Фаринхолт внимательно вгляделся в разложенные Лейном таблицы.
— Так, смотрим еще раз. С первого января индекс Доу Джонса вырос в среднем на восемь процентов. А ведь вы правы, черт возьми. «Пенн-мар» рванул на двадцать. Не знаю, что и сказать...
— А вы посмотрите на «Доу» и «Дюпон». Капитализация там и там поднялась больше, чем на пятнадцать процентов. А теперь сравните их ценовые коэффициенты с пенн-маровскими. Да, Виктор, «Пенн-мар» — это хорошее вложение.
Фаринхолт откинулся на стуле и погрузился в размышления. Еще двадцать лет назад, на совесть проработав до этого десять лет в крупной бостонской валютной фирме, он основал компанию по инвестиционному менеджменту под названием «Лоудстар». Большую часть этого времени компания прозябала, действуя как небольшая фирма консультационных услуг и едва сводя концы с концами. Но три года назад Фаринхолту позвонил президент и попросил заняться его личными средствами. По закону избранные официальные лица не имеют права вкладывать деньги сами, чтобы не возник конфликт интересов, вот им и приходится обращаться к третьим лицам. На жаргоне финансистов это называется слепыми деньгами. Когда-то, в начале шестидесятых, президент и Фаринхолт учились в одной школе и с тех пор поддерживали деловые отношения. И все же звонок вновь избранного президента, этой вашингтонской звезды, потряс Фаринхолта.
То, что «Лоудстар» ведет финансовые дела президента, недолго оставалось тайной, и внезапно выяснилось, что весь мир нуждается в услугах Фаринхолта. Два года назад, дабы справиться с наплывом дел, Фаринхолт перебрался из Атланты в Вашингтон, и теперь среди его клиентов числились семь сенаторов, тридцать два конгрессмена, один член Верховного суда и сотни учреждений. Личное состояние исчислялось миллионами долларов. Свалившийся с неба успех весьма радовал его, и он вовсе не собирался глупо рисковать своим положением.
— А за ними ничего такого не тянется? — Фаринхолт побарабанил пальцами по столу. Лейна он переманил от Мерилла Линча в прошлом году и приобрел в его лице превосходного аналитика по страховым делам. Но с Питером надо держать ухо востро. Иногда он кое-что утаивает. Впрочем, в страховом бизнесе этой болезнью все болеют, все говорят только половину правды и считают это само собой разумеющимся.
— Ничего серьезного. Отбиваются от исков по делам загрязнения среды. Вот только сегодня утром пришло сообщение, что против компании выдвинуто обвинение в Балтиморе, я получил эту приятную новость, отправляясь сюда. Но мать твою, ведь «Пенн-мар» — это вонючая химическая компания. А у химической компании обязательно возникают проблемы с окружающей средой.
Фаринхолт поморщился. У Лейна жуткий язык. Вот что ему не нравится в страховщиках — они совершенно не следят за своей речью.
— А подробнее об этом балтиморском деле нельзя? — Вообще-то Фаринхолта оно не слишком интересовало. Да и как угадать, чем обернется только что начавшийся процесс? Но ему хотелось знать, серьезно ли Лейн занимался делами «Пенн-мар».
Лейн оживился, ноги его под столом заходили ходуном.
— Что-то связанное с кем-то в прибрежной части Мэриленда, где отравился скот. Истцы уверяют, что «Пенн-мар» произвела незаконное захоронение токсичных отходов на ферме, произошла утечка, и все это дерьмо попало в питьевую воду, подающуюся в коровник. Скорее всего, компания очистит место, компенсирует фермерам убытки, и все будут довольны. Наверняка дело даже до жюри присяжных не дойдет. Такие вещи всегда решаются полюбовно. «Пенн-мар» платит пару миллионов, и все кончено. На биржу вся эта история никакого воздействия не окажет. «Пенн-мар» — слишком большое предприятие. К тому же речь ведь не идет о каком-то долгосрочном вкладе. Я бы посоветовал купить акции сейчас, а продать их через полгода. Сливки тогда и можно будет снять.
* * *
— Двадцать тысяч по тридцать одному за акцию! — прокричал прямо в ухо Лейну брокер. — Стало быть, шестьсот сорок пять акций. Полный отчет пришлю позже.
— Мне еще кое-что понадобится.
— Да?
— Твердые опционы. Что там у нас в сентябре ожидается?
— Минуту, сейчас взгляну. — В трубке слышались выкрики игроков. — Ну да, точно, тридцать пять.
— По цене?
— Три с четвертью.
— Все еще по сотне в пакете?
— Да.
— Мне нужно пятьдесят опционов. На тот же счет.
— Будет сделано. Подтвержу и это.
— Не торопитесь.
— Всего хорошего.
