Здесь множество бывших эмигрантов, возвратившихся на родину, которые готовы потратить свои огромные доходы, не облагаемые налогом.
– Ну что ж, это очень хорошо, дорогая. Надеюсь, тебе неплохо заплатят за это?
– Мама, разве я когда-нибудь работала бесплатно?
– В любом случае, дорогая, – продолжала ее мать, – я хотела бы уточнить, сможешь ли ты присутствовать на юбилее дядюшки Теда. Он состоится в следующую субботу. Мы приедем туда в пятницу. Ты ведь к тому времени вернешься?
– Да, конечно.
– Отлично. Тетя Барбара хотела уточнить насчет комнат. Ты привезешь с собой кого-нибудь?
– Даже если бы у меня было с кем приехать, я бы этого не сделала, потому что там будет Райан.
В голосе матери появилась грустная нотка.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты получше относилась к Райану, дорогая. Я понимаю, что он не тот, кого твой отец называет преданным другом, но…
– Мама, он настоящий мерзавец, который ловко умеет произвести впечатление порядочного человека.
– Не надо так раздражаться, дорогая. Барбара говорит, что у него теперь появилась очень милая приятельница. Он собирается привезти ее с собой, кажется, ее зовут Беллинда. Тетя Барбара думает, что будет неплохо, если ты тоже кого-нибудь с собой привезешь, – продолжала мать. – Чтобы стало поровну кавалеров и дам, но если тебе некого привезти…
– Очень сожалею, мама. – После такого напряженного дня Клодия не смогла удержаться от резкости. – Понимаю, что тебе очень хотелось бы, чтобы я появилась там с каким-нибудь достойным молодым человеком, чтобы ты не ударила в грязь лицом перед Барбарой, но…
– Ну что ты, дорогая! Как ты можешь так говорить? Конечно, мы с отцом были бы рады, если бы ты нашла какого-нибудь хорошего мужчину, но ты прекрасно знаешь, что мы никогда не упрекнем тебя.
– Хорошо, мама, хорошо. Извини. – Усилием воли Клодия заставила себя сдержаться. – Как идут дела в солнечной Испании? Есть какие-нибудь пикантные скандальчики в клубе любителей бриджа? Как успехи папы на соревнованиях по гольфу?
Ее уловка не сработала. Чувствовалось, что мать обижена и разочарована, хотя и старается скрыть это. К концу разговора слабое недомогание, которое ощущала Клодия, обрело конкретную форму: началась страшная головная боль. А у нее не было даже аспирина.
Она прилегла на кровать, принудив себя подняться, чтобы открыть дверь, когда принесли заказанный чай. Потом поползла в душ. Голова раскалывалась, как будто ее сверлили электродрелью.
Выйдя из-под душа, Клодия снова легла в постель, надеясь заснуть. Но сон не приходил. Слишком много событий произошло за этот день.
– Я расстроила маму. Кто тянул меня за язык? И почему я соврала Кейт относительно Гая?
– Сама знаешь почему. Чтобы она не жалела тебя, когда вернешься домой, и не усложняла и без того тяжелую ситуацию, которая, несомненно, создастся, если он потом так и не позвонит.
– Кто говорит, что он не позвонит?
– Твоя интуиция, вот кто. Обстоятельства несколько изменились, не так ли? У него появился шанс восстановить хорошие отношения с дочерью. Она очень ранима, и он это понимает. Ты видела выражение ее лица в лавке серебряных изделий. Она ревновала. Возможно, она ревновала его к каждой женщине, с которой у него завязывались близкие отношения. Если у него есть здравый смысл, то он на некоторое время воздержится от интимных связей. К тому же…
Ей не нравилось, что ее мысли приняли такое направление, но остановиться она уже не могла.
Надо посмотреть правде в глаза. Их приключение имеет теперь все составные части курортного романа: экзотическое окружение, двое взрослых людей, которых тянет друг к другу. А чем кончаются курортные романы, как только ступаешь на трап самолета, отправляющегося в обратный рейс?
Стук в дверь отозвался в голове такой болью, словно рядом рвались снаряды.
– Кто там?
– Гай.
Боясь сделать лишнее движение, Клодия подошла к двери. Он стоял свежий, пахнущий своими снадобьями для бритья. На нем была белая тенниска, в которой он выглядел так, будто сошел с рекламы лосьона для загара.
– Привет, – слабым голосом произнесла она и поморщилась оттого, что каждое слово отдавалось в голове острой болью.
– Что с тобой? – озабоченно спросил он.
– Я только что говорила по телефону с мамой и расстроила ее, а теперь у меня началась дикая головная боль.
– Ты что-нибудь приняла?
Клодия покачала головой и сразу же пожалела, что сделала это.
– У тебя, наверное, ничего нет от головной боли?
– К сожалению, нет.
– Мы с Аннушкой собираемся пообедать. Не хочешь присоединиться?
– Нет, благодарю. Я хочу лечь спать.
– Если ты поешь, тебе полегчает. Ты почти ничего не ела за завтраком.
