— заинтересовался Владий, разглядывая и в самом деле примечательный нож: клинок обоюдоострый, в локоть длиной, рукоять костяная, наборная, с замысловатыми насечками.
— То история долгая, княжич, не ко времени ее сейчас ворошить… Теперь последнее. К печи подойди, видишь, травки и корешки там развешаны? Крайний слева найди, белый корень… Срежь-ка его, покажи мне. Да, он самый. Корень жар-цвета… А еще его Перуновым цветом называют, потому как он там вырастает, куда княжеский бог свою молнию кинет. Одну лишь ночь цветет, тогда и сыскать его можно, если посчастливится и Перун дозволит… Корешок этот силу тебе даст, любую хворобу снимет. Перед тем как на ночевку укладываться, кусочек отрежь и пожуй, утром словно родишься заново… Мал корешок, но на путь через Заморочный лес тебе хватит.
— Так, может, бабуля, тебе его сейчас пожевать — подлечиться? Больно глядеть, как ты мучаешься!
— Сама знаю, что и когда мне требуется! — рассердилась Диронья. — Сказано тебе, бери и не ерепенься. Мои раны другим лечатся: погибелью злыдней-обидчиков. И не твоя то забота… Уходи теперь, княжич. Совсем близко погоня. Не медли и за меня не тревожься. Коли Перун тебя не оставит без пригляда и покровительства своего, все хорошо сложится. А забудет или прогневается, то и чародейская сила от беды не спасет.
Владию очень не хотелось оставлять чуть живую старуху без всякой помощи, но он понимал, что задерживаться нельзя. Подложив ей под голову какие-то тряпки, чтобы удобнее было лежать, он распрощался с Дироньей и быстро, не оглядываясь, пошел в гущу леса. Лебеди над избушкой уже не кружили, и тишина вокруг стояла тревожная, будто насторожился лес, притаился, злых людей ожидая. Только Звонка по-прежнему билась в теснине Лебяжьего порога, свой нрав неукротимый выказывая. Но чем дальше в лес уходил княжич, тем глуше и глуше становился ее ропот, пока совсем не затих.
Он вспомнил вдруг, что забыл спросить у ворожеи Дироньи, где начинается Заморочный лес. Может быть, он уже вступил в него? Однако, внимательно осмотревшись, Владий не увидел ничего необычного. Чес как лес — разлапистые ели, невысокие березки, изредка ольховые заросли, рябина и орешник. Нет, наверно, рано еще.
Владий старался точно придерживаться избранного направления — на восток, туда, где перед рассветом должна будет появиться Утренняя звезда, — и надеялся, что это ему удается. Только бы шутник-лешак на пути не попался, не сбил ногу, не закрутил по болотистым низинкам. Такие истории он не раз слышал. И про ведьмаков, которые добрыми дядьками прикидываются, а потом из мальчишек упырей делают, тоже слышал. И про соблазнительных русалочек в лесных озерцах. В общем, от Заморочного леса ничего хорошего ждать не приходилось.
Нащупав на поясе охотничий нож, он сжал рукоятку. Попадись только упырь треклятый! Нет, страхи лесные его не пугали. О другом сердце болело — о том, что случилось два дня назад. Всего лишь два дня! Помоги, Перун!
Известие о том, что Любава жива, что беренды хотят продать ее Климоге, обрадовало Владия. Какие бы планы ни строил Климога на ее счет, самым важным было то, что сестре не причинят вреда. Может быть, ему тоже ничего не грозило? Владий сразу отбросил эту мысль, поскольку отныне главным желанием была месть. Княжич, сын князя, мог ли он хоть на мгновение дозволить себе подлую мысль — оставить в покое убийцу отца?! Он не знал еще, какой будет месть, но уверовал в ее неизбежность. Клятва, произнесенная перед ликом Перуна, не даст отступить.
День склонился к вечеру. Не солнце, свалившееся за спину, указало ему на это, а невероятная усталость: ног уже не чуял под собой, спина ныла, хотя на плечах ничего, кроме наброшенного медвежьего опашеня, подарка Дироньи, не было. Что ж, прикорнуть пора. И великоватый опашень в самый раз:под себя постелить и укрыться им же… Помоги, Перун, не съеденным быть, не замороченным, не другим каким! Уже засыпая, Владий припомнил про корень жар-цвета, крошечный кусочек ножом отсек и за щеку положил. Сладким он оказался. На том и уснул.
Пробуждение было тяжким. Шкура медвежья к земле примерзла, словно не под человечьим телом лежала, а под камнем холодным. Ноги-руки закоченели, чужими Владию показались… Встал, размялся, спиной о сосну потерся, чтобы чувствительность телу вернуть. И ахнул: Утреннюю звезду упустил! Первый страх прошел, за ним — новый. Не тот лес, в котором спать ложился! Была полянка сухонькая, теперь — низинка мшистая. Березки росли по краю, теперь откуда-то две сосенки кривые в середке взялись. И на траве желтеющей — иней. Значит, подумал Владий, в Заморочный лес я еще с вечера вошел, да не заметил. Сколько мороки теперь ждать? Ладно, управлюсь! Языком за щекой пощупал, кусочек корешка отыскивая. Неужто во сне проглотил? Впрочем, не о том забота. Идти надо. Идти…
5. Заморочный лес
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ему трудным не показался. Если что и мешало, так только буреломы лесные. Обходить их не мог, боясь с верного пути сбиться, поэтому напролом шел, себя не жалея. Изодрался весь, чуть глаза не выколол! После полудня сообразил вдруг: есть не хочется. Отчего так? Готовился же поголодать немного, грибами и ягодами попотчеваться, лесным духом продержаться. А тут полное ощущение, что опять Дироньины щи в животе бултыхаются! Славные были щи!..
