Смуглая девушка-жена.
Все та же тонкая рубашка на ней. Руки и ноги — в крови. Истощенная, худая, как будто давно уже голодала. Щеки запали. Казалось, кости вот-вот прорвут ее тонкую кожу. Но она улыбалась.
Джиннет вскрикнула и отпрянула, но один лишь взгляд этих темных глаз парализовал ее, пригвоздив к месту. Женщины не отрываясь смотрели друг на друга. Одна — с дрожью ужаса, другая — с нечеловеческим спокойствием, с безмятежным безмолвием трупа. Ривен прижался к скале между ними.
Беззвучный крик вырвался изо рта Джиннет. Она бешено затрясла головой, не сводя глаз со своего двойника. А потом рванулась — шагнула с уступа. В пустоту…
— Нет! — Ривен бросился к ней. Слишком поздно.
Не проронив ни звука, она упала с уступа, перевернулась в воздухе, — лицо мелькнуло в свете луны, — и исчезла.
Боже правый!
Ривен прижался губами к камню и зажал уши руками. Он не хотел этого видеть, не хотел слышать… глухой звук удара и крик. Он не в силах был вынести ее крик. Ему показалось, что он слышит собственный голос, яростный вопль где-то там, далеко-далеко, и на мгновение за спиной у него вспыхнуло солнце. Он даже ощутил его тепло. А потом все пропало. Камень, к которому он прижимался щекой, был холодным, как смерть.
Осторожное прикосновение руки к его плечу. Он вздрогнул, точно испуганный заяц.
— Майкл, — сказала она.
На камне перед Ривеном сидела Дженнифер Маккиннон. На лице — тревога, на губах — ускользающая улыбка. Та самая улыбка — с чуть опущенным вниз уголком рта, — которую ей передал отец.
Его жена. Не какой-то двойник, не видение, не сон. Его жена. Здесь. Перед ним. На той же самой горе, что убила ее.
Он протянул к ней потрескавшиеся, изрезанные о камни руки. Их руки сплелись. Холодными пальцами она сжала его ладонь. Живая.
— Дженни? — глухо прошептал Ривен. Голос его сорвался.
На мгновение она нахмурилась, озадаченная. Потом лоб ее разгладился.
— Да. Дженни. Я — Дженни.
— Ты… Ты жива.
Она вновь улыбнулась.
— И даже больше, чем просто жива. Я — в этой истории, как теперь и ты сам. Теперь о тебе будут слагать легенды. И молва о тебе пройдет от этих гор и до самого моря. Ты стал легендарным персонажем, Майкл, и будешь жить вечно.
Ему на глаза навернулись слезы.
— Я не хочу быть легендарным персонажем. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Вернулась домой.
Она покачала головой.
— Эта часть истории закончена. Ее уже не переделаешь и не перескажешь заново. Я не вернусь. Не могу.
Теперь Ривен понял: это не та женщина, с которой он поднялся в тот день на Сгарр Диг. Не та, не совсем та. Рыдание комком встало в горле, когда он осознал, наконец, что его Дженни потеряна навсегда.
— Мингниш, так зовется земля, которая стала теперь твоим домом, — продолжала она. — Ты никогда его не покидал. Он проникает в тот мир и он часть того мира, который ты знаешь как свой, так что даже люди, которых ты знал в одном мире, стали людьми из другого.
— Кем была Джиннет? — спросил Ривен.
— Она была частью тебя. И меня. Ты боялся за меня, и она была этим страхом. И больше того. Магия, Майкл. Теперь ты веришь в нее?
Тупая боль поселилась в нем. Боль, которую он знал и прежде.
— Да, верю. Теперь.
— Мингниш соткан из магии. Он — не застывший, как мир Ская. Он постоянно меняется, и ты — то, что меняет его. Ты родился с историей, заключенной в твоей голове, история эта была так близка к сути этого мира, что Мингниш вошел в тебя. И кому ведомо — почему и как? Может быть, когда-нибудь ты узнаешь. И вместе с Мингнишем в тебя вошла его магия. Ты стал вершителем его судеб. Ты изменял его, а он изменял тебя. Но ты впитал в себя слишком много от этого мира. Слишком сильной стала связь, и когда… когда я умерла… это был катарсис. На какое-то время весь поток магии устремился в одном направлении — в Мингниш — и создал… Дженнифер. Ту самую смуглую молчаливую девушку, которая не давала тебе покоя, шла за тобою как тень с того момента, когда ты сам появился здесь. Потому что она любила тебя.
Он поднял глаза. Ее взгляд был устремлен в пропасть, в зияющую пустоту, лицо искажено горем, которое она пыталась сдержать.
— Магия была во мне, — продолжала она. — Она скопилась во мне, но не находила выхода. И мир, лишившийся магии, стал умирать. И лишь когда я вновь обрела свою целостность, магия освободилась.
— Потому что мы с Джиннет пришли сюда? — спросил Ривен.
Она кивнула.
— Теперь эта земля сама исцелит себя. А я снова стала собой.
Он попытался привлечь ее к себе, но она не сдвинулась с места.
— Почему?
— Смерть — это конец, — тихо вымолвила она. — Но история продолжается.
— Да, я и забыл. Жизнь продолжается, — хрипло выдавил он, заморгав, чтобы смахнуть предательскую слезу. — Но что теперь у меня осталось?
Она провела рукой по его щеке:
— История, быть может. Которая стоит того, чтобы ее рассказать. И причина, чтобы ее продолжить.
— Все закончилось, правда? Я должен вернуться. Туда, откуда пришел.
Она кивнула еще раз, молча.
— А я попаду сюда, в Мингниш, еще когда-нибудь?
— Сейчас ты возвращаешься. Ты идешь домой. И ты забываешь. Ты все забудешь. Иначе тебе никогда не найти покоя.
— Забуду все? — спросил он и вспомнил Исполинов и гномов, горы и города, друзей и врагов, и любимую, которая была совсем еще ребенком.
Все.
Поднялся ветер и завертелся вокруг скалы, словно стражник в панике. Ривен замерз. Его одежда совсем износилась и обтрепалась. Камни больно впивались в спину. Рассвет разлился, как кровь, по восточному небосклону, расцветая над зубчатой грядой Квиллина. Ривен весь дрожал, зябко ежась и обхватив себя руками.
Какого черта?
Сквозь рассеивающуюся тьму внизу вырисовывались туманные очертания долины. В окнах некоторых домов уже зажглись огни. Он стоял, пошатываясь, удивленно соображая, почему его одежда так странно сидит на нем. Хотелось есть. Руки горели от боли.
Он снова сел. Что-то забрезжило на самом краешке сознания — как смутный, едва уловимый образ. Он чувствовал себя ужасно. Но было еще одно странное ощущение. Ощущение того, что он жив… по-настоящему жив. Он мог теперь рассмеяться, отдав смех свой этим суровым горам, и голос его, многократно усиленный, обрушился бы на него звенящим эхом.
Не будешь же ты целый день тут сидеть.
Он поднялся. До хижины — расстояние приличное. Но небо вроде бы прояснялось. Похоже, будет хороший денек, — чистый, прозрачный, точно родниковая вода. Он улыбнулся безбрежным просторам, горам, голубому небу, отдаленному плеску морского прибоя у берега Ская.
Он заторопился домой. Потому что теперь Ривен знал, о чем будет писать.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58