Когда в твоей голове стучат молотками, стараясь проломить череп, трудно спокойно воспринимать подобные советы.
– Замолчи, ради Бога, ты говоришь, как моя мама.
– Ладно, успокойся. – Гай обеими руками сделал успокаивающий жест. – Ухожу.
Он шагнул к ней и чуть коснулся губами ее щеки.
– Поспи. Я потом зайду к тебе. – И ушел.
Великолепно.
Чуть не заплакав, Клодия осторожно улеглась в постель. Неужели он не в состоянии поцеловать ее покрепче?
А что ты ожидала? Сама шипела на него, словно разъяренная кошка.
Только она стала засыпать, как в дверь снова постучали.
Если это снова он, я буду вести себя совсем по-другому и постараюсь загладить свою резкость.
Но пришла Аннушка.
– Папа купил тебе таблетки в киоске, – сказала она, протягивая ей упаковку парацетамола. – С тобой все в порядке? – встревожено добавила она.
Господи, неужели заметно, что я плакала?
– Я разговаривала по телефону с мамой и расстроила ее, а теперь чувствую себя виноватой.
– Что ты ей сказала?
Клодия беспомощно пожала плечами.
– Ничего особенного, но я была раздражена и не смогла этого скрыть. А она все говорила и говорила… ну, знаешь, как это обычно делают матери…
Аннушка сочувственно подняла глаза к небу, словно пытаясь сказать «и не говори».
– Знаю. Матери некоторых моих друзей – просто кошмар. – То ли Аннушка не заметила ее промаха, то ли постаралась замять неделикатное замечание, но Клодия была ей очень признательна.
– Поблагодари его за парацетамол. Может быть, позднее увидимся в бассейне.
– Мы собираемся пройтись под парусами, – смущенно сказала Аннушка. – Ты могла бы присоединиться, если захочешь, хотя папа считает, что тебе лучше не выходить на солнце, если у тебя болит голова.
– Он прав. Думаю, мне лучше полежать.
– Он просил передать, что заказал столик в ресторане на 8.30. Я сегодня не смогу поужинать с ним, – засмущавшись, добавила она. – Ну, ты понимаешь… после всего…
Клодия понимала, что надо бы сказать ей что-нибудь глубокомысленное и серьезное, но это могло бы смутить девушку. К тому же в голове продолжали нещадно барабанить молоточки, и ей не терпелось принять парочку таблеток от головной боли.
– Ужинать с ним – не такое уж страшное наказание, – сказала она с вымученной шутливостью. – Мне случалось ужинать и в худшей компании.
Губы Аннушки тронула смущенная улыбка.
– Мне теперь неловко перед тобой. Я ведь действительно думала сначала, что ты в него влюбилась.
– Только этого не хватало! Я все еще грущу по своему бывшему приятелю, австралийцу. Он уехал пять месяцев назад, и с тех пор я чувствую себя овдовевшей.
Аннушка, смутившись еще сильнее, сказала:
– Я, пожалуй, пойду. Папа ждет меня. Надеюсь, тебе скоро станет легче.
Когда она ушла, Клодия приняла две таблетки парацетамола и легла, укрывшись покрывалом.
– Было бы неплохо, если бы он сам принес лекарство.
– Так тебе и надо, не будешь вести себя, как безмозглая злючка. На что ты вообще жалуешься? Радуйся, что он хоть как-то позаботился о тебе.
– Он не хочет, чтобы я поехала с ними на прогулку под парусами. Он не хочет, чтобы я была «третьим лишним».
– Разве можно его за это осуждать? Ты бы на его месте захотела присутствия «третьего лишнего»?
Смахнув слезу, Клодия свернулась клубочком, моля Бога, чтобы парацетамол скорее подействовал.
Но боль не проходила. Когда она проснулась через полтора часа, молотобойцы все еще были за работой, хотя ударяли молоточками с меньшей энергией, как будто некоторые из них, выпив за обедом, оставили работу и решили вздремнуть.
Чувствуя себя вялой, или, как сказала бы мать, «квелой», Клодия заставила себя спуститься в бассейн.
Проплыв несколько раз от борта до борта, она почувствовала улучшение. Но вместе с облегчением пришли отнюдь не радостные мысли.
– Я сослужила свою службу, и мне пора уйти со сцены. За Аннушкой больше не нужно присматривать. Мне не следовало бы даже ужинать вместе с ними сегодня. Надо под каким-нибудь благовидным предлогом отказаться и позволить им побыть вдвоем. К тому же мне очень больно сидеть там целый вечер, притворяясь абсолютно равнодушной к нему. Зачем я вообще солгала Аннушке, что между нами ничего нет? Зачем рассказала ей про Адама?
– Сама знаешь зачем. Не могла же ты сказать: «По правде говоря, я от него без ума, и, когда ты уехала с Сэмми, мы провели страстную ночь в постели».
