«Бутяков Л. Владигор»: АСТ; М.; 2001
ISBN 5-7684-0660-3
Аннотация
В этом романе читатель встретится не только с мужественным Владигором, но и с чародеями и колдунами, упырями и оборотнями, прекрасными загадочными женщинами… В общем, со всем тем, что характерно для жанра героической фэнтези.
Но «Владигор» — не простоеще одно произведение в стиле «фэнтези». Это удачная попытка соединить языческий мир древних славян с «волшебной реальностью» и найти ответ на извечные вопросы бытия: кто мы? зачем мы? куда мы идем?
Леонид Бутяков
Владигор
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ЗЛЫДЕНЬ
…И вот теперь — уставшим от потерь, от пьянок и недель работы рьяной — он говорит:
«По Синегорью бродит Зверь, скрываясь в буреломах и бурьянах! Крепчает, матереет год от года. Наступит срок — и дикая порода в нас оживет и обрюхатит нас, поскольку семя проросло сейчас! Когда же нам ударит по мозгам пьянящий жар безумств, Зверь вздернет хвост и прыгнет к обветшалым небесам — и одолеет их, и встанет в полный рост!.. Тогда не говорите мне о том, что я не колошматил в каждый дом и не кричал, уставший от потерь, что скоро вашу дверь взломает Зверь!»
«Синегорские Летописания», Книга Двенадцатая, X-XI. Песнь о Звере (современное переложение)
1. Кровавая ночь
Род не был богом. Род был творцом Вселенной — ее Пространства и ее Времени, ее миров, живых и мертвых, и богов ее. Таким был Род, таким и остается — вне сравнений земных и небесных, вне разумения сущих и последующих. Вне всего. Но от Рода явлены были боги: Сварог — бог небес, нравом спокойный и силой понапрасну не балующий, Дажъбог — податель благ земных и заступник наш, бог солнечный, Мокошь — богиня плодородия, водоносица, удачница женская. От них рождены и другие (но только ль от них? — уж не помнит никто), своенравные, страстями обуреваемые… Они всегда не прочь поиграть миром человеческим. Бог ветра — Стрибог — буйный, да отходчивый. Бог зверья и скотины домашней, да еще, говорят, покровитель менял и торговцев, — Белее — капризный, скупой и злопамятный. Сын небес, Сварогов сын, — Сварожич — бог огненный. Лико светила надземного — Хоре — то ласковый, то жесткосердный. Самый веселый бог — Ярило — гуляка радостный, женолюб и выпивоха. Переплут — бог подземный, к ночи о нем не хочу говорить… А главный средь ряда сего, бог всевидящий и повелительный, гордый и праведный, княжеский бог — Перун. Известно еще, что пес у него в услужении, Симаргл прозываемый, с пастью клыкастой и крылами лазоревыми, аки молния быстрый… И уж как они, столь розные да грозные, в ряду своем сладили,как междусобби вершили и юдоль земную делили, про то наши старцы смутно сказывают — по страху ли великому, по неразумению ли, то ли еще по причине какой.
— А наш-то бог кто среди них, Любавушка?
— Ты будто дитя малое, Владий! Восемь годков к зиме будет, а простого усвоить не можешь. Сколько раз повторять тебе, что княжеский бог — Перун. Он заступник нам и судия. К нему помыслы наши в дни тревог, и благодарность наша — тоже к нему.
— Белый ягненок, которого отец третьего дня зарезал возле речной пещеры,-благодарение Перуну? Совсем махонький был ягненочек, шерстка нежная, шелковистая. Жалко его…
— Так старейшины указали: жертва нужна была богу от князя. Слышал небось, возле самого Ладора волкодлаки-оборотни шастают. От них защиту у Перуна отец попросил.
— Глупость какую старики присоветовали! Перуну наш ягненок — на зуб не хватит. Лучше бы охотников и стражников крепостных по лесам разослали, волчью нечисть враз извели бы!
— Простым копьем не проткнешь волкодлака. Не волчара он — оборотень. То человек, то зверь, как угадаешь? Перун же все видит, всякое понимает. И ягненок наш не для трапезы нужен ему, а как знак почтения и просьбы княжеской о вспоможении.
— Почему же отец к Перуну обратился с поклоном, а не к зверьему богу Велесу? У Велеса, чай, над волкодлаками власть поболее?
— Типун тебе на язык, братец! Велес издревле с Перуном не ладит, бит был им не раз, хотя и сродственник. Можно ли разве нам, детям княжеским, даже думать о том, чтобы отец недругу Перуна кланялся?! Да и не во власти капризного Велеса лесная нечисть. Волкодлаки, лешаки, упыри и болотники, если кому и подвластны, то лишь Черному богу — злобному и коварному Триглаву, ворогу всего сущего.
А кто, Любавушка, сильнее — Триглав или Перун?
— Разболтался ты, братец, к часу полночному, словно кто за язык тебя дергает! Ну-ка, быстренько спать, покуда я няньку не кликнула!
