— Ладно, приятель, пока!
Голиас удержал меня за полу.
— Мне очень жаль, Шендон, что ты никак не возьмешь этого в толк. Погоди минутку. Я пообещал Тилю вытащить его из одной нешуточной заварушки, которую он сам затеял, и если меня прямиком не отправят за решетку — я постараюсь к тебе подскочить. Авось еще свидимся.
Голиас протянул мне руку — и я коснулся ее брезгливо, словно боялся запачкаться.
— Вот и чудненько поладили, — съязвил я напоследок.
На том мы и расстались. Сердито шагая вперед, я все больше мрачнел. В Романии я не раз сталкивался с трудностями и преодолевал их сам, хотя это и удавалось мне только по воле случая. Союз с Голиасом стал представляться мне главной опорой существования. И вот ни с того ни с сего — он меня предал. Удивление боролось во мне с негодованием. Я все еще не верил случившемуся: в голове никак не укладывалось, что дружба наша распалась сразу после достигнутой совместными усилиями победы — ведь нам обоим изрядно пришлось повозиться с бедолагой Джонсом. Именно на свадебном торжестве Луция я впервые так остро ощутил радость прочного товарищества, скрепленного крепким пожатием дружеской руки.
И вдруг — без всякой видимой причины — мы сделались чужими друг другу. Горечь вытеснила все другие чувства. Особенно тяжело было вспоминать, как я без промедления откликнулся на просьбу Голиаса о помощи, а ведь он, заметим, был мне едва знаком тогда… Теперь подмога требовалась мне: путешествие, по его же уверениям, мне предстояло непростое — и как же он меня подвел!
Я проклинал его на чем свет стоит за двуличие, а себя — за излишнюю доверчивость. Голиас сделался для меня воплощением безупречной честности, но теперь выяснилось, что это совсем не так. Это печальное открытие обесценило все мои приобретения в Романии, очевидно, мнимые. Отныне я был готов подозревать всех и каждого. Оживший во мне былой скептический дух вволю потешался над моей же легковерностью. Казня себя и терзаясь мучительным стыдом за недавнюю наивность, я в то же время не мог отделаться от тяжелого, гнетущего сознания невозвратимой утраты. Новообращенному разочарование дается куда труднее, чем тому, кто никогда не знал никакой веры.
Быстрая ходьба была единственным средством дать выход накопившемуся неудовольствию — и я шел, не сбавляя темпа, изредка останавливаясь только для того, чтобы перекусить. Поглощенный своими переживаниями, я мало обращал внимания на окрестности и почти не замечал того, кто или что еще, кроме меня, передвигается по дороге. Когда ближе к полудню меня догнала какая-то запряженная лошадьми повозка, я, не глядя, посторонился, желая пропустить ее вперед.
— Эй, на козлах! Остановите карету, пожалуйста, — послышался женский голос.
Я упрямо шел дальше, не желая поворачивать головы, но женщина окликнула меня:
— Простите, сэр, эта дорога ведет к Готаму?
— Спросите кого-нибудь другого, — с неохотой отозвался я. — Я знаю только, что это где-то там, по ту сторону Титанов.
Черты ее лица не отличались правильностью, однако бойкий, зазывный взгляд невольно приковывал к себе внимание.
— Простите мое любопытство: мне хотелось у вас спросить — очевидно, вы совершаете вечернюю прогулку?
Почему она так спросила, догадаться было нетрудно. Стараниями Джонса я вырядился в один из лучших нарядов Равана — в костюм из черного бархата, отделанного серебряными украшениями. В нем меня легко было принять за неизвестного богача. Такие щеголи по пыльным дорогам пешком не путешествуют.
— Нет, — буркнул я. — Я просто иду из одного места в другое.
— Ах, вот оно что! — участливо воскликнула незнакомка. — Вы просто ходите из одного места в другое. Должно быть, это безумно интересно.
С губ у меня уже готово было слететь ироническое замечание, однако, вдруг сообразив, что к чему, я едва не споткнулся. Она потупила взор, когда я приблизился к карете, но ямочки на щеках были красноречивее всяких слов. Наши взгляды встретились — и я прочитал в ее глазах то, что было мне знакомо как нельзя лучше. Сколько разных девиц, случайно попадавшихся мне на пути, когда я жил еще у себя дома, смотрели на меня точно так же! Мне ясно было, что эта женщина, слишком искушенная и разборчивая, превыше всего ставит собственные прихоти. На моем лице в ответ без труда отобразилось то же самое выражение, о котором я и думать забыл после катастрофической переделки с Цирцеей.
— Еще бы! Конечно, интересно, — поддакнул я. — Но это смотря с кем.
Незнакомка помедлила, взвешивая мои слова.
— Вы не сочтете меня навязчивой, если я предложу вам проехаться в карете? Ходьба наверняка вас утомила.
— Не сочту. Не сочтите навязчивым и меня, — с готовностью откликнулся я. — Между прочим, я вовсе не так уж утомлен, как может показаться.
