Да и малец говорит, что не от реки шел, а через лес.
— Чушь! В Заморочном лесу живой душе делать нечего. Как он мог там оказаться?
— По его словам, от своих отстал, заблудился, дней пять по лесу плутал… Ты, Протас, лучше бы сам с ним поговорил. Тогда и решим, что делать — скормить рыбам или выкуп затребовать.
— Выкуп? Знатно одет, что ли?
— Одет хуже некуда — едва клочками медвежьей шкуры прикрыт. А вот держится гордо, как из родовитых. И речь не простецкая, так смерды не разговаривают.
— Ладно, пошли поглядим, — согласился Протас. Пленник со связанными за спиной руками стоял перед избой вожака в окружении дюжины разбойников.
Те рассматривали его с любопытством, шуточками между собой перекидывались. Никто не верил, что человек мог несколько дней по Заморочному лесу бродить и невредимым из него выбраться.
— А почему на тебе два пояса? — спросил один из разбойников. — Небось вон тот, из плетеной кожи, стащил где, продавать будешь? Я, может, и куплю… за парочку оплеух!
Все заржали, кто-то добавил:
— Не, за парочку он не продаст. Накинь до пяти!
— А не жирно ли будет? Кулак у меня, чай, тоже многого стоит, жаль на пустячки разменивать.
Пленник побледнел от гнева, но ответил насмешникам спокойно:
— — Плетеный пояс — это подарок сестры. А другой
—с убитого волкодлака снял. Сперва это хвост был, затем он поясом сделался.
— И кто ж для тебя оборотня завалил?
— Никто, я сам. Сегодня после полудня он на меня напал…
— Ага, а ты у него хвост отрезал, он и помер, бедняга!
— Нет, я голову ему отсек. Иначе волкодлака не убьешь…
Пуще прежнего развеселилась толпа, представив бой этого странного парнишки с матерым волкодлаком-обо-ротнем.
— Цыц, оглоеды! — прикрикнул на них Протас. — Не ко времени распотешились. С таким бы весельем купчишек нынче трясли, больше пользы от вас было бы!
Толпа сразу притихла. Протас оценивающе оглядел пленника, спросил сурово:
— Чей будешь? Как сюда забрел?
— Зовут меня Владий, купеческий сын. Забрел к вам случайно, через лес к Чурань-реке пробирался…
В Протасе он сразу признал главного. И хотя уже понял, что угодил из огня в полымя, в руки речных разбойников, особого страха перед ними не испытывал,
И смотрел в сердитые глаза Протаса твердо, с достоинством. Ведь куда хуже было бы, окажись здесь застава дружинников, присланных Климогой. А эти люди, похоже, с любой властью не в ладах. Однако раскрывать им себя тоже пока не следует.
— И откуда ты шел?
— Из Удока, что на Звонке. Наша ладья направлялась вниз по реке, чтобы затем идти на Замостье. Но со мной беда приключилась: я ночью в воду упал, а никто не заметил. Хотел своих бегом догнать, ведь к утру бы они меня хватились, на якорь встали… Да в темноте заблудился, в чащу забрел. Дней пять шел, пока вас не встретил.
Рассказ пленника мог выглядеть более-менее правдоподобным, если бы не ряд обстоятельств. Купеческая ладья никак не могла идти из Удока, поскольку вот уже несколько недель эту крепость удерживают взбунтовавшиеся борейцы. Князь Климога, нанявший борейских воинов для поддержания порядка и разместивший их отряды в главных крепостях Синегорья, в последнее время скупился, платил пришлецам меньше условленного, а то и вовсе не платил. Оттого и случился бунт в Удоке. Наемная сотня решила забирать себе все, что мимо крепости повезут — по воде ли, посуху, пока Климога не расплатится с ними полностью. Нет, не могла ладья по Звонке пройти, врет мальчишка!
— Значит, из Удока? — прищурился Протас. — И кто же там нынче борейской сотней командует?
