https://wodolei.ru/brands/Melana/
языком и короткими ножками с модными копытцами.
Верблюдица, которая жевала, не раскрывая рта. А разговаривала только выдвинутой вперёд нижней губой.
Муха, которая жужжала, никого не слушая, и все про своего мужа: какое он у нее дерьмо и как она его любит.
Особи, идеальной для охоты, там не было. Такой, чтобы сразу стало её охота. Идеал был лишь в воображении Хромова: тело змеи, глаза газели, ласковость кошки, преданность собаки и выносливость слона. Хотя у такой красотки всегда хвост поклонников и муж с рогами.
Перебрав все варианты, Хромов остановил свой выбор на Змее. К тому же она сидела рядом. Что-то плеснул ей в бокал. Что-то подбросил в тарелку. Завязался серьезный разговор о продуктах питания.
От её упругой шелковистой кожи исходил пьянящий жар. Он предложил выпить на брудершафт. Обвила его руку. Потом плечо. Через взаимный поцелуй в Хромова проник яд желания.
Вдруг взглянула на часы и резко поднялась:
– Мне пора!
– Проводить?
– Нет. Меня муж встретит.
«Муж у тебя – уж!» – подумал Хромов ей вслед.
Минут через десять после ухода Змеи раздался звонок, и в квартиру, играя стройными загорелыми ногами, вошла Лань.
– Садитесь, здесь свободно! – сделал он предупредительный выстрел в воздух.
Лань, улыбнувшись глазами (газели!), села к нему.
Навел на нее бутылку водки:
– Налить?
– Нет.
Осечка.
– Что-нибудь покрепче?
– Алкоголь не употребляем.
Эта пуля пошла за молоком. Алкоголь – старое, надежное оружие, пробивает даже бегемотиху. Но Хромов, опытный егерь, ничем не выдал своего замешательства.
– Что-нибудь положить?
– Я сама. Хотя – вон ту рыбку.
«Лань питается рыбкой», – заключил Хромов.
Когда ему оказывали сопротивление, он шел напролом. Или отступал. Во всяком случае, развязка ускорялась. Через некоторое время он спросил:
– Что вы делаете сегодня вечером?
– Так сейчас уже вечер!
– Ну – сегодня ночью?
– Глупо и пошло, – сказала она.
На этом охота за Ланью окончилась. Победила Лань.
Он выпил. Охотник должен пить, чтобы почувствовать уверенность. Но не слишком много, чтобы самому не превратиться в животное.
И тут он увидел Мышку. Её почти не было видно из-за стола. Он даже не заметил, когда она прошмыгнула.
Ловить мышей он не любил. Мыши были ему не по вкусу. Она сидела по-тихому и внимательно слушала пожилого охотника о каких-то его подвигах на постройке собственной дачи.
– А почему ваша дама не пьет?
Мышка опустила ресницы:
– Никто не наливает.
У нее неожиданно оказался низкий голос, как у режиссера.
– Коньячку?
Мышка кивнула. Челка хлопнула её по бровям.
Он подсел ближе. Чокнулись. Выпили. Конечно, Мышка – не Лань. И даже не Пони. Но на один вечер – это допустимо.
Грянули танцы. Он ощущал под своими ладонями её хрупкую спинку. Собственно, на её спинке умещалась лишь одна его ладонь. Вторую он пристраивал то сбоку, то ниже. Попискивала от удовольствия. Ему казалось, что он превратился в великана. На все соглашалась, тихая, скромная, серенькая.
– Предлагаю отсюда слинять!
Она кивнула. Все. Считай, он уже её убил. Через шесть недель она сообщила ему, что его заряд в ней пророс. «А почему бы и нет?» – подумал он. На свадьбе его вдруг пронзила мысль: «А может, это не я охотился на Мышку, а Мышка на меня?»
Однажды ему показалось, что у него на лысине появились рога.
Он подошел к зеркалу: оттуда на него смотрел козёл.
