— Откуда?
— Говорят, что в слободку на выручку шли. На них местные мужики ночью наткнулись, рассказали о бунте. Вот Ждан, как и мы, сюда заторопился. А мы первыми поспели…
— Славься, Перун, теперь нам никто не страшен! Сколько людей у него?
— Почти две сотни. Вон, гляди, подходят! В самом деле, на окраине слободы показались всадники, и вскоре со взмыленного жеребца соскочил Ждан,
обнял Третьяка…
Заметив кровоточащую рану на его плече, Ждан спросил:
— Что, сотник, не удержался — сам в драку полез?
— Тебя разве дождешься? — отшутился Третьяк. — Спишь долго.
— Ну, надеюсь, кое-что и на мою долю осталось.
— А вот еще немного здесь посудачим, так ясно будет, сколько своих псов заморских Арес из крепости спустит. Наверняка твой отряд с караульных башен уже заприметили…
Словно подтверждая его слова, крепостные ворота распахнулись и на дороге, ведущей в Нижнюю слободу, показались борейские латники. Их было не меньше сотни. Но разве этого количества достаточно, чтобы разбить объединенные силы Третьяка и Ждана? Или Климога по-прежнему думает, что ему противостоят лишь слободские мужики?
— Что делать будем? — спросил Ждан. — Князь на сей случай что приказал?
— Велел не ввязываться. Но тебя-то в расчет не брал! Мы ничего толком о тебе не знали… Да тут еще слобожане артачатся, многие уходить не хотят. Неужто борейцам на расправу оставим? Если о моем желании спрашиваешь, так оно простое: врезать гадам как следует!
— Быть посему, — кивнул Ждан. — Зря, что ли, мои люди коней не жалели? Сейчас не удержишь, в бой рвутся. Накажем заморских гостей, а там видно будет!
Оба ошибались, считая, что борейцы выступили на слободку по приказу Климоги. И предположить не могли, что упившийся властитель мирно дрыхнет в опочивальне, а всеми действиями против мятежников заправляет теперь Черный колдун Арес.
Как только башенная стража доложила ему о вооруженных всадниках, замеченных на опушке леса, о звуках битвы (саму-то ее не видать из-за слободских построек, но звон металла и крики людей различить можно) и о том, что до сих пор нет никаких известий от Кугдиса, Арес понял: пришло время всерьез покарать голытьбу Владигора. Если они так много о себе возомнили и даже осмелились средь бела дня напасть на отборных борейских воинов, охраняющих стольный город, что ж, пусть испытают в полной мере силу его, Ареса, колдовского гнева! Пощады не будет!
Двести латников были направлены им в слободу не для битвы. Совсем иное замыслил Черный колдун — выманить бунтовщиков из деревянных лачуг под крепостные стены, хотя бы и пожертвовав для этого частью своего войска.
Расчет оказался верным. Люди Третьяка и Ждана, разгоряченные победой над первым отрядом иноземцев, набросились на неповоротливую борейскую колонну, как молодые волки на стадо сохатых. Взмыли в воздух каленые стрелы и дротики, засверкали мечи, топоры и боевые рогатины, вновь полилась на землю кровь — своя и чужая. Ударив одновременно из Нижней слободы и с лесной опушки, синегорцы надеялись рассечь вражескую колонну, навязать ей плотную рукопашную драку, при которой тяжелые борейские доспехи становятся не столько защитой, сколько помехой.
Этот план им почти удался: всадники Ждана, вылетев из придорожного редколесья, с ходу вклинились в ряды латников. Те не успели изготовиться к отражению атаки — и копья их, щиты и шлемы, словно сухие доски, затрещали под копытами вздыбленных лошадей, под ударами кистеней и железных дубин. Пращники из отряда Третьяка ударили в лоб колонны целым градом камней, принудив ее остановиться в самом опасном месте — меж двух высоких скирд соломы, с которых на борейские плечи и головы посыпались самые отчаянные разбойники. Казалось, поражение иноземцев неизбежно…
Неожиданно над схваткой, перекрывая звон оружия и предсмертные стоны воинов, зазвучал сигнал боевой трубы. В тот же миг борейцы, не обращая внимания на своих раненых товарищей и издевательские оклики бунтовщиков, сбрасывая по пути тяжелые доспехи и даже оружие, устремились назад, к воротам Ладора!
— Бегут, мерзавцы! — завопил Третьяк, преисполненный радости от очередного и столь быстрого успеха. — Добивай их, ребята! Вперед!..
И все, кто расслышал его в этом гвалте, рванулись за панически удирающим неприятелем.
Только Ждан заподозрил неладное. Он попытался остановить своих воинов, но тщетно. Не приученные беспрекословно подчиняться командирским приказам, бывшие разбойники и только что познавшие дух вольницы простолюдины кинулись вслед за ненавистными борейцами. Одно лишь руководило ими: чувство близкого и беспощадного возмездия. И что смогло бы сейчас удержать их?
