— Голиас поспешил придвинуть ей кресло. — Однако утром, едва только я открыл глаза, я почувствовал, что сегодня меня ожидает нечто необыкновенное.
— Помимо виски? — улыбнулась Эмма. — Нет-нет, благодарю вас, лучше как-нибудь потом. — Хозяин гостиницы собирался предложить ей выпить с нами стаканчик. — Я с удовольствием выпью потом, когда мне будет недоставать лести.
— Вот так вы и подрываете мой бизнес, — упрекнул Эмброуз Голиаса. — А в моем распоряжении только один вечер, чтобы растрясти постояльцев как следует.
— Вы же отправитесь с нами, — утешила его Эмма. Потом, повернувшись ко мне, спросила: — Вы тоже — вместе с вашим другом?
— Я готов следовать за вами куда угодно, — заверил ее Голиас. — Но вот Шендон — он ужасно ветреный малый, остерегайтесь ему доверять! — бросит вас ради Иппокрены.
Нетрудно было догадаться, что Голиас намеренно пытается выставить меня в самом благоприятном свете. Кажется, своего он добился: Эмма пристально в меня всмотрелась, и меня захлестнула теплая волна радости. Я не говорил ни слова, счастливый от одного ее присутствия. Мне вдруг вообразилось, что мы с ней поладим, если сойдемся поближе. Должно быть, она подумала то же самое — и вспыхнула до корней волос.
— Это просто восхитительно! — тихо сказала она. — Паломников к Иппокрене я еще в жизни своей ни разу не видела.
— Вы ошибаетесь, — поправил я ее. — Негодник, который подал вам стул и наврал с три короба о моем характере, мог бы плескаться в этом источнике как рыба в воде. Верьте каждому его слову, — добавил я, подумав.
— А смогу ли я доверять вашим после вашего возвращения?
— Не знаю, — ответил я, любуясь ясными чертами ее лица. — Предположим, по возвращении я скажу, что на свете нет никого прекраснее?
— Я буду восхищаться вами за вашу прямоту. Мистер Эмброуз, теперь я не прочь выпить. Стаканчик шерри, пожалуйста. Более крепкие напитки ударяют мне в голову.
Губы мои шевельнула улыбка. И ее слова, и мои, и моя уверенность в том, что она знает: я говорю правду — наполняли меня ликованием, А представив себе, как взъярился бы Фаустофель, если бы мог меня сейчас видеть, я расхохотался во все горло. Мне стало весело впервые после моего сезона в аду. Мой смех оказался заразительным: вскоре держалась за бока вся честная компания. Вечером мы пировали по-холостяцки с двумя славными джентльменами — Динаданом и Гисли. Заботы меня больше не тяготили, и даже о судьбе нашего знакомства с Эммой я задумывался мало. Я только ждал с нетерпением следующего утра, чтобы вновь с ней увидеться. Обещание будущих чудес, данное мне весенними квакшами, похоже, начало сбываться.
Чудеса продолжались весь день, с самого утра. На рассвете наш дружный отряд в составе тридцати всадников отправился в путь. Я с подозрением отнесся к кобыле, которую для меня оседлали, но страхи мои оказались напрасными. Спешить было некуда, и в седле я чувствовал себя покойно и уютно, словно в передвижном кресле-качалке.
Окрыленный успехом, я даже рискнул пришпорить свою лошаденку и, догнав едущего впереди Жуана, оттеснил его от Эммы. Голиас ехал слева от нее; так мы продолжали ее эскортировать и дальше. Эмма улыбалась; глаза ее сияли, не уступая блеском солнцу в голубом небе. Эмма смеялась, и хор бесчисленных птиц вторил ее мелодичному голосу. Волосы Эммы ласкал ветерок, и точно так же ласкал он ветви фруктовых деревьев, усыпанных только что распустившимися бутонами. Каждая минута путешествия приносила новую радость.
— Будучи комендантом пробега, — объявил Эмброуз, едва мы выехали на большак, — требую внимания! Разговоры понемногу стихли.
— Какова будет воля коменданта? — учтиво осведомился стройный мускулистый юноша по имени Гелиас. Мне показалось, что ответ он уже знает.
— Мы желали бы, чтобы каждый из вас поведал историю, которая наилучшим образом обнаружила бы остроту ума и силу красноречия рассказчика, — заявил наш патрон. — Тот, кто уклонится от повеления, рискует впасть в нашу немилость.
— Означает ли это, что вы собираетесь приостановить кредит? — обеспокоенно спросил Фальстаф. Я распознал в нем опытного питуха с первого же взгляда. — Если так, то у меня возражений нет.
— А у кого они будут? — вмешался капитан Саггз. — Распишем в лучшем виде, будь спок. Деваться-то все равно некуда. — Он ожесточенно сплюнул табачной жижей. — Пускай девчонки и зачнут.
— Первой назовем прекрасную Фьяметту, — Эмброуз галантно поклонился своей соседке, — коли ей угодно будет нас облагодетельствовать.