Вот так у нас сладилось дело с Бекки Кроули. Ей и в голову не пришло снимать с руки обручальное кольцо, когда вечером в гостинице она впустила меня к себе в комнату. А когда на рассвете я ее покидал, она только сонно улыбнулась и пошевелила в воздухе пальчиками в знак прощания.
С ней было легко и свободно: мы понимали друг друга с полуслова. Расставание не причинило мне ни малейшего огорчения — нельзя было и сравнивать с тем отчаянием, какое я испытывал после утраты Розалетты. Ничуть не походили мои чувства и на ту пылкую страсть, которая обуревала меня к Нимью. Однако мой роман с Бекки не доставил мне и того самозабвенного наслаждения, какое меня охватывало когда-то при одной мысли о тех двух женщинах. Мы провели вместе всего одну ночь — и этого оказалось вполне достаточно. Я слишком хорошо раскусил миссис Кроули, для того чтобы помышлять о продолжении нашей связи. Более того: покинув гостиницу и отнюдь не желая новой встречи (ведь Бекки могла нагнать меня в карете), я свернул с большой дороги на боковую у первой же развилки.
Надо сказать, что знакомство с особой, столь беспечно взиравшей на человеческие взаимоотношения, несколько меня успокоило. Я уже не испытывал прежней досады на Голиаса. Он воспользовался моими услугами, когда в них нуждался, и забыл обо мне в тот самый момент, когда необходимость миновала. Сам я всегда поступал точно так же. Именно такой образ действий я всегда, за исключением недавнего периода поврежденности в рассудке, считал нормой человеческого поведения. Теперь мне предстояло снова твердо стать на почву реальности и начисто выбросить из головы все эти бредни.
С тех самых пор, как я покинул Замок Ниграмус, дорога неуклонно вела вверх. К полудню я уже различил вдали отроги Титанов. Неожиданно путь мне преградил канал. Мост через него, по всем признакам, был разрушен очень давно. С неудовольствием я огляделся вокруг.
Окрестности глаз не радовали. Нелепая запущенность этих мест могла быть только плодом человеческой деятельности и очень напоминала мне неприглядность иных сельских клочков земли близ Чикаго. Здесь тоже были унылые заброшенные фермы: но нельзя было и помыслить, что на них некогда произрастало что-то полезное. Там и сям виднелись убогие домишки: непонятно, кто и ради чего вздумал здесь поселиться на жительство и чем добывает себе средства на пропитание. Осень обесцветила листву на редко попадавшихся деревьях, вместо того чтобы окрасить их убранство. В довершение всего на краю чахлой делянки красовался шест с предостерегающей надписью: «Охотникам и трапперам вход воспрещен!»
Канал, казалось, все еще использовался для судоходства, хотя вода цвела тиной. Направо от меня, к северу, не видно было ни души, а на юге маячило какое-то приближавшееся судно. Вскоре со мной поравнялась баржа, которую тянули мулы.
Несмотря на мрачный пейзаж и не самый приятный способ передвижения, пассажиры баржи, явно наслаждаясь путешествием, веселились вовсю — кричали, хохотали, размахивали руками. Их внешность тоже вполне соответствовала разнузданному поведению. Неухоженные мулы дико вращали глазами.
Я посторонился — дать им дорогу, потом решил поприветствовать баржу. Выждав, пока она проплывет мимо, я вгляделся в корму. Краска на ней облупилась, однако надпись еще вполне можно было разобрать:
«Менипп» из Наррагонии.
— Эй, на «Мениппе»! — крикнул я громче, чем требовалось. Большинство пассажиров располагались по другую сторону баржи, и пока что никто из них меня не замечал. На мой возглас обернулись разом едва ли не все, а их было до полусотни. Тотчас же многие покатились со смеху, тыча в меня пальцами.
— Гляньте-ка сюда!
— Позовите капитана!
— Где Лорель?
— Эй, застопорите ход: пускай капитан тоже повеселится вволю.
Без последнего распоряжения вполне можно было обойтись: возчик уже растянул рот до ушей в ухмылке, и мулы остановились сами собой. Теперь на меня можно было глазеть вволю — и передо мной возник выбор: либо сделаться предметом их насмешек, либо малодушно ретироваться. Не зная, на что решиться, я уставился на хохочущую ораву. Сцепиться с ними в одиночку было рискованно, а перекричать множество глоток — попросту невозможно.
Мой гнев, не находя выхода, вот-вот готов был разразиться безудержной вспышкой, однако этого не случилось. В дверях каюты показался какой-то человек.
— Кто велел застопорить ход? — грозно обратился он к погонщику мулов.
— Я! Я! Нет, я! — послышались голоса с разных концов палубы.
— Они-то вовсю распоряжаются, это точно, — подтвердил погонщик, — однако вас мулы слушаются как миленькие. А тут, едва я завидел этого молодчика, они и уперлись — ни тпру, ни ну.