Черный колдун наблюдал за битвой с высоты Княжеской башни. Злорадная усмешка скривила его лицо, когда обнаглевшие бунтовщики, повинуясь своему неразумному порыву, вплотную приблизились к распахнутым крепостным воротам.
— Закрыть ворота! — выждав еще несколько мгновений, громко распорядился Арес. — Готовь метательницы!.. Целься в толпу!
— Господин, ведь там много наших! — вскричал один из стражников. — Дозволь выручить их! У нас готова свежая сотня, только приказа дожидается…
— Молчи, болван, — жестко произнес колдун, и стражник с ужасом понял, что больше не может издать ни звука — ледяной холод сковал его уста.
— Метальщики, пли! — свирепо скомандовал Арес. Десятки небольших, но увесистых железных бочонков, крепко набитых колдовским порошком и ядовитыми зубами лесной нечисти, обрушились на разномастную толпу возле главных крепостных ворот. И еще до того, как упали они на землю, Арес выкрикнул заклинание:
— Поена зине леге — игни ет ферро!..*
— Искаженное Роепа sine lege — igni et ferro! (лат.) — Наказание без закона — огнем и железом!
Бочонки мгновенно разорвались на тысячи смертоносных осколков, поражая всех, своих и чужих. Жуткие вопли огласили окрестности. Ослепленные огненным порошком, иссеченные раскаленным железом, оглушенные колдовским грохотом, люди теряли разум, падали ниц, пытались стряхнуть со своих одежд липкую горючую смесь! И умирали. Если миловали огонь и железо, то уж яд никому не давал пощады.
Затихли стоны. Затвердела коричневой коркой отравленная кровь. Черный колдун с восторгом оглядел место небывалого побоища и молча удалился. Бунтовщики наказаны, как им и не виделось в самых жутких кошмарах. Власть в Синегорье по-прежнему нерушима.
5. «Найди свою дорогу!..»
Владигор, забравшись на вершину одного из самых высоких дубов Ладейной рощи, наблюдал за этой трагедией и от собственного бессилия до крови закусывал губы. Говорил же, предупреждал Третьяка: не лезь на рожон, не ввязывайся в серьезное сражение! Как знал, что вылазка добром не кончится… Сколько людей полегло у крепостных ворот — сотня, две, три? Отсюда не разглядеть. Очевидно, спастись удалось лишь тем, кто в слободе задержался, не ринулся за отступающими борейцами. Много ли таких? Нужно послать разведчиков, пусть все разузнают и приведут уцелевших бойцов в Ладейную рощу…
Однако никого посылать не пришлось — к тайным заставам мятежников вышел конный отряд Ждана. От него стали известны леденящие душу подробности бойни, устроенной Аресом. Третьяк и почти все его люди погибли. Оруженосец Тарас, не участвовавший в последнем бою, поскольку в это время исполнял другой приказ — уговаривал самых твердолобых слобожан бежать в лес, со слезами поведал о том, как разворачивались события.
Можно ли было предвидеть такой ужасный исход? Ведь замысел в основе своей был очень неплох, ничто не предвещало разгрома. Одно время даже казалось, что вот-вот прямо на вражеских плечах отряд бесстрашного Третьяка ворвется в Ладор!
— Но ты. Ждан, почему ты не остановил его?! — с болью и гневом обратился Владигор к своему лучшему другу.
— Неужели не понял, что Черный колдун тащит вас в западню?
— Понял, когда уже ничего нельзя было исправить… Я своих-то людей не всех удержать смог, а его мужики ну как с цепи сорвались — готовы были голыми руками иноземцев рвать. Не думали, что еще и колдовские каверзы в ход пойдут… Эх, князь, не гожусь я для командирского звания, гони меня в шею!
— Не возводи на себя напраслину! — горячо запротестовал юный Тарас. — Не слушай его, князь! Все видели и слышали, как он людей останавливал. Да только, думаю, в это время уже колдун действовал, захмурял удалые головы своими чарами. Потому и не подчинился народ сотнику Ждану, потому и Третьяк осторожность потерял!..
— Может, в самом деле прав Тараска? — вмешался Горбач. — Не Ждан повинен, что бойцов не сдержал, а Черная магия? Ко времени ли сейчас верного соратника изгонять?
— Да с чего вы взяли, что я собираюсь его изгонять или сотни лишить? — вспыхнул Владигор. — Такое только врагу на руку!
Затем, глянув на понурого Ждана, спросил уже спокойнее:
— Сколько с тобой людей?
— Если слободских считать, которые ночью и сегодня утром к отряду примкнули, пожалуй, человек шестьсот наберется.
— Ого! — не поверил Горбач. — А мне караульные сказывали, что меньше сотни через их заставы прошло…
— Верно, меньше. Со мной конные только, остальные в предгорье — не первый день уже клича княжеского ждут.
В его последних словах Владигору послышался скрытый упрек. Поэтому, удивленно выгнув бровь, он сразу спросил:
— Вот как? И что же я должен был кликнуть?
