые стыдливые женщины: не снимают чадру даже во время обеда.
* * *
Как-то я получил письмо: «Что делать, если моя „жена – это прочитанная книга“?»
Я ответил: «Пользуйтесь публичной библиотекой».
Публичные дома в Дании разрешены: чтобы все проститутки были под колпаком.
Кроме того, благодаря публичным домам намного меньше стрессов, изнасилований и венерических заболеваний Мой приятель, съездивший по приглашению в США, рассказал, как они с женой заметили, что их сын-семиклассник все время что-то покупает и складывает в рюкзак. Приехали домой и решили заглянуть – что у него там. Открывают – полный рюкзак презервативов!
Бизнес по-русски.
И презреватив может быть лицом легкой промышленности. В российских, во-первых, слишком много резины, как в галошах. Во-вторых, быстро снашиваются. В-третьих, их мало.
Одноразовые средства в Дании на каждом углу. Наверно, только у нас – многоразовые презервативы, многоразовые сосиски. Все остальное у нас – одноразовое: туфли, стулья, мосты (речные и зубные). А шприцы – однозаразовые.
* * *
Конечно, проблемы есть не только у нас, но и у них. У нас, например, – как купить? А у них – как продать?
У них есть, с чем сравнивать. На датских прилавках – все лучшее, что производится в мире.
Хелен говорит:
– У испанков лучше вино.
– У испанцев, – поправляю я.
Что датчане делают хуже россиян, так это говорят по-русски.
– Мужчина, – объясняю я, – испанец. А женщина – испанка. Испанцы и испанки. Датчане и датчанки. Французы и француженки. Русские и русские.
– У вас что, нет разделения на мужчин и женщин?
– Есть, но оно не бросается сразу в глаза.
У нас определить, мужчина ты или женщина, легче ночью, чем днем. А днем можно определить только по силе. У женщины сумки тяжелей.
Только в наших анкетах есть графа: пол.
У нас пол сравняли с землей.
Многие у нас требуют отменить конкурсы красоты. Стесняются смотреть на обнаженную женщину в купальнике. Привыкли видёть её в ватнике и кирзовых сапогах, с лопатой и ломом.
Женщины у нас красятся почти все. Старые – чтобы быть моложе. Молодые – чтобы быть старше.
У нас накрашеная женщина – это красавица. А у них накрашеная женщина – это клоун.
Косметикой у датчан пользуются в основном проститутки.
У датчан другие понятия о красоте. Красота – это здоровье. Поэтому все направлено на то, чтобы человек был здоровым. Все, что делает человека здоровей, очень дешево. Фрукты, овощи, лекарства, спорт – на дотации государства.
У нас все это дороже. Потому, наверно, и живем меньше. По продолжительности жизни мы опережаем только Африку. И только Центральную. А Европу мы опережаем только по продолжительности жизни курицы. Только у нас курица умирает своей смертью. А судя по мускулатуре её ног, ходит помирать из деревни в город пешком.
Датская женщина не носит платье. Женщина в платье, в пальто, на высоком каблуке – не деловая женщина. В платье, в пальто, в туфлях трудно делать широкий шаг, неудобно жать на педаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40