— Какой еще борейской сотней? — искренне удивился Владий. — Откуда ей взяться? Старейшина там Микита, его знаю…
— Так Микитку этого еще лет пять назад к Переплуту отправили, — послышался голос из толпы. — Когда он княженье Климога признать не захотел, его на воротах вздернули, другим для острастки…
— Заткни хлебало! — приказал Протас разбойнику и вновь обратился к Владию: — Слышал, малец? Пять лет тебя в Удоке не было, никак не меньше. Так где же ты был? И кто заслал тебя ко мне?!
Владий ошарашенно молчал. Что-то не складывалось в его сознании, мысли путались. Борейцы, казненный Микита, пять лет… Может, его нарочно с толку сбивают? Он упрямо вскинул подбородок.
— Не то вы говорите! Подлец Климога не мог пять дет назад старейшину Микиту казнить, потому что всего год назад Микита старейшиной стал в Удоке. И откуда борейцы могли появиться, если неделю назад никто и не слышал о них? Климогиной власти всего-то несколько дней, а вы говорите, что он уже в Удоке зверствует.
Теперь пришел черед удивляться Протасу. В толпе присвистнули, хохотнули неуверенно, кто-то сказал:
— У парнишки, видать, разумение помутилось.
— Или заврался совсем, — возразил другой.
— Тащи-ка его в избу, — принял решение Протас. — Там разбираться буду.
Странные подозрения закрались ему в душу. По разговору судя, малец и в самом деле не из простолюдинов и не из глупых. Почему же бред какой-то несет? Соглядатая такого сюда бы никто засылать не стал. Однако про купеческую ладью он явно соврал. А зачем? Как вообще он мог незамеченным подойти в их тайному поселению? Сторожевые посты повсюду расставлены, не могли его не заметить. Лишь со стороны Заморочного леса охраны нет, поскольку там ни к чему она: нечисть не суется, но и от себя никого живым не отпускает.
А не мертвяк ли малец? Нет, мертвяков Протас видел и речи их слышал, пленник ничуть на них не похож. Да еще нож с заговорными знаками. Такой нож ни один мертвяк себе не возьмет.
Протас пристально посмотрел в глаза мальчишки, которого ввел в горницу Горбач. Пленник не отвел взгляда, стоял прямо, хотя и заметно было, что едва на ногах держится.
— Развяжи его, — приказал Протас.
Горбач разрезал веревку на руках Владия, подтолкнул его поближе к столу, за которым сидел главарь. Владий увидел свой охотничий нож на столе, и Протас, перехватив его взгляд, хмыкнул. Сколь ни ловок мальчишка, а все не ловчее двух бывалых разбойников: не успеет к ножу потянуться, как под ребра кинжал получит, а то и два сразу.
— Теперь правду говори, малец. Все расскажешь — помилую, утаишь что — лютая смерть. Мне с тобой лясы точить некогда. Первое: кто из моих людей тебя через сторожей провел?
— Да объяснял уж, — вздохнул Владий. — Никаких сторожей я не видел, сам пришел, из Заморочного леса. Не верите — ваше дело, а мне добавить к этому нечего.
— И сколько же ты среди нечисти лесной шлялся?
— Дней пять, наверное. Может, чуть больше, поскольку не всегда в разуме был, охмуряла Нечистая Сила, с пути сбивала…
— А путь-то куда держал? — вмешался в допрос Горбач.
, — На юг старался, чтобы к Чурань-реке выйти. . — Так не проще ли было, — не унимался хитрый Горбач, — на запад повернуть, к Звонке вернуться? Про Заморочный лес, как понимаю, ты многое слышал. Почему же пошел-таки через него на верную погибель?! Или не сам пошел — велели под страхом смерти, силком загнали?