Чулок
У меня нога заболела. Прихожу к врачу. Она мне температуру измерила и говорит:
– Нормальная. Тридцать шесть и шесть.
Я говорю:
– Так значит, сорок два – в сумме?
Она мне как даст по ноге молотком!
– Здоров, – говорит.
– Здорово! – отвечаю.
Она говорит:
– Это вы здоров!
– Как же, – говорю, – я здоров, если вы меня по здоровой ноге ударили?
Она говорит:
– Что ж вы не ту ногу суете?
Я говорю:
– А по той больно будет.
Она говорит… Как же это она сказала-то? Слово ещё такое красивое. Божественное… А-а-а!
– Вот ещё, – говорит, – олух царя небесного!
В общем, велела мне завтра приходить.
– Только, – говорит, – ногу хорошенько вымойте: будем накладывать грязь. Лечебную.
Я говорю:
– Так я ж брюки испачкаю.
Она говорит:
– А вы наденьте под них чулок.
Я говорю:
– Где ж я чулок возьму?
Она говорит:
– У жены попросите. У своей второй половины.
Я говорю:
– У меня нет второй половины. У меня только первая.
Она говорит:
– Какая именно?
Я говорю:
– Мужская. Если не верите, у меня доказательство есть. Вот в медкарте написано: пол мужской.
Она говорит:
– Да это я уже давно заметила. Невооруженным глазом. Что вы полумужской, полоумный. Бегите скорей за чулком в галантерейный магазин.
Прибегаю в магазин. А там уже закрываются. Я ломлюсь. Продавщица мне говорит:
– Что это вам из галантереи так срочно понадобилось? На ночь глядя. «Цветочный» мы уже весь продали. А «Тройной одеколон» только на троих отпускаем.
Я говорю:
– Мне срочно нужен чулок.
Продавщица говорит:
– Мы по одному чулки не продаем.
Я говорю:
– Но у меня ж одна нога болит.
Она говорит:
– Так вы ещё и для себя?!
Я говорю:
– Да. У меня жены нет.
Она говорит:
– А чулок-то тогда для чего?!
Я говорю:
– Грязь на ноге прикрыть.
Она говорит:
– Так вы что, испачкались?
Я говорю:
– Нет, завтра только.
Она говорит:
– Вот завтра и придёте.
Я говорю:
– Да завтра я вам его уже назад верну.
Она говорит:
– Вы что, придурок?
Я говорю:
– Нет, я ушибленный. Я ногу ушиб.
Она говорит:
– Вот и хромай отсюда! Пока вторая нога цела.
Прихожу к соседке.
– У вас, – говою, – чулки есть?
Она говорит:
– А что разве не видно?
Я говорю:
– А вы мне поносить не дадите?
Она говорит:
– Может быть – подержать? И вместе со мной?
Я говорю:
– Вы меня не так поняли. Мне лично ничего не надо. Это моему здоровью требуется. Врач велел. У меня жены нет. Я больной.
Она говорит:
– Правда?! Почему ж вы из всех женщин именно меня выбрали?
– Да я, – говорю, – неразборчивый. И потом мне одна уже сегодня отказала. Продавщица.
Только она сняла чулок – муж входит…
Теперь мне нужны колготки. На обе ноги.
Пасквили
Что в стране делается! Памфлет.
Что в стране делается!
Семилетний пассажир автобуса, угрожая пеналом, потребовал у водительницы изменить маршрут и отвезти его в деревню к бабушке.
Житель Урюпинска во время просмотра в местном кинотеатре американского фильма залез за экран и попросил политического убежища.
Работники мясокомбината в знак протеста против ревизии объявили трехминутную голодовку. Один не выдержал и скончался.
Вся страна теперь с утра до вечера занимается капитализмом.
Старушки продают книжку «Тайны секса». Хотя непонятно, какие у секса могут быть тайны, если такие книжки продаются на каждом углу.