Конечно, не угроза на Владия подействовала, а время позднее. Легонько вздохнув, мальчик повернулся на бок и пожелав-пробормотав «Покойной ночи, сестрица», смежил веки. Лунный луч, пробившийся сквозь ночные облака, скользнул через оконце детской опочивальни и замер на медвежьей шкуре, брошенной на дубовый пол. И показалось на мгновение Любаве, почти уже взрослой —пятнадцатилетней — дочери князя Светозора, правителя Синегорья, что луч тот окрасился кровью. Мгновение было кратким, но зловещим. Невольно вздрогнув, Любава потеплее укрыла своего уснувшего братца овечьим одеялом, прошептала мольбу еженощную к берегине-заступнице и погасила свечу.
Ночь, словно ворона черные крылья, распласталась над Синегорьем. Гнал Стрибог пелену облаков, лишь изредка разрываемую полнолунным светом, ив этом недолгом свете крепостная стража пыталась оглядеть подступы к Ладору. Да углядишь ли что? Запахнувшись в грубый домотканый плащ, караульный десятник поднялся по ступеням надвратной башни. Молодой стражник окликнул его с запозданием, за что тут же получил , выговор, хотя и не слишком суровый. В такую ночь следовало бы троих молодцов у ворот да двоих на башню надвратную выставить. Только взять-то их где, коль почти всю караульную полусотню Светозор приказал в город отправить? Дескать, взбудоражено простонародье слухами о волкодлаках, защиты требует от ночной нечисти.
В былые годы городская стена весь Ладор охраняла. Но разросся стольный град, тесен стал для житья. Пологие склоны Ладорского холма пошли под застройку:
домишки деревянные, улочки кривые, народ шумливый. В обычное время новые поселенцы со старожилами ладят, на каменные дома, крепостной твердью хранимые, без неумной зависти поглядывают, ибо верно сказано: «На чужой каравай рот не разевай». А как по окрестным лесам нечисть поганая бродить стала, так будто подменили их! Ропщут, злобятся, челобитные князю шлют. Скорей бы дружина в Ладор воротилась, навела бы порядок в лесах и долинах. Но, видать, много дел у воеводы Фотия на берегах Аракоса оказалось, коль третий месяц уже князь со своим воеводой лишь письмами через гонцов обменивается.
С этими невеселыми мыслями посмотрел десятник на княжеский дворец, темная громада которого возвышалась даже над крепостными башнями. Два окна во дворце, хотя время за полночь, светились: одно внизу, у самого входа, — здесь дворцовая стража службу несет, а другое — в третьем ярусе, где малая горница князя. «Не спится Светозору, свечи жжет не жалеючи, — покачал головой десятник. — Да, нелегко княжеством править. А вот наше дело простое — ратное…» С тем и отправился он других караульных проверять.
Прав был десятник — не спалось в эту ночь Светозору. Накинув бобровый опашень на широкие плечи» расхаживал он по горнице, хмурил густые брови, искоса поглядывая на большую карту, где его княжество искусно отображено было. Хоть велика карта, чуть не всю стену горницы собой покрывает, а не дает она ответа на сегодняшние вопросы: откуда опасность к Ладору приблизилась, кто волкодлаков науськивает, какие цели таинственный враг преследует?
Кабы возможность была, две-три сотни дружинников с юго-восточного приграничья сейчас отозвать, покойнее стало бы на сердце. Но вновь написал ему Фотий, что айгурские отряды набеги умножили, головной княжеской дружине ни дня роздыху не дают. Призвать к Ладору даже сотню-другую испытанных воинов — значит оставить верную дружину на разрыв диким кочевникам. Те слабину сразу приметят, ударят по неохранным деревням — много крови прольется на травы покосные и в светлые воды Аракоса… И чем оправдаться потом Светозору перед людьми? Тем, что нечисти испугался, оборотней лесных? Нет, иное решение отыскать нынче надобно!
Двадцать лет княжит он в Синегорье, всякое за те лета бывало — и доброе, и злое. Однако всегда народ ему доверялся, твердо зная главное: князь Светозор не о себе — о родной земле печется, жизнь за нее отдаст, коли потребуется. Не ведали только синегорцы, что самому князю гордая, своенравная и прекрасная вотчина мнилась последнее время не державой подвластной, а женою возлюбленной. Нельзя владеть ею с помощью силы, нельзя подчинять своим прихотям, но дозволяет она любить себя и лелеять. И не княжит он на земле сей, а лишь волю богов, ее привечающих, исполняет. Оттого и молодела душа Светозора, сердце радостью всякий раз полнилось, когда, поднимаясь под утро на Княжескую башню, смотрел он, не мигая, на зарождающуюся зарю, на то розовое сияние, что высвечивало далеко на востоке заснеженные горные пики, затем вдруг преломлялось и нежданно окрашивало их всеми оттенками синего: от лазоревого, небесного до густофиолетового…
Почти восемь лет уже длится его скорбное вдовство. Никто ложе в опочивальне княжеской с ним не делит, ибо какая сравниться посмела бы с его Василисой? Умерла она в одночасье, не осилив мучительных родов, но успев подарить ему сына — княжича Владия. Лю-бава. старшая дочь, в нее красотой, в отца разумением, с той поры заменила мальчонке мать, а во дворце стала всеми признанной хозяйкой. Оба они, сын и дочь, для Светозора теперь единственная отрада в печалях жизненных и надежда в помыслах о дальнейшей судьбе Синегорского княжества.