Владий не знал, что ответить. Молчание его затянулось. Тогда вновь заговорил главарь разбойников:
— Я пока ласков с тобой, жалею за младость и неразумность. Но упираться будешь — Нечаю-пыточни-ку отдам. Есть у меня человечек такой, очень нравится ему с живых людей кожу сдирать, зацепами ребра выдергивать… Под пыткой все скажешь, да поздно будет.
Владию почему-то не было страшно от разбойничьих слов. В нем росла внутренняя уверенность, что угрозы свои чернобородый главарь не станет приводить в исполнение. Не из-за того, что пожалеет невинного (скольких загубил он мимоходом? — тьму, наверно!), а по какой-то иной причине. Эх, знать бы эту причину, легче (дало бы на душе.
Однако и понимал Владий, что своими вопросами разбойники его в угол загнали. Если их дозорные по реке прячутся, купцов выслеживают, а ладья из Удока мимо не проплывала, то врать про нее дальше бессмысленно. Горбатый мужик тоже верно подметил: без смертной нужды никто в Заморочный лес не сунется.
— Хорошо, правду скажу, — кивнул головой Владий. — Не купеческий я сын, а княжеский. Сын Свето» зора, убитого подлым Климогой. Ночью, когда изменники во дворец ворвались, мне и сестре Любаве удалось бежать. Но потом ее беренды схватили… Меня же ворожея Диронья, от погони спасая, в Заморочный лес направила, вот этот нож подарила и медвежий опашень. В лесу со всякой нечистью столкнуться довелось, однако, видать, Перун меня охранял, потому и жив остался. Вот моя правда!
Протас и Горбач переглянулись, ошарашенные новой историей пленника. Слова его правдивыми казались, да только неувязочка в них была. О ней и сказал Протас Владию:
— Складно говоришь, да неладно выходит. Князь Климога подлец, конечно, мы его меж собой не жалуем. Слухи про то, что он брата Светозора погубил, давно известны, хотя за слова такие уже многим языки повыдергивали… Но ведь объявлено всюду, что дети Светозора той же ночью в клочки разодраны были волко-длаками.
— Это преднамеренная ложь. Спаслись мы подземным ходом, Перун помог. Только сестрица моя к бе-рендам в лапы попала…
— Это я уже слышал, — отмахнулся Протас. — Но одного не пойму, малец, где же ты пять лет скрывался до сего дня?
— Какие пять лет? — уставился на него Владий.
— А такие, что Климога в Синегорье княжит! Не пять дней, как ты говоришь, а пять лет. Проспал ты, что ли, эти годы в медвежьей берлоге?
— Зачем вы меня с толку сбиваете?! — вскинулся Владий, глазами сверкнув. — Зачем небылицы плетете? Я и под пыткой ничего другого сказать не смогу, ибо нет другой правды!
— Уймись-ка, парнишка,-негромко произнес Горбач и руку ему на плечо положил. — Может, и поверим тебе, если объяснишь, где скрывался. Как малец восьмилетний — столько ведь сыну Светозора было, когда он исчез, — мог пять полных годочков по лесам бродить беспамятно. Ясно я говорю?
— Да мне сколько лет, по-вашему?!
— На глазок судя, тринадцатую или четырнадцатую осень встречаешь. Худощав, конечно, но в кости крепок… Как считаешь, Протас?
— Откуда ж тринадцать? — не верил Владий услышанному. — Только восемь должно исполниться…
— Ну-ка, Горбач, принеси ему гляделку медную, пусть посмотрится.
Горбач исполнил распоряжение главаря и водрузил на стол перед пленником большой плоский щит, отшлифованный до зеркального блеска. Владий приблизился, взглянул на отражение и замер. На него смотрело чужое лицо, лишь отдаленно похожее на лицо восьмилетнего княжича Владия. Впалые щеки, спутанные волосы до самых плеч, глубокая складка между бровями. Прежними были большие голубые глаза да родинка у левого виска, доставшаяся от матери.