Дети бросаются на автомобили: «Стекла помыть?». В одной руке наш дезодорант, в другой импортный газовый баллончик, которые по эффекту ничем не отличаются. Ну, как тут отказать ребёнку да ещё с газовым баллончиком! «Ладно, пачкай!».
Что в стране делается! Все куда-то пишут, что-то требуют!
Рабочие требуют, чтобы им платили инвалютными рублями, а не инвалидными. Школьники требуют избирать учителей из числа школьников. Владельцы кооперативных туалетов требуют понизить цены на продукты питания.
Проститутки требуют ввести им пенсии по старости с двадцати пяти лет и открыть свой орган печати, который так и будет называться – «Открытый орган». Что ж они там будут публиковать? «Людмила Стоеросова передовик. Многостаночница. её прокатный стан – всегда в исправности».
Ничего не требуют только пенсионеры. Только пенсионеры у нас счастливые. Потому что наработались до безработицы, навоевались до путча, оделись, наелись и напились до свободных цен и нагулялись до СПИДа. Кстати, говорят, что СПИД родился в нашей стране, потому что у нас все делается через одно место. И здесь уже пора коснуться ценных бумаг. Я имею в виду туалетную.
Вы заметили? – туалетной бумаги становится все меньше, а денег все больше. Может, деньги на ней и печатают? Тогда уж лучше печатать деньги отрывные в рулонах, а туалетную бумагу выпускать многоразовую.
А то у нас все одноразовое: и мосты, и лифты, и табуретки. Многоразовые у нас только презервативы. А шприцы – многозаразовые. А обувь – вообще! Такое ощущение, что нашу обувь выпускает не легкая промышленность. А тяжелая.
Недалеко от обуви и наше нижнее белье. Ниже не бывает. А потом удивляемся, почему наша женщина раздевается быстрей француженки! Да потому что ей стыдно показаться в этом перед мужем, не говоря уже о товарищах по работе.
Вот государство! Все государства иностранные, а наше – странное.
Взять эти острова японские. Отдавать или не отдавать Японии японские острова? Ну, ребята, как говорил наш шкипер, ну, отдайте японцам остров Сицилию. Тем более, что он – итальянский.
Потом – этот бесконечный телесериал под названием «Конституционный суд». Выходит к микрофону молодая коммунистка, кстати, с прекрасной конституцией, и говорит: «Это – не я. Это – Берия». Хорошо ещё – они Ленина в суд не привезли.
А то ведь у нас как: сперва расстреливают, а потом судят.
У нас страна крайностей. То на всех стенах матом писали, теперь по-нерусски шпарят.
Вместо «Пирожковая» – «Пиццерия».
Вместо пивного ларька – «Бистро».
Вместо магазина «Товары» – «Шоп».
Вместо «Хозтовары» – «Секс-шоп».
Но, конечно, кое-что наше осталось. Стою около магазина – у слова «Шоп» буквы «п» не хватает. Какой-то приезжий у всех спрашивает:
– Это «шо»? Украинский магазин? Или шо? Или где я?
Ему говорят:
– В «Шопе».
Он на цены взглянул и говорит:
– Шоп вы сдохли!
Теперь вот новое счастье на нашу голову свалилось. Ваучер называется.
Только у нас может быть такой аукцион:
– Десять тысяч рублей! Кто меньше?
– Семь тысяч!
– Семь тысяч – раз! Семь тысяч – два!
– Пять тысяч!
Иду мимо метро, стоят два мужика. У одного на груди – табличка: «Куплю ваучер». У другого – «Продам ваучер».
В конце дня иду обратно, они все стоят. Только табличками поменялись.
В другом месте читаю объявление: «Пропал ваучер, сука. Нашедшему – хорошее вознаграждение».
В нашей стране что ни делается, все к худшему.
Сейчас всех волнует только один вопрос: что будет дальше? Не волнуйтесь: дальше будет лучше, потому что хуже некуда!
И я там был Непутевые заметки о Дании
Большое видится на расстоянье…
С. Есенин
Я люблю ругать своё правительство и свой народ, но не люблю, когда это делает иностранец.