— Спасибо, и вам того же, — насмешливо бросил Лейн и повесил трубку. Только сейчас он почувствовал облегчение. В какой-то момент ему показалось, что Фаринхолт не позволит ему покупать акции «Пенн-мар». А это значило бы, что пятьсот тысяч долларов проплывут мимо его кармана. Эти ребята хотят, чтобы президент имел акции «Пенн-мар». Ну и пусть, ему-то какое дело. Никаких особых политических интересов у него нет, разве что личный доход приближается к тому уровню, когда и его коснется президентская налоговая реформа.
Правда, даже если бы Фаринхолт не последовал совету Лейна, можно было бы соврать, сказав этой женщине, что президент вложился в «Пенн-мар». Но что-то в ней подсказывало, что лучше не делать этого. «Мы будем на связи» — вот что она сказала. Что это означает, Лейн не понял, но догадываться — догадывался. «Жучки» в Вашингтоне не новость.
Полмиллиона долларов. Наличными. Без налогов. Можно покончить с делами и отправиться куда-нибудь на пляж загорать. Лейн вытер пот со лба. Господи, до чего же просто Фаринхолт купился на эту липу насчет пенн-маровского сокращения производственных расходов. Какой, право, легковерный народ пошел.
* * *
Деньги перемещаются по проводам без малейших усилий — всего лишь электрическая вибрация, отзывающаяся в гигантских компьютерах, установленных в служебных помещениях финансовых учреждений всего мира. Достаточно набрать правильный код — и все, никаких вопросов, деньги текут прямо по назначению. Иногда, в зависимости от корреспондентских взаимоотношений, деньги, прежде чем достичь цели, минуют несколько промежуточных этапов. Но, в конце концов, все равно оказываются там, где надо.
На сей раз речь идет о сумме небольшой, всего тридцать тысяч долларов. Сравнительно с миллиардами, ежедневно оседающими на счетах и уходящими вовне, — величина исчезающе малая. Никаких подозрений она не вызовет. На это и был расчет.
Электронный перевод проделал путь в Южный Национальный, как змея проникает в подвальное помещение жилого дома. Тихо. Незаметно. Находя в поисках добычи самые затемненные участки. И опять-таки, подобно змее, которая, не обнаружив жертвы в одном подвале, переползает столь же незаметно, как появилась в первом, в другой, перевод, эти самые тридцать тысяч, не осели в Южном Национальном надолго. А именно — ровно на столько, сколько было необходимо для того, чтобы эта сумма угнездилась на счете, открытом лишь накануне на имя Фэлкона. На счете, о существовании которого он и понятия не имел. Перевод оказался на счете и почти тут же был с него снят, переместившись в систему, на тайный номерной счет в «Ситибэнк», и его, после безвременной кончины компьютерной фирмы, основанной Фэлконом на пару с покойным Бернстайном, не обнаружит даже судья по банкротствам. Этот самый счет Фэлкон должен был бы закрыть много месяцев назад — и не закрыл. Вот этой-то столь характерной для него небрежностью и воспользовались. Впрочем, и на не закрытом вовремя тайном счете деньги долго не задерживались. Они лежали там ровно столько, сколько нужно было «Ситибэнк», чтобы зафиксировать их наличие.
После этого они вновь отправлялись в путь, на сей раз в сторону «Чейз Манхэттен», где попадали на общий клиринговый счет, а он контролировался инвестиционным банком «Уинтроп, Хокинс и К°» и использовался в качестве депозитария клиентских фондов. Из последних же, в свою очередь, черпали крупные учреждения и магнаты при покупке через страховых брокеров инвестиционного банка акций и ценных бумаг.
Страховки «Уинтроп, Хокинс и К°» продавал лишь крупным учреждениям и частным лицам с исключительно высокими доходами. Фэлкон в эту категорию явно не входил, но на сей раз ему выпала редкая возможность, о которой он опять-таки даже не подозревал. А между тем, чего бы только Фэлкон ни дал, чтобы оказаться в курсе происходящего, знать, кто стоит за всеми этими денежными потоками и «подарком», оказавшимся на специальном брокерском счете банка «Уинтроп, Хокинс и К°». Потому что в этом случае он избежал бы катастрофы.
Тридцать два доллара за акцию. Девятьсот тридцать семь акций. Это и есть подарок Фэлкону от безымянного благодетеля. Подарок, который может обернуться для него прибытком в сорок — пятьдесят тысяч долларов, а также пяти-семилетним сроком тюремного заключения. Такого приговора ему не пережить.
* * *
Вспыхивали блицы и стрекотали камеры, направленные на Картера Филипелли и Уэнделла Смита, стоявших на ступенях Федерал-билдинг — исторического здания, расположенного прямо напротив Нью-Йоркской фондовой биржи. Именно отсюда обращался к нации Джордж Вашингтон после его избрания первым президентом США. В знак уважения к партнеру и повинуясь указаниям президента Уоррена, Филипелли специально приехал в Нью-Йорк, на территорию Смита, и для проведения мирных переговоров пригласил того в «Таверну на лужайке» — любимый ресторан Смита. На обеде присутствовали ответственные сотрудники нью-йоркского отделения Федеральной резервной системы, местные политики и самые видные банкиры.