Он медленно ощупал свое лицо, затем посмотрел на руки. Узнавал и не узнавал себя княжич.
— Как же это? — прошептал он. — Почему?.. Пять лет… Значит, мне почти тринадцать… Значит, пять дней пятью годами обернулись…
Силы внезапно покинули его. Колени подогнулись, и, чтобы не упасть на пол, он уперся руками в край стола. Впервые за долгое время (дни? годы?) слезы покатились по щекам.
По приказу Протаса пленника отвели на ночь в землянку, накормили и дали кое-какую одежку. Вход я землянку поставили сторожить двух удальцов, чтобы парнишка не вздумал сбежать. Хотя вряд ли такое сейчас пришло бы ему в голову. Повалившись на грубую подстилку, он почти сразу впал в горячечный бред…
В избе главаря разбойников между тем решали его судьбу.
— Ты думаешь, он и в самом деле сын Светозора? — спросил Протас своего советника, внимательно разглядывая лезвие охотничьего ножа.
— Всякое в жизни бывает, — уклончиво ответил Горбач. — Княжескому роду сам Перун покровительствует. Мог уберечь княжича от невзгод, сохранить ему жизнь тайную, не подвластную нашему разумению. Но чтобы пять лет пятью днями показались, о таком я никогда не слышал.
— Придумал, чтобы скрыть от нас, где и у кого прятался эти годы?
— Похоже на то. Если, конечно, княжич он, а не лишившийся ума бродяжка-самозванец. Климога таких двоих уже в землю живьем закопал. Один в Замостье себя князем Светозором объявил, а другой, в Поскребе, его сыном Владием назвался. Люди-то их как своих деревенских юродивых давно знали, просили стражу не трогать убогих, да где там!..
— На убогого он не очень похож.
— А мог и недавно разум потерять, в Заморочном лесу. Занесла его туда нелегкая, натерпелся страху, вот и мнит себя то купеческим сыном, то княжеским. Хотя, может, и не был в лесу малец. Разве можно там уцелеть?
— Все ты вокруг да около! — рассердился Протас. — То княжич он у тебя, то убогий, то вовсе незнамо кто. Как он здесь оказался, если не из Заморочного леса вышел?!
— Мало ли как… Уж больно напридумывал всякого:
подземный ход, беренды, от которых сбежал, волкодлак-оборотень, которому голову отсек. Не многовато ли для одного парнишки?
—А ты вот на это глянь, — сказал Протас, выковыривая что-то ногтем из-под рукояти охотничьего ножа. — Знакомо? Верно, Горбач, шерстины из волчьей шкуры. Свежие шерстинки. Выходит, если не волкодла-ка, то уж волка-то завалил малец. Где ты поблизости волков встречал, да еще таких, чтобы в сытое время на человека набросились? Значит, из леса он пришел, не соврал в этом!
— Прирезал волчишку-недомерка да навоображал с три короба.
— Не юли. Горбач! Сам видишь, что шерстины матерого волчары.
— Ладно, не кричи, вижу. Объяснить не могу. Сейчас бы нам Власапорасспрашивать, хороший ведун был, подсказал бы. Да ты, голова горячая, порешил старикана ни за что…
— Было за что, — отрезал Протас. — Болтал лишнее, людей мутил. Не о нем сейчас речь, и не твоя то забота. Что с парнем делать?
Горбач, который не первый раз поминал Протасу зазря убитого ведуна, изобразил на лице полное недоумение и сказал:
— А что делать? Дубиной по башке — ив реку! От беспокойства себя избавишь, от вопросов. Опять же болтовни у людей меньше будет.
— Ерничаешь, гад?!
— Да что ты, Протасушка, смею ли? — ухмыльнулся Горбач. Но, зная предел своим вольностям в общении с главарем, продолжил серьезно:
— Отпускать его нельзя в любом случае. По неопытности или по умыслу, а то и под пытками, если к дружинникам попадет, обязательно про наше становище расскажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52