Приписывается А. Пушкину
Самая дешевая гордость – гордость национальная.
А. Шопенгауэр
Прелесть каждого путешествия – в возвращении.
Ф. Нансен
Что я знал о Дании перед поездкой?
Знал, что есть такая страна.
Уже – хорошо.
Что находится она недалеко от Ленинграда.
И что похожа на Ленинград: тоже на севере, тоже 5 миллионов и тоже много каналов.
Туманная такая страна.
Капли датского короля зачем-то вспомнил. Когда я был маленьким, я думал, что это – капли, которые падают с короля.
Ещё что-то такое из тумана выплыло: Снежная Королева, Дюймовочка, Русалочка…
Это – детский датский писатель Андерсен, любимый писатель Хрущева и Фурцевой, потому что рассказывал сказки.
Художник Херлуф Бидструп, любимый художник Хрущева и Фурцевой, потому что обличал буржуазный строй.
Шахматист Бент Ларсен, любимый шахматист Хрущева и Фурцевой, потому что проигрывал советским шахматистам.
Философ Серен Кьеркьегор, нелюбимый философ Хрущева и Фурцевой, потому что слишком хорошо отзывался о боге.
Ну, и Владимир Иванович Даль, создатель толкового словаря ЖИВАГО ВЕЛИКОРУСКАГО ЯЗЫКА. Правда, Даль был датчанином лишь наполовину, а точней, полудатчанином-полунемцем-полуфранцузом. Здесь не могу сказать ничего плохого о Хрущеве и Фурцевой, потому что не знаю, приходилось ли им заглядывать в этот словарь.
О том, что я еду в Данию, мне сообщили за 3 дня до отъезда. Я понял, что пришло время начинать учиться английскому языку, и позвонил по телефону своёму знакомому профессору:
– Можно ли изучить английский за три дня?
– Можно, – сказал профессор. – Но для этого надо сначала изучить греческий, латинский, итальянский, испанский, португальский, немецкий и французский.
Поскольку времени у меня было мало, я успел выучить только одну фразу: «Я говорю по-английски». Да и то – по-русски.
Что касается других языков, то я довольно свободно говорил по-французски. Хоть и не понимал, что говорю.
Вообще, изучение языков мне давалось всегда легко, особенно на ранней стадии, благодаря некоторым закономерностям, которые я заметил в произношении. Я заметил, что каждый язык что-то напомиает:
Английский – жевательную резинку.
Испанский – дуэль на рапирах.
Французский – полоскание горла. И носа.
Немецкий – марширующих солдат.
Польский – жарющуюся картошку.
Арабский – кашель.
Китайский – мяуканье.
Японский – сюсюканье с ребёнком.
А русский – не напоминает ничего. Свой язык – как воздух: не замечаешь, какой он, потому что только им и дышишь.
В Дании с вами говорят на том языке, на каком вам удобней. Каждый датчанин знает несколько языков: английский, немецкий, датский и остальные скандинавские – обязательно. Некоторые знают французский. Плюс для разнообразия – итальянский или испанский. Ну, и для развлечения – какой-нибудь экзотический: например, русский.
– Вы говорите по-немецки? – спрашивают они меня по-немецки.
– Чего? – отвечаю я.
– По-немецки говорите? – спрашивают они по-английски.
– Ась?
– По-немецки могешь? – спрашивают они уже по-русски.
– А, по-немецки! – восклицаю я на ломаном русском. – Я, я! Я учил немецкий в школе номер пятьсот пятнадцать и могу говорить по-немецки с любым, кто учил его в той же школе.
* * *
Перед поездкой в Данию мне велели заполнить анкету. В графе «Были ли вы за границей и, если были, то где?» я написал: «Нет», – и перечислил страны, в которых не был. То есть все страны мира.
* * *
За границу я поехал не для того, чтобы лучше узнать их, а для того, чтобы лучше узнать нас.