Голос дамы вполне соответствовал ее несколько необычной, но тем не менее прекрасной внешности. От нее можно было ожидать только любовной истории, и разочарования не последовало.
В Чанъане дальнем Мин Хуань, влюбленный
В красотку Янь любовью обреченной —
— начала она свое трогательное и причудливое повествование, которому мы внимали с большим сочувствием — так же, как и другим рассказам, хотя иные истории вряд ли имели шанс прозвучать в нашем целомудренном радиоэфире. Утро пролетело незаметно, и после неторопливого обеда мы возобновили слушания.
Я был так поглощен занимательными рассказами и обменом мнениями с Эммой и Голиасом, что цель моего собственного путешествия едва не вылетела у меня из головы. Но вот Голиас, придержав коня, подманил меня к себе.
— В чем дело? — нетерпеливо обернулся я к нему, опасаясь, что мое место рядом с Эммой займет очередной ловкач.
— Поворот в сторону Иппокрены совсем недалеко, Шендон.
— Ага. — Чему я выучился, так это не брыкаться. — А как я о нем узнаю?
— Я тебе покажу. Собственно, я собирался немного тебя проводить, но подходит моя очередь рассказывать.
Зная, что язык у него уже давно чешется, я усмехнулся.
— Поторопись выпустить пар, а то еще взорвешься. Подскажи только, что мне делать.
— Скоро слева от нас покажется ольховая роща. Заходят в нее не часто, и тропинка вряд ли там отыщется, поэтому при напролом, пока не упрешься в скалу.
Я нахмурился.
— Мне не придется, надеюсь, влезать еще в одну пещеру? Хватит, сыт ими по горло.
— Пещера тебе не понадобится: ищи расселину, через которую попадешь в небольшую долину. Шагай прямо — к узкой горловине, и отпей из второго источника. Запомни хорошенько — второго! Не забудь также, что должен сделать три глотка, если сдюжишь.
— После «Гленливета» это сущая ерунда. А куда девать эту клячу?
— Добираться придется пешочком. За конягу не волнуйся, как-нибудь доковыляет до своих сородичей.
— Я тоже не задержусь, дай только управиться, — пообещал я. — Так или иначе, увидимся вечерком в гостинице.
— Будем надеяться, Шендон, будем надеяться…
— Ты что, хочешь сказать, что…
Но тут до нас донесся голос Эмброуза.
— Где же Голиас?
— Здесь, здесь! — поспешно отозвался мой спутник. — Я тебе подам знак большим пальцем, — бросил он мне на ходу и устремился вперед. — Какова будет ваша воля, милостивейший комендант?
— Я требую от вас истории.
— Ждать вам не придется, сир, — заверил его Голиас.
Бездельник в графстве Калеварас жил
И препирался, не жалея сил.
Любой для спора повод мог сгодиться:
Пожар случится, пролетит ли птица —
Последний цент, бери иль не бери,
Он ставил, лишь бы заключить пари.
Где кость зарыла у соседей шавка,
Таится ли под валуном козявка,
Чей муху привлечет к себе фриштык
И чью корову осчастливит бык.
Дружили случай (или гений) с ним:
Однажды Смайли (звали его Джим)…
При этих словах Голиас ткнул большим пальцем в сторону густых кустов на обочине. Натянув поводья, я спешился. Эмма, желая меня подбодрить, помахала ручкой в ответ. Проезжавший мимо Динадан оглянулся и дружески подмигнул. Моя кляча постояла с минуту в недоумении и полегоньку потрусила вперед.
В твердой решимости поскорее нагнать кавалькаду, я не желал тратить время попусту. Заросли оказались непролазными, и я решил, что лучше всего продираться сквозь них ползком. Опускаясь на четвереньки, я слышал затихающий вдали вдохновенный голос Голиаса:
Утратив пса, ученого не слабо,
Он в утешенье обзавелся жабой —
И ежедневно обучал ее
Прыжкам и прочим…
Продолжения я уже не мог разобрать, упорно одолевая последний этап дистанции.
Ветви царапали мне лицо, обдирали руки, однако вскоре я сумел пробиться сквозь чашу к скале. Расселина была такой узкой, что я еле-еле в нее протиснулся, но дальше стало легче. Пройдя лощину, я отыскал место, где склоны ее смыкались, и начал карабкаться вверх.
Деревья передо мной вдруг расступились — и чуть поодаль я увидел гребень холма. Цель, очевидно, была совсем близка. Я остановился передохнуть и оглядеться вокруг.
На прогалине росла только дикая вишня, вся в цвету, и несколько берез, среди которых бойко бежал ручей. Других источников не было видно, и я двинулся дальше, к выстроившимся в ряд голубым елям у самой вершины.
За ними открывалась совсем небольшая поляна, осененная могучим дубом, у которого пасся белоснежный жеребец. Он щипал цветы, скрывавшие впадину среди узловатых корней. Завидев меня, жеребец встревоженно ударил копытом и кинулся в сторону, однако тут же успокоился и вновь принялся за свое прежнее мирное занятие.