Шел Владий по лесу, насвистывал. Заметил внезапно, что он один в лесу шумит, а более никто не осмеливается. Птица крылом не хлопнет, белка в листве не мелькнет, змейка из-под ног не скользнет. Мертвый лес. Тогда ему страшно стало.
Остановился, опашень с плеча скинул, принюхался. Вспомнил, как Диронья говорила: сам к духу привыкнешь, а нечисть близко не подойдет. Нож, однако, из-за пояса вытащил. И ночлег пораньше решил себе обустроить понадежнее: четыре орешины срубил, вокруг себя положил, заговорив, как сестра учила, в руке чародейский перстень зажал… Но вспомнил, что корень жар-цвета, как ворожея велела, не пожевал. Достал его из-за пазухи, примерился: надолго ли хватит? Отсек кусочек. Странным на вкус показался корень, сладким слишком…
ВТОРОЙ ДЕНЬ начался морозцем. Да не таким, что вчера примерещился, а вполне серьезным — со снежком, с метелицей. Среди лета откуда же? Однако этот вопрос не очень затронул сознание Владия. Проснувшись, он чувствовал себя не просто хорошо отдохнувшим, а словно обновленным, готовым единым махом и много верст прошагать и с лешаком поспорить, если придется.
Снег, выпавший ночью, быстро растаял, к полудню солнце вновь стало припекать. Пришлось опашень скатать, концы обвязать ремнем и пристроить на плечо наподобие переметной сумы. Все равно жарко было. Когда солнце в зенит поднялось, остановился для передышки. Кстати и озерцо лесное подвернулось, тихое, с пологим бережком. Владий, не раздумывая, с себя одежду сбросил, голяком в воду забежал, разгоряченное тело прохладой балуя.
И застыл, пораженный! С противоположного берега входила в воду прекрасная девушка: светлые волосы по плечам рассыпаны, высокая грудь обнажена, только нижняя юбка бедра облегает и по воде стелется. Владий присел в мелководье, затаился. Знакомое что-то померещилось ему в этой девушке. А она, с головой окунувшись, водой скрытая, проплыла почти до середины озерца, вынырнула с радостным смехом. Обмер Владий: быть того не может! Признал он смех — так звонко и заливисто только Любава смеяться умела.
Уж было рванулся Владий к сестре, но в последний миг удержал себя, даже губу закусил, чтобы не вскрикнуть. Откуда здесь Любаве взяться? Если беренды ее в Заморочный лес завели, разве позволили бы одной, без пригляда, купаться? Да и не стала бы она свое тело у них на глазах обнажать, всегда стыдлива была… Любава ли это?
Стараясь водой не плеснуть, Владий переместился в укрытие понадежнее — под нависшие с берега зеленые ветви плакучей ивы. Из-за них стал наблюдать за купанием русоволосой девушки, столь похожей на его сестру. Она, казалось, ничего вокруг себя не замечала. По кругу плавала, солнечным лучам то грудь выставляя, то загорелую спину. Потом о чем-то задумалась, помрачнела лицом — и протянула руки в ту сторону, где прятался княжич.
— Милый братец, — услышал он ласковый голос. — Иди же ко мне, иди! Или утонуть боишься? Так я помогу тебе. Ты только от берега оттолкнись, а я уж здесь тебя не оставлю…
Жутко стало Владию от этих слов. И Любавин голос, и не ее. Ласковый, а будто смертным холодом повеяло. Но глаз не отвести, тянет его в сестринские объятия, сил нет противиться. Напряг ноги, чтобы от песчаного дна сильней оттолкнуться и в несколько взмахов до сестры доплыть. И вдруг почувствовал, словно что-то за шею его придержало. Оказалось, шнурок с нанизанными на него княжеским родовым знаком и чародейским перстнем зацепился за ивовую ветку. Владий руку к горлу протянул, высвобождаясь, коснулся аметиста ладонью — тут же как молнией его пронзило от ладони до пят! Ударил камень своей волшебной защитной силой сразу и в тело, и в разум.
Владий тряхнул головой, прогоняя наваждение, попятился к берегу. Песчаное дно под ногами вязким стало, не отпускает, затягивает. Он за ветви ухватился, силы собрал, рванулся. Ива прогнулась над водой, но выдержала, не надломилась. Выкарабкавшись на берег, упал он в траву, тяжело дыша. На озерцо посмотрел и вскрикнул.