В одном поезде со мной в Данию ехала группа ленинградских школьников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Верблюдица, которая жевала, не раскрывая рта. А разговаривала только выдвинутой вперёд нижней губой.
Муха, которая жужжала, никого не слушая, и все про своего мужа: какое он у нее дерьмо и как она его любит.
Особи, идеальной для охоты, там не было. Такой, чтобы сразу стало её охота. Идеал был лишь в воображении Хромова: тело змеи, глаза газели, ласковость кошки, преданность собаки и выносливость слона. Хотя у такой красотки всегда хвост поклонников и муж с рогами.
Перебрав все варианты, Хромов остановил свой выбор на Змее. К тому же она сидела рядом. Что-то плеснул ей в бокал. Что-то подбросил в тарелку. Завязался серьезный разговор о продуктах питания.
От её упругой шелковистой кожи исходил пьянящий жар. Он предложил выпить на брудершафт. Обвила его руку. Потом плечо. Через взаимный поцелуй в Хромова проник яд желания.
Вдруг взглянула на часы и резко поднялась:
– Мне пора!
– Проводить?
– Нет. Меня муж встретит.
«Муж у тебя – уж!» – подумал Хромов ей вслед.
Минут через десять после ухода Змеи раздался звонок, и в квартиру, играя стройными загорелыми ногами, вошла Лань.
– Садитесь, здесь свободно! – сделал он предупредительный выстрел в воздух.
Лань, улыбнувшись глазами (газели!), села к нему.
Навел на нее бутылку водки:
– Налить?
– Нет.
Осечка.
– Что-нибудь покрепче?
– Алкоголь не употребляем.
Эта пуля пошла за молоком. Алкоголь – старое, надежное оружие, пробивает даже бегемотиху. Но Хромов, опытный егерь, ничем не выдал своего замешательства.
– Что-нибудь положить?
– Я сама. Хотя – вон ту рыбку.
«Лань питается рыбкой», – заключил Хромов.
Когда ему оказывали сопротивление, он шел напролом. Или отступал. Во всяком случае, развязка ускорялась. Через некоторое время он спросил:
– Что вы делаете сегодня вечером?
– Так сейчас уже вечер!
– Ну – сегодня ночью?
– Глупо и пошло, – сказала она.
На этом охота за Ланью окончилась. Победила Лань.
Он выпил. Охотник должен пить, чтобы почувствовать уверенность. Но не слишком много, чтобы самому не превратиться в животное.
И тут он увидел Мышку. Её почти не было видно из-за стола. Он даже не заметил, когда она прошмыгнула.
Ловить мышей он не любил. Мыши были ему не по вкусу. Она сидела по-тихому и внимательно слушала пожилого охотника о каких-то его подвигах на постройке собственной дачи.
– А почему ваша дама не пьет?
Мышка опустила ресницы:
– Никто не наливает.
У нее неожиданно оказался низкий голос, как у режиссера.
– Коньячку?
Мышка кивнула. Челка хлопнула её по бровям.
Он подсел ближе. Чокнулись. Выпили. Конечно, Мышка – не Лань. И даже не Пони. Но на один вечер – это допустимо.
Грянули танцы. Он ощущал под своими ладонями её хрупкую спинку. Собственно, на её спинке умещалась лишь одна его ладонь. Вторую он пристраивал то сбоку, то ниже. Попискивала от удовольствия. Ему казалось, что он превратился в великана. На все соглашалась, тихая, скромная, серенькая.
– Предлагаю отсюда слинять!
Она кивнула. Все. Считай, он уже её убил. Через шесть недель она сообщила ему, что его заряд в ней пророс. «А почему бы и нет?» – подумал он. На свадьбе его вдруг пронзила мысль: «А может, это не я охотился на Мышку, а Мышка на меня?»
Однажды ему показалось, что у него на лысине появились рога.
Он подошел к зеркалу: оттуда на него смотрел козёл.