— Ну, понятно ведь, — совсем растерялся Ждан. — На Ладор идти, Климогу скидывать…
— Конечно, что еще приказать можно?! «Вперед, мои подданные! К победе!.. Долой притеснителей!.. Под орех разделаем!» — вновь рассердился Владигор. — Да поторопись я, сейчас бы мы все на Ладорском холме лежали. Неужели до сих пор не поняли, кто и что за Климогой стоит? Великий Злыдень по нашей земле девятый год несчастья разбрасывает, нечестивые всходы пожинает, людей кого изводит, кого уродует, а мы его шапками закидать надеемся?!
Он вдруг замолчал. Соратники Владигора, никогда не видевшие его в таком гневе, возразить не посмели. Да и что они могли сказать? Истину князь глаголет: враг опаснее и сильнее, чем казалось им после первых побед. Коса на камень нашла, и тот камень запросто с поля не выбросишь…
Владигор между тем умерил свое раздражение и почти бесстрастно продолжил:
— Я ждал вестей от тебя, как условились, но лишь слухами приходилось довольствоваться. Почему гонца не прислал?
— То есть как «не прислал»? — удивился Ждан. — Еще третьего дня направил к тебе коротышку. Разве не объявлялся? А твой златогривый… Чуча на Лиходее был. Я думал, что вмиг домчатся… Неужто в какую беду угодили?
Известие об исчезновении подземелыцика и верного коня, похоже, стало последней каплей в чаше терпения Владигора. Не сказав более ни слова, он резко отвернулся от собеседников и быстро зашагал в глубину леса. Никто не осмелился удержать его. Все понимали, что сейчас князю нужно побыть одному.
В самом Ладоре никаких пересудов о кровавом побоище возле крепостных ворот не было. Черный колдун наложил заклятье на уста потрясенных стражников, дабы никто не мог потревожить обывателей (тем более синегорских дружинников) россказнями о без разбору погубленных жизнях. Лишь особо доверенные ему люди, обойтись без которых и колдун не может, миновали участи внезапно онемевших сотоварищей. Среди таких доверенных числился, разумеется, и телохранитель Ареса — синегорец Устин.
Уж он за службу свою у Черного колдуна на всякое насмотрелся. Однако увиденное в этот страшный день даже ему нутро перекурочило, заставило искать забытья, пусть хотя бы временного, на дне бадейки скрепкой ладорской брагой.
Ткнулся было в дружинный двор, где у бывших друзей выпивка завсегда найдется, а там иная новость — ворота на запоре! Кулаком подубасил — не отвечают. Плюнул с досады, выругался. Но тут, хвала богам, откуда-то заявился Рогня — помощник дружинного сотника. Вместе они и решили к знакомой бабке наведаться, которая для бражников двери открытыми держит в любое время дня и ночи…
Тут они не промахнулись: не скупясь налила им старуха зелья хмельного да в придачу миску квашеной капусты выставила. Слово за слово, кружка за кружкой — каждый о своем поведал. Рогня — о девке, которую с весны уломать не может: ходит к ее оконцам чуть не каждую ночь, а все без толку. То ли выкуп для отца набивает, то ли — сказать неловко! — дружинника ладорского побаивается? Хотя, конечно, последнее время дурная слава о воинах Климоги по Синегорью бродит… Но разве в том дружинники повинны? Не они ведь зверствуют — иноземцы треклятые! И покровитель их пришлый, княжий любимчик Арес. За что же хулить Дружинников, равнять их с борейцами?! Нынче вот опять до утра соловьем заливался у милого дома, но девка так и не выглянула. К дружкам вернулся — и те на запоре. Борейские стражники говорят, что сам князь с ними до утра пьянствовал, а потом велел никого не выпускать, пока не проспятся. Странное дело, как думаешь?
Устин о другом думал. Не выходили из головы мысли о мертвецах, вповалку лежащих возле городской стены. Куда их-то денут? Неужто оставят лесному зверью на кормежку? Что свои, что чужие — человеки, не псы безродные!..
И когда молчать невтерпеж стало, рассказал Рогне все, чему был свидетелем. Говорил — и вроде бы легчало на душе, словно камень с нее сдвигали. Душе легче — хмель сильнее. Вскоре уже язык слушаться перестал, одни ругательства слетали без задержки. Известно ведь, чем брага крепче, тем злее слова… Но странное дело: пьянел Устин — трезвел Рогня. Каждая фраза Устина вышибала хмель из дружинника, будто его зимой в речную прорубь окунали. Многое теперь прояснилось…
К тому времени, когда телохранитель Ареса под стол свалился, Рогня полностью протрезвел. Бросил бабке серебряную монету, выбежал из дома с единственным, хотя и не отчетливым пока желанием — дружинников поднимать, общий совет держать! По дороге твердо решил: с князя по старым синегорским законам надо спросить, что он о бунте в Нижней слободке знает? А еще — кто дал приказ борейцам хватать мужиков тамошних, никогда прежде не помышлявших о бунте?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52