После десерта Филипелли выступил с короткой речью, в которой самым высоким образом оценил деятельность Смита в ФРС, его отличное понимание закономерностей рынка и умение предвидеть ход экономического развития. Затем они в одной машине направились на Уолл-стрит, на встречу с прессой. Здесь они обменялись рукопожатием, длившимся, по меньшей мере, пять минут.
— Смотрите, сколько народу пришло! — воскликнул Смит, перекрывая голоса репортеров, засыпавших обоих финансистов вопросами, и благостно кивая фотокорреспондентам.
— Да, в утренних выпусках газет это окрестят Чашей Мира, — крикнул в ответ Филипелли.
— А знаете, вы, оказывается, не такой уж плохой малый, — проговорил Смит.
Филипелли широко улыбнулся и, наклонившись к самому уху собеседника, возразил:
— Может быть, но вы-то все равно тот еще сукин сын.
Глава 14
Квадратная комната правления Южного Национального, расположенная на сорок седьмом, верхнем, этаже здания на Парк-авеню, легко вмещала шестнадцать директоров банка и приглашенных лиц, собиравшихся тут раз в квартал на очередное заседание правления. Потолок, высотой по меньшей мере 20 футов, был причудливо украшен филиппинскими раковинами, отливавшими всеми цветами радуги, а скрытые за лепниной лампочки медленно вращались.
Под стать комнате стол, покрытый бежевой бархатной скатертью, тоже квадратный, что, подумал Фэлкон, делает совершенно ненужной его середину. Сейчас, правда, в центре стояла ваза со свежими розами. Не здесь бы следовало проводить сегодняшнюю встречу, ведь соберутся всего четверо. Размеры комнаты подавят суть происходящего, а Фэлкон прекрасно сознавал, насколько важна эстетика для успешного представления любого проекта. Но Барксдейл выбрал это место, значит, так тому и быть. И выбор его объясняется прежде всего тем, что сюда без остановок идет лифт из подвального помещения, поэтому участники, включая Фэлкона, и появятся здесь, и покинут помещение, никем не замеченные.
Фэлкон прошел к огромному окну на южной стороне комнаты. Несмотря на полуденный смог, отсюда отлично просматривалась перспектива всей центральной части Манхэттена, лишь незначительно заслоняемая громадами Крайслер-билдинг, а за ним — Эмпайр-Стейт-билдинг. Справа, вдалеке, взметнулись к небу башни Всемирного торгового центра, казавшиеся отсюда ненамного выше штаб-квартиры Южного Национального. Чуть левее, прямо посредине Манхэттена, торчали шпили штаб-квартиры Американской международной группы, а дом 60 по Уолл-стрит занимало нетипичное по своей модерновой архитектуре здание Морган-билдинг.
Нью-Йорк. Удивительный город. В этом городе ты либо на редкость счастлив, либо на редкость несчастлив. Сегодня он пышет энергией, завтра впадает в уныние. Середины тут не бывает. И Фэлкон некогда упивался этой изменчивостью, ибо на фоне кратких периодов упадка подъемы выглядели особенно стремительными. Выжить в Нью-Йорке становилось предметом гордости. Но то было в молодости. Сейчас Фэлкон в этом городе уставал.
В последние дни, когда он сидел дома, прилипнув к компьютеру, его мозг упорно сверлил один и тот же вопрос. Будь у него деньги, скажем, пять миллионов долларов, остался бы он в этом Богом покинутом городе? В городе, который Фэлкон уничижительно называл не Большим, как все, а Гнилым Яблоком? И ответ всегда приходил один и тот же — нет. Ответ был — бежать, и по возможности быстрее. После уплаты налогов от пяти миллионов останется два; пятьсот тысяч пойдет на приобретение благоустроенной, но старой фермы где-нибудь в Вермонте, а на остаток и на то, что в тех краях можно заработать, он будет жить.
Скорее всего, Алексис такой образ жизни придется не по душе. Одна мысль, что она окажется более чем в нескольких милях от большого города или более чем в нескольких минутах ходьбы от Пятой авеню, приведет ее в ужас. Ну и что с того? Кто сказал, что он так уж жаждет общества Алексис? Фэлкон размял левую руку. А что, если заменить ее Дженни? В Вермонте не важно, из какой она семьи.
Фэлкон бросил взгляд на каменную пустыню и внезапно рассмеялся. Господи, Вермонт — это всего лишь мираж, мечта. До самой смерти он будет жить в Нью-Йорке, в погоне за всемогущим долларом. И вовсе не потому, что ему так уж нужны вещи, которые на этот доллар можно купить; просто в этом обществе деньги — мерило успеха или, напротив, поражения. Это критерий объективной оценки каждого. И если по этому показателю Фэлкон не окажется наверху, это будет означать провал. Он слишком втянулся в эту гонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48