Прямо на глазах почернела вода, затем мутно-зеленой ряской покрылась, поросла коричневыми кочками и осокой. Уже не озеро — гнилое болото! А где же девушка, так похожая на Любаву? Ее и вовсе не узнать, она в жуткое страшилище превратилась: русые волосы стали грязными водорослями, гладкая кожа ржавым мхом покрылась, глаза шарами красными выкатились и глядят злобно.
— Уйти хочешь, сын человечий?! Не выйдет!
Она дико захохотала, сотрясаясь всем своим мерзким телом. Так вот кто это, догадался Владий, болотное чудище — кикимора! Жуткий смех ее, разительно отличавшийся от прежнего, звонкого и переливчатого, но обманного, заставил его окончательно прийти в себя. Он кинулся к тому месту, где оставил свою одежду и охотничий нож. Краем глаза успел заметить, что кикимора уже близко: болото для нее — как дорожка утоптанная.
Владий опашень с земли подхватил, отмахнулся им, заставив болотную уродину в растерянности остановиться возле берега.
Похоже, что дух светлого дыма, пропитавший медвежью шкуру, и заговоры старухи Дироньи и в самом деле нечисть отпугивают. Морщилась кикимора, клыкастый рот скалила, однако больше ни шагу вперед не делала.
Воспользовавшись ее замешательством, княжич кое-как оделся, не забывая между собой и кикиморой опашень, как щит, выставлять. Надо было, конечно, просто в охапку все похватать и улепетывать от болота подальше. Не сообразил сразу. Уродина его промашку встретила новым взрывом жутковатого хохота, от которого нутро Владия охолодело. Еще страшнее стало, когда увидел — ручищи кикиморы расти стали, вытягиваться по-змеиному, подбираясь к нему, стараясь в кольцо охватить. Зеленые, до запястий мхом покрытые, а кисти чешуйчатые, пальцы многосуставчатые, с цепкими когтями… Вот-вот сграбастают!
Княжич извернулся, едва избегнув смертельного объятия. Один ноготь только плечо задел, оставив обжигающий след. Не дожидаясь новой попытки, он выдернул нож из ножен, рубанул им по ближней руке что есть силы. Кикимора взвизгнула, отдернула пораненную ручищу, из которой потекла на траву коричневая кровь. Вторым ударом Владий сразу два мерзких пальца на другой ее руке отсек. Они, едва на землю упав, обернулись двумя змейками: по виду гадюки, но головки крысиные. Змейки в болото бросились, зашуршали осокой, в кочках укрылись.
Он изготовился к новым выходкам кикиморы, выставил вперед нож. То ли этой готовностью к бою Владий испугал уродину, то ли раны, им нанесенные, оказались болезненными, только она оставила свои попытки добраться до княжича. Ручищи назад втянула и мелкими шажками попятилась. В середке болота замерла, попищала немного, словно жаловалась кому-то, и обернулась замшелой корягой, наполовину притопленной в черной воде.
Владий облегченно вздохнул, утер со лба холодную испарину и, не задерживаясь больше у зловредного места, быстро зашагал прочь.
Еще долго за спиной что-то гукало и ахало, дальней грозе подражая. На чистом же небе ни облачка не было. Вероятно, лешаки над кикиморой потешались: упустила добычу, дурында! Владий спешил, не оглядывался. Сапожки, правда, ноги натерли, скинуть пришлось и босиком топать. И ссадина на плече ныла. С ней Владий решил перед сном разобраться. Говорила ведь ворожея, что корень жар-цвета любую хворобу снимает, значит, с царапиной от когтя кикиморского тоже справится.
НА ТРЕТЬЕ УТРО под снегом проснувшись, Владий совсем тому не удивился. Если предыдущими ночами зима в Заморочном лесу властвовала, почему этой ночью должно быть иначе? Он знал уже, что с восходом солнца начнется дружная весна, к полудню перейдет в жаркое лето, а на закате сменят его осенние листопады и мелкий дождичек. Не задумывался он и о пропитании, ибо за все это время еще ни разу не почувствовал голода. Вероятно, сладкий корень жар-цвета сытнее любых пирогов и каши: кусочек на ночь пожуешь — на весь будущий день хватит.
Немного беспокоила княжича одежка, которая прицла в полную негодность. Порвалась, поистрепалась лишком быстро из-за колючих кустарников и буреломов, встречавшихся на пути. Сапожки из мягкой кожи почему-то ужались — на ноги не натянуть. Пришлось вделать простенькие обмотки из остатков рубахи, на бедра тоже тряпицы накрутить, скрепив их по талии поясом. Хорошо еще, что медвежий опашень цел и невредим остался, от любой непогоды укрывал и нечисть лесную отпугивал.
Сегодня, помня наказ Дироньи, Владий собирался, дождавшись зорьки, повернуть на юг. В рассветной дымке он оглядел полянку, на которой провел ночь, и понял вдруг, какой опасности подвергался во сне. На снегу, начинавшем быстро таять, виднелось множество следов. Очень похожие на человеческие, только раза в полтора-два крупнее, они были повсюду. Только место его ночлега нетронутым оказалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52