Чулок
У меня нога заболела. Прихожу к врачу. Она мне температуру измерила и говорит:
– Нормальная. Тридцать шесть и шесть.
Я говорю:
– Так значит, сорок два – в сумме?
Она мне как даст по ноге молотком!
– Здоров, – говорит.
– Здорово! – отвечаю.
Она говорит:
– Это вы здоров!
– Как же, – говорю, – я здоров, если вы меня по здоровой ноге ударили?
Она говорит:
– Что ж вы не ту ногу суете?
Я говорю:
– А по той больно будет.
Она говорит… Как же это она сказала-то? Слово ещё такое красивое. Божественное… А-а-а!
– Вот ещё, – говорит, – олух царя небесного!
В общем, велела мне завтра приходить.
– Только, – говорит, – ногу хорошенько вымойте: будем накладывать грязь. Лечебную.
Я говорю:
– Так я ж брюки испачкаю.
Она говорит:
– А вы наденьте под них чулок.
Я говорю:
– Где ж я чулок возьму?
Она говорит:
– У жены попросите. У своей второй половины.
Я говорю:
– У меня нет второй половины. У меня только первая.
Она говорит:
– Какая именно?
Я говорю:
– Мужская. Если не верите, у меня доказательство есть. Вот в медкарте написано: пол мужской.
Она говорит:
– Да это я уже давно заметила. Невооруженным глазом. Что вы полумужской, полоумный. Бегите скорей за чулком в галантерейный магазин.
Прибегаю в магазин. А там уже закрываются. Я ломлюсь. Продавщица мне говорит:
– Что это вам из галантереи так срочно понадобилось? На ночь глядя. «Цветочный» мы уже весь продали. А «Тройной одеколон» только на троих отпускаем.
Я говорю:
– Мне срочно нужен чулок.
Продавщица говорит:
– Мы по одному чулки не продаем.
Я говорю:
– Но у меня ж одна нога болит.
Она говорит:
– Так вы ещё и для себя?!
Я говорю:
– Да. У меня жены нет.
Она говорит:
– А чулок-то тогда для чего?!
Я говорю:
– Грязь на ноге прикрыть.
Она говорит:
– Так вы что, испачкались?
Я говорю:
– Нет, завтра только.
Она говорит:
– Вот завтра и придёте.
Я говорю:
– Да завтра я вам его уже назад верну.
Она говорит:
– Вы что, придурок?
Я говорю:
– Нет, я ушибленный. Я ногу ушиб.
Она говорит:
– Вот и хромай отсюда! Пока вторая нога цела.
Прихожу к соседке.
– У вас, – говою, – чулки есть?
Она говорит:
– А что разве не видно?
Я говорю:
– А вы мне поносить не дадите?
Она говорит:
– Может быть – подержать? И вместе со мной?
Я говорю:
– Вы меня не так поняли. Мне лично ничего не надо. Это моему здоровью требуется. Врач велел. У меня жены нет. Я больной.
Она говорит:
– Правда?! Почему ж вы из всех женщин именно меня выбрали?
– Да я, – говорю, – неразборчивый. И потом мне одна уже сегодня отказала. Продавщица.
Только она сняла чулок – муж входит…
Теперь мне нужны колготки. На обе ноги.
Пасквили
Что в стране делается! Памфлет.
Что в стране делается!
Семилетний пассажир автобуса, угрожая пеналом, потребовал у водительницы изменить маршрут и отвезти его в деревню к бабушке.
Житель Урюпинска во время просмотра в местном кинотеатре американского фильма залез за экран и попросил политического убежища.
Работники мясокомбината в знак протеста против ревизии объявили трехминутную голодовку. Один не выдержал и скончался.
Вся страна теперь с утра до вечера занимается капитализмом.
Старушки продают книжку «Тайны секса». Хотя непонятно, какие у секса могут быть тайны, если такие книжки продаются на каждом углу.
Дети бросаются на автомобили: «Стекла помыть?». В одной руке наш дезодорант, в другой импортный газовый баллончик, которые по эффекту ничем не отличаются. Ну, как тут отказать ребёнку да ещё с газовым баллончиком! «Ладно, пачкай!».