А судьба Синегорья князю великой виделась, небывалой досель! Мечтал Светозор, что могучею станет держава, раскинется вольно от моря Борейского до моря Таврийского, от Рифейских гор до самой Кельтики. И не меч то сделает, а сила разума. Зачем народам одного языка и крови жить розно и смутно? Объединиться им надобно в крепкое братство, уничтожить меж собою границы, правителя мудрого выбрать.
К тому дело движется, да больно уж медленно. Шесть лет назад заключили Союз Братских Княжеств и кровью своей договор подписали четыре правителя: Светозор Синегорский, Дометий Ильмерский, Изот Венедский и Калин Ладанейский. Конечно, это еще не держава от моря до моря, но ведь с чего-то надо начинать. Братский союз — не военный. ан все же полезный в торговых делах и ремесленных, в прочих многих. Был и тайный уговор меж правителями: не признавать ни в одном княжестве братском самозваных владык, буде такие объявятся вдруг и престол княжеский займут не по закону. Узурпатора оного следует общею силою изгнать, дабы вернуть вотчину в русло правопорядка.
Синегорье, Венедия, Ильмер, Ладанея с той поры без раздоров живут, ведут торг, к общей выгоде, в спину удара коварного не страшатся. Им бы еще по военным делам сговориться — не будет сильней никого в этом свете. Однако Изот и Калин своих ратников на защиту соседских земель посылать не желают, вперед не заглядывают, близким кругом забот ограничиваются. Ильмерский князь Дометий благосклонней к словам Свето-зора, поскольку ему постоянно досаждают набеги айгурских и савроматских племен из Этверской пустыни. С ним, похоже, вскорости удастся составить договор о дружинной подмоге. Тогда и Калин с Изотом сговорчивей станут…
Князь сел за стол, вынул из шкатулки гусиное перо, фляжечку серебряную с особой краской, чистый пергамент. Пристроив подсвечник поближе, он решительно вывел первые фразы: «Климога, брат мой, обращаюсь к тебе в час нерадостный для стольного града Ладора. Неведомый враг объявился в наших лесах, татьствует злобно и беспричинно, людей живота лишает да уже и к самому граду ночами выходит — волкодлаки, чьим-то умыслом направляемые. А дружина моя ноне с айгурами бьется от дома далече, звать ее возвращаться в Ладор не ко времени будет. Посему княжьей властью своей и правом старшего брата повелеваю тебе, Климога, немедля покинув крепость Мозынь, с малой дружиной явиться в Ладор, по пути сколько можно злой погани истребляя, однако нигде не задерживаясь и на лишний час».
Отношения с младшим братом у Светозора давно не заладились, с той поры еще, когда юная Василиса вошла во дворец княжеский законной хозяйкой. Да и со смертью ее примирения душевного меж братьями не случилось. Прошлой весной, когда норов Климога стал и вовсе несдержанным, Светозор выделил брату две сотни конных и две сотни пеших дружинников и велел отправляться к Венедскому морю. Там надлежало ему укрепить береговую защиту, поскольку жалобы шли из поселений приморских на борейских разбойников, а также способствовать всячески постройке ладейной флотилии, равно сумевшей бы реками и морем ходить за товаром.
Один лишь раз за целый год соизволил брат прислать известье о себе Светозору. Сообщил, что в бурю с ладьи унесло воеводу Ермила, и просил утвердить повелением княжеским нового — Гурия. О делах же отделался малостью: дескать, разбойничать с моря поменее стали, дружины боясь, а ладьи мастерить только начали… Скорбная весть о погибшем Ермиле, славном вояке и верном товарище, опечалила князя, да что тут исправишь? Сотника Гурия знал он неважно, однако не стал возражать против его возвышения до воеводского звания.
Вздохнув, Светозор продолжил послание к брату:
«Если же ты по причине какой обиду на меня затаил, то усмири ее нашей вотчины ради. Не себе на защиту зову — стольный град оберечь. Сам с дружиной пойти не захочешь, не осерчаю. Но коли подмога задержится, не прощу никогда и народ не простит. Так и дружине скажи, и воеводе Гурию. Ему сей поход спешный лучшей проверкой будет на воеводское звание. За сим остаюсь твоим любящим братом. Князь Светозор».
Приложившись к пергаменту княжеской печатью, Светозор собрался было вызвать гонца во дворец, но внезапно заметил, что пламя свечей потускнело и в горнице словно бы сами стены свет излучать стали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52