– А вдруг Аннушка перескажет ему все, что я рассказала ей об Адаме? Не надо обладать богатым воображением, чтобы догадаться, к какому умозаключению может прийти мужчина, выстроив простейшую логическую цепочку: а) она все еще тоскует по человеку, который оставил ее несколько месяцев назад; б) совершенно очевидно, что она обладает здоровыми сексуальными инстинктами. И если сложить а) и б), то получится в) женщина, которой в данный момент не хватает секса и которую не придется слишком долго уговаривать.
– В таком случае скажи ему, что солгала.
– Как я могу это сделать, если он первый не заведет об этом разговор? Он подумает, что я только и жду, когда он поманит меня пальцем в укромный уголок.
Все это было так сложно, что молотобойцы в голове снова принялись за свою работу.
Чуть не плача, Клодия вышла из бассейна в самом мрачном расположении духа.
Действуй по обстоятельствам. Если он хоть чуть-чуть намекнет относительно «когда мы вернемся домой», то, ради Бога, не погуби все, проявив излишнее нетерпение. И, ради Бога, не делай все наоборот и не веди себя так, как будто тебе это абсолютно безразлично.
Все мысли о том, чтобы под благовидным предлогом уйти, оставив их вдвоем, улетучились из ее головы, как только они вечером пришли в ресторан.
Теперь, когда утренние драматические события остались позади, им было необходимо присутствие третьего лица. Они уже отвыкли от непринужденного общения друг с другом, и Аннушке было трудно сразу перейти от враждебного молчания к сердечности и лучезарным улыбкам.
Незаметно наблюдая за Аннушкой через стол, Клодия почувствовала в ней внутреннюю борьбу. Ей отчаянно хотелось быть хорошей, но мешала естественная подростковая застенчивость. Клодия особенно остро ощутила сейчас, как тонок лед, по которому они идут на сближение друг с другом. Его ничего не стоило сломать. Одна незначительная размолвка может сразу же отбросить их на исходные позиции.
Гай являл собой образец терпения и обращался с дочерью с присущей ему деликатностью. Он не смущал ее бьющей через край отцовской любовью, не принуждал к разговору.
– Как прошла прогулка под парусами? – поинтересовалась Клодия.
– Неплохо, – ответил он. – Немного мешал ветер в четыре балла, но из Аннушки получился неплохой член судовой команды.
– Я оказалась безнадежной тупицей, – ответила та, засмущавшись. – Я совсем не разбираюсь во всех этих гиках и румпелях.
– Я тоже поначалу путался.
– И не понимаю, почему моряки не могут говорить на нормальном человеческом языке, – продолжала Аннушка. – Почему надо говорить «ложимся на другой галс», вместо того чтобы сказать просто «мы поворачиваем»?
Но она сказала это без своего обычного капризного недовольства.
– Понятия не имею, почему, – ответил Гай, – но помню, как задавал своему отцу такой же вопрос, когда он впервые взял меня с собой в море.
– Что он ответил? – спросила Аннушка.
– Он велел не задавать глупых вопросов и не совать голову, куда не следует, пока ее не раскололо гиком, – усмехнувшись, ответил Гай.
Аннушка неуверенно улыбнулась.
Он впервые упомянул о своих родителях.
– Сколько тебе было лет? – спросила Клодия. Он пожал плечами.
– Лет восемь или девять.
– Его отец оставил мать, когда ему было десять лет, – неожиданно вставила Аннушка. – Сбежал с другой женщиной.
Сказав это, она тут же испуганно взглянула на отца: не сочтет ли тот, что она болтает лишнее.
Гай, казалось, был ничуть не обескуражен.
– Классический случай: пожилой мужчина сбегает со своей секретаршей. – Он пожал плечами. – Мать очень сильно переживала. Она в своем роде тоже является классическим примером: умная женщина, которой с детства внушали, что для нее самое главное в жизни – не карьера, а замужество и дети.
Пока Клодия обдумывала, стоит ли спрашивать его о том, где теперь его родители, поскольку, возможно, оба умерли, он продолжил:
– Ей было очень трудно снова пойти работать. В конце концов она нашла место в одном элегантном старомодном отеле, в каких обожают останавливаться туристы.
– Где это было? – спросила Клодия, понимая, как мало о нем знает.
– В Котсуолде. Летом там от туристов отбою не было. Американцы приезжали тысячами. И в конце концов она встретила одного вдовца из Бостона. В возрасте двадцати шести лет я собственноручно вел свою мать к алтарю на ее свадьбе.
– Я тоже там была, – вставила Аннушка. – Я даже помню, что на мне было хорошенькое платьице, цветы в волосах и маленькие белые балетные туфельки. Я облила апельсиновым соком платье и плакала.
Гай удивленно взглянул на нее.
– Все старушки суетились вокруг и утешали, пока тебя не вырвало на мои брюки.
– Как тебе не стыдно, папа! – Засмущавшись еще больше, Аннушка сосредоточила внимание на бифштексе с жареным, картофелем.
Аннушка сидела за столом напротив Клодии, а Гай – по левую сторону от дочери. Когда они садились за стол, ей бросилось в глаза, что он постарался сесть так, чтобы им не пришлось все время смотреть друг другу в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44