Что в стране делается! Все куда-то пишут, что-то требуют!
Рабочие требуют, чтобы им платили инвалютными рублями, а не инвалидными. Школьники требуют избирать учителей из числа школьников. Владельцы кооперативных туалетов требуют понизить цены на продукты питания.
Проститутки требуют ввести им пенсии по старости с двадцати пяти лет и открыть свой орган печати, который так и будет называться – «Открытый орган». Что ж они там будут публиковать? «Людмила Стоеросова передовик. Многостаночница. её прокатный стан – всегда в исправности».
Ничего не требуют только пенсионеры. Только пенсионеры у нас счастливые. Потому что наработались до безработицы, навоевались до путча, оделись, наелись и напились до свободных цен и нагулялись до СПИДа. Кстати, говорят, что СПИД родился в нашей стране, потому что у нас все делается через одно место. И здесь уже пора коснуться ценных бумаг. Я имею в виду туалетную.
Вы заметили? – туалетной бумаги становится все меньше, а денег все больше. Может, деньги на ней и печатают? Тогда уж лучше печатать деньги отрывные в рулонах, а туалетную бумагу выпускать многоразовую.
А то у нас все одноразовое: и мосты, и лифты, и табуретки. Многоразовые у нас только презервативы. А шприцы – многозаразовые. А обувь – вообще! Такое ощущение, что нашу обувь выпускает не легкая промышленность. А тяжелая.
Недалеко от обуви и наше нижнее белье. Ниже не бывает. А потом удивляемся, почему наша женщина раздевается быстрей француженки! Да потому что ей стыдно показаться в этом перед мужем, не говоря уже о товарищах по работе.
Вот государство! Все государства иностранные, а наше – странное.
Взять эти острова японские. Отдавать или не отдавать Японии японские острова? Ну, ребята, как говорил наш шкипер, ну, отдайте японцам остров Сицилию. Тем более, что он – итальянский.
Потом – этот бесконечный телесериал под названием «Конституционный суд». Выходит к микрофону молодая коммунистка, кстати, с прекрасной конституцией, и говорит: «Это – не я. Это – Берия». Хорошо ещё – они Ленина в суд не привезли.
А то ведь у нас как: сперва расстреливают, а потом судят.
У нас страна крайностей. То на всех стенах матом писали, теперь по-нерусски шпарят.
Вместо «Пирожковая» – «Пиццерия».
Вместо пивного ларька – «Бистро».
Вместо магазина «Товары» – «Шоп».
Вместо «Хозтовары» – «Секс-шоп».
Но, конечно, кое-что наше осталось. Стою около магазина – у слова «Шоп» буквы «п» не хватает. Какой-то приезжий у всех спрашивает:
– Это «шо»? Украинский магазин? Или шо? Или где я?
Ему говорят:
– В «Шопе».
Он на цены взглянул и говорит:
– Шоп вы сдохли!
Теперь вот новое счастье на нашу голову свалилось. Ваучер называется.
Только у нас может быть такой аукцион:
– Десять тысяч рублей! Кто меньше?
– Семь тысяч!
– Семь тысяч – раз! Семь тысяч – два!
– Пять тысяч!
Иду мимо метро, стоят два мужика. У одного на груди – табличка: «Куплю ваучер». У другого – «Продам ваучер».
В конце дня иду обратно, они все стоят. Только табличками поменялись.
В другом месте читаю объявление: «Пропал ваучер, сука. Нашедшему – хорошее вознаграждение».
В нашей стране что ни делается, все к худшему.
Сейчас всех волнует только один вопрос: что будет дальше? Не волнуйтесь: дальше будет лучше, потому что хуже некуда!
И я там был Непутевые заметки о Дании
Большое видится на расстоянье…
С. Есенин
Я люблю ругать своё правительство и свой народ, но не люблю, когда это делает иностранец.