Очевидно, копытом он пробил лунку, через которую хлынула потоком пригрунтовая вода, быстро наполнившая углубление в почве. Я недоверчиво шагнул к забившему ключу. Несмотря на оригинальность происхождения, это, несомненно, был второй по счету из мною найденных: инструкции Голиаса оказались безошибочными.
Все сомнения развеялись, как только я приблизился к источнику вплотную. За все время путешествия, в которое сначала я был втянут насильно, а потом втянулся с головой сам, цель его рисовалась мне смутно. Теперь я недоумевал: как это я не догадался раньше? Кристально чистая вода сохраняла малейший нежный оттенок отражавшихся в ней лепестков земляничного дерева. Я вглядывался вглубь с тем же трепетом, с каким вдыхал напоенный ароматами апрельский воздух. Преодолев последнюю робость, я припал к роднику.
Вода оказалась такого свойства, что мне сразу же перехватило горло. Больше одного глотка я сделать не смог. Как описать ее вкус? Наверное, стоило бы сказать, что он напомнил мне и о дымке от лесного костра, и о жгучем прикосновении первого снега, и о долгом-долгом поцелуе, и о бокале доброго виски, и о шуме крови в ушах, и о земле, пахнущей свежестью после дождя, — перечислять можно было бы до бесконечности…. Мгновенно меня захватило новое чувство — захватило целиком, без остатка. Оно навеяло мне дремоту, однако жажда моя не была утолена. Я залпом отпил второй глоток — и, пошатываясь от легкого головокружения, поднялся на ноги.
Мне припомнилось, что необходим и третий глоток. Но оставаться на месте я был не в силах. Мой ум кипел от множества необыкновенных, удивительных мыслей; перед внутренним взором носилась целая уйма образов — они были смутными, неотчетливыми, но я знал, что минута — и слова мои потекут свободно, вольно. Я должен был во что бы то ни стало увидеть Эмму и Голиаса: иначе готовое вот-вот брызнуть из меня фонтаном красноречие будет растрачено попусту на ошарашенных воробьев. Моего вдохновения с избытком хватит и на остальных. Теперь-то я больше не стану увиливать от задания Эмброуза! Я уже различал контуры захватывающей повести, которой смогу угостить слушателей. Мной владело упоительное ощущение, что мне нужно только чуть-чуть сосредоточиться — и лица, и происшествия предстанут в моем рассказе живыми, настоящими… Ни в коем случае нельзя было таить это от других.
Но от едущих верхом паломников я отстал слишком далеко. Удастся мне их догнать или не удастся — вот в чем вопрос. Опрометью ринувшись с места, я наткнулся на белого коня, по-прежнему щипавшего цветки багряника. Спасен!
В спешке я склонен увлекаться и забывать о действительности. Вот и сейчас: мне и в голову не пришло задуматься, что наездник из меня никакой, что лошадь не оседлана и что через расселину нам вдвоем уж никак не протиснуться. Могли ли меня всерьез заботить такие мелочи?
Неожиданное открытие еще больше меня подхлестнуло: у коня, когда я разглядел его вблизи, обнаружились покрытые перьями придатки, свисавшие по бокам. Спинная кость, из которой они произрастали, послужила мне удобной ручкой. Я покрепче за нее ухватился — раз! — и оказался верхом.
Конь не мог от меня ускользнуть: путь ему заграждали три иудиных дерева. Однако не успел я перекинуть через него ногу, как он стремглав сорвался с места. И не куда попало, как можно было ожидать, — нет, он одним прыжком перемахнул через забор из голубых елей, потом рванул все выше и выше, описал над холмом круг (по-видимому, желая лучше сориентироваться на местности) — и устремил свой полет в поднебесье, навстречу предзакатному солнцу.
Я был так взбудоражен, что не испытывал ни малейшего страха. В конце концов, именно это мне и нужно: секунда-две, и мы настигнем моих попутчиков. Однако мой скакун и не думал снижаться. Сколько я его ни тормошил, сколько ни умолял — он и ухом не повел в мою сторону. Никакие угрозы, заклинания и даже акробатические трюки не помогали… Видно, взобравшись на этого коня, я здорово хватил через край.
Голова у меня мигом прояснилась. Да, я должен был исполнить повеление Делосского Оракула и отпить из Иппокрены три раза подряд. Но мне стало ясно и то, что навряд ли и в этом случае я сумел бы присоединиться к Голиасу, Эмме и прочим. Два глотка ключевой воды не могли не перевернуть мою судьбу. Посещение Иппокрены — слишком важное событие, оно не может быть простой остановкой в пути, даже если путешествуешь в приятном обществе к Гробнице Всадников. Я добился пропуска в Романию — и теперь, независимый ни от чьего водительства, должен управляться сам, на свой страх и риск.
Утраченного, я понимал, уже не вернуть, но я видел и приобретения. Говорят, в самый последний миг в сознании утопающего проносится вся его жизнь — от начала и до конца. Когда мы взмыли ввысь, все увиденное, услышанное и пережитое в Романии представилось мне как на ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51