Возчик махнул рукой в мою сторону.
Капитан — нескладный верзила с лошадиным лицом — вгляделся в меня и хмыкнул:
— Да уж, молодчик тот еще, красавец весь из себя. На этом терпению моему пришел конец. В два прыжка я нагнал баржу и заорал:
— Я вам покажу, как языки распускать! — Ярость захлестнула меня целиком, поскольку мое возмущение повергло их в полный восторг. — Какой я вам молодчик?
Капитан и бровью не повел.
— Ну, тогда попробуй сам определить, кто ты такой на самом деле.
Если и можно было достойным образом выбраться из угла, в который он меня загнал, сгоряча подходящий ответ мне никак не давался, и я ляпнул наобум:
— Как кто? Что вы, что я — без разницы!
— Гордишься этим небось?
Он оставил мне небольшую зацепку, но я не рискнул за нее ухватиться. Его едкий вопрос и не менее ироничный взгляд разбередили во мне свежие еще раны. Однако выглядеть проигравшим перепалку мне не улыбалось.
— Живу себе помаленьку, и ладно!
— Меня звать Анания, можно и Саймон, — представился капитан. — Титулуют Лорелем. С. Лорель — предводитель моих скудных разумом собратьев по кораблю. По этой части я незаурядный знаток. Вы могли бы стать ценным приобретением для моей коллекции. Коли соблаговолите — прошу прямо на борт.
Я призадумался. Разнузданная команда довела меня до белого каления, однако другого способа перебраться через вонючий канал, не искупавшись в нем, я не видел.
— В какую сторону вы направляетесь? — решил я не спешить с ответом.
Глаза капитана заискрились насмешкой, и я торопливо добавил:
— Да-да, я понимаю, — по течению канала, но не будете ли вы проплывать мимо озера Эшеров?
— А какая вам разница? — пожал плечами капитан. — Все равно, куда ни кинетесь, друзей нигде не встретите.
Этим замечанием он задел самую свежую и болезненную из моих ран. Однако небрежный тон, с каким он высказал эту горькую истину, служил исцеляющим прижиганием.
— В чем-то, пожалуй, вы правы, — осторожно согласился я. — Но я не ищу друзей: мне необходимо попасть туда, куда я иду.
Несмотря на все усилия, убежденности моим словам недоставало. — Я задумал одно важное предприятие.
— Ах, вот оно что! — Капитан поджал губы. — Вам предстоят большие свершения. Полагаете, успех придаст вам бодрости?
— Еще бы!
Капитан оглушительно взревел:
— Поднять якорь! Развернуть все паруса! Всыпать горячих ленивым тварям — пусть пошевеливаются. Перед нами герой, жаждущий подвигов, а мы загораживаем ему дорогу.
Всеобщий хохот уже перестал меня смущать. Я даже сам, помимо воли, почувствовал, что рот у меня растягивается до ушей.
Капитан Лорель, ухмыляясь, скомандовал:
— Румпель на ветер! Тпру! Допускаю, что нашим неповоротливым мулам с вами и тягаться нечего — вы их в два счета обгоните, но смысл-то какой?
Единственное, что внушало мне уверенность в правильности выбранной мной дороги, это возможность передвигаться свободно, без помех, которые связывали меня по рукам и ногам. У меня вдруг мелькнула мысль перехитрить Оракула. Если на пути к Иппокрене самостоятельно я не в силах был сделать и шагу, то на иные средства передвижения заклятие, возможно, и не распространяется? Тогда, избавившись от чар, я, не исключено, сумею выбраться из этой опротивевшей мне местности.
— Оно и вправду, смысла ни на грош, — согласился я и перепрыгнул на борт баржи.
Капитан подал мне руку, помогая удержать равновесие.
— Надеюсь, вы не очень повесили нос после того, как задирали его больно уж высоко. Иногда, бывает, нос вешают прямо на квинту.
— Ничего-ничего, мы с вами квиты. — Новый знакомец больше меня не сердил, и я старался отвечать по возможности дружелюбнее. — Когда тебя оставляют с носом, ни задирать, ни вешать его не приходится.
— Поехали дальше! — велел Лорель погонщику мулов. — Вижу, опыт у вас кое-какой есть, поэтому остерегусь сводить вас с моими самодовольными профанами, а то ваше влияние может их подпортить. Давайте взойдем вместе на капитанский мостик. Вы, как новоприбывший, имеете полное право ознакомиться со списком пассажиров.
Капитанский мостик оказался крохотной площадкой на корме. Отсюда, однако, вся палуба была видна как на ладони, и я мог наблюдать также за ленивой поступью мулов и вглядываться в мутные воды канала. Мы уселись на скамеечке рядом и принялись беседовать, болтая ногами.
— Что это за компания подобралась на вашем судне? — был мой первый вопрос.
— Говорите вполголоса, чтобы не возмутить гармонию, царящую на протяжении всего нашего круиза, — предостерег меня капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51