Приписывается А. Пушкину
Самая дешевая гордость – гордость национальная.
А. Шопенгауэр
Прелесть каждого путешествия – в возвращении.
Ф. Нансен
Что я знал о Дании перед поездкой?
Знал, что есть такая страна.
Уже – хорошо.
Что находится она недалеко от Ленинграда.
И что похожа на Ленинград: тоже на севере, тоже 5 миллионов и тоже много каналов.
Туманная такая страна.
Капли датского короля зачем-то вспомнил. Когда я был маленьким, я думал, что это – капли, которые падают с короля.
Ещё что-то такое из тумана выплыло: Снежная Королева, Дюймовочка, Русалочка…
Это – детский датский писатель Андерсен, любимый писатель Хрущева и Фурцевой, потому что рассказывал сказки.
Художник Херлуф Бидструп, любимый художник Хрущева и Фурцевой, потому что обличал буржуазный строй.
Шахматист Бент Ларсен, любимый шахматист Хрущева и Фурцевой, потому что проигрывал советским шахматистам.
Философ Серен Кьеркьегор, нелюбимый философ Хрущева и Фурцевой, потому что слишком хорошо отзывался о боге.
Ну, и Владимир Иванович Даль, создатель толкового словаря ЖИВАГО ВЕЛИКОРУСКАГО ЯЗЫКА. Правда, Даль был датчанином лишь наполовину, а точней, полудатчанином-полунемцем-полуфранцузом. Здесь не могу сказать ничего плохого о Хрущеве и Фурцевой, потому что не знаю, приходилось ли им заглядывать в этот словарь.
О том, что я еду в Данию, мне сообщили за 3 дня до отъезда. Я понял, что пришло время начинать учиться английскому языку, и позвонил по телефону своёму знакомому профессору:
– Можно ли изучить английский за три дня?
– Можно, – сказал профессор. – Но для этого надо сначала изучить греческий, латинский, итальянский, испанский, португальский, немецкий и французский.
Поскольку времени у меня было мало, я успел выучить только одну фразу: «Я говорю по-английски». Да и то – по-русски.
Что касается других языков, то я довольно свободно говорил по-французски. Хоть и не понимал, что говорю.
Вообще, изучение языков мне давалось всегда легко, особенно на ранней стадии, благодаря некоторым закономерностям, которые я заметил в произношении. Я заметил, что каждый язык что-то напомиает:
Английский – жевательную резинку.
Испанский – дуэль на рапирах.
Французский – полоскание горла. И носа.
Немецкий – марширующих солдат.
Польский – жарющуюся картошку.
Арабский – кашель.
Китайский – мяуканье.
Японский – сюсюканье с ребёнком.
А русский – не напоминает ничего. Свой язык – как воздух: не замечаешь, какой он, потому что только им и дышишь.
В Дании с вами говорят на том языке, на каком вам удобней. Каждый датчанин знает несколько языков: английский, немецкий, датский и остальные скандинавские – обязательно. Некоторые знают французский. Плюс для разнообразия – итальянский или испанский. Ну, и для развлечения – какой-нибудь экзотический: например, русский.
– Вы говорите по-немецки? – спрашивают они меня по-немецки.
– Чего? – отвечаю я.
– По-немецки говорите? – спрашивают они по-английски.
– Ась?
– По-немецки могешь? – спрашивают они уже по-русски.
– А, по-немецки! – восклицаю я на ломаном русском. – Я, я! Я учил немецкий в школе номер пятьсот пятнадцать и могу говорить по-немецки с любым, кто учил его в той же школе.
* * *
Перед поездкой в Данию мне велели заполнить анкету. В графе «Были ли вы за границей и, если были, то где?» я написал: «Нет», – и перечислил страны, в которых не был. То есть все страны мира.
* * *
За границу я поехал не для того, чтобы лучше узнать их, а для того, чтобы лучше узнать нас.
В одном поезде со мной в Данию ехала группа ленинградских школьников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40