Пребывать в удрученном состоянии в гостиничном номере означает чувствовать себя вдвойне несчастной. У тебя даже нет возможности сделать набег на холодильник, чтобы утешить себя чем-нибудь вкусненьким.
Поскольку Аннушка снизошла до того, чтобы выпить вместе с ней чаю со льдом, остальная часть вечера прошла не так уныло, хотя ни о чем серьезном они не говорили. Аннушка была почти любезной. Почти как любое нормальное человеческое существо.
И тебе известно, почему она так себя ведет. Она думает, что ты не увлечена ее отцом. И поэтому с тобой можно общаться как с человеком. А что произойдет, если у тебя с ним что-нибудь будет и ты попытаешься продолжить отношения после возвращения домой?
Она легла в постель с одной из книг, позаимствованных у Гая, и усилием воли постаралась отодвинуть проблему, связанную с ним, в самый дальний уголок сознания, где она и варилась понемногу на медленном огне, так что к утру решение было полностью готово.
Какое удивительное облегчение чувствует человек, принявший наконец трудное решение! Бродя по магазинчику сувениров в холле, Клодия чувствовала, что довольна собой. Она купила серебряный браслет местного производства для Кейт – от имени Портли – и газету, доставленную авиапочтой, которую решила почитать за чаем.
Выйдя из магазинчика, Клодия направилась в ту часть холла, где подавали чай. На полпути она остановилась, увидев, как в дверь главного входа вошел Гай и направился к конторке регистратора.
Вот он, подходящий случай проверить, насколько она контролирует себя.
– Для меня есть почта? – спросил он, кладя в карман ключ.
– Да, сэр. Одну минутку.
– Привет, Гай, – сказала она у него за спиной: – Поездка была удачной? Он обернулся.
Было очень приятно видеть, что он растерялся от неожиданности.
– Боже мой, – сказал он, – что вы с собой сделали?
– Остригла волосы.
Он рассеянно сунул пару факсов в свой «дипломат».
– Я бы не отказался что-нибудь выпить. Не хотите составить мне компанию в баре?
Не забудь, что ты теперь контролируешь ситуацию.
– Нет, спасибо. Я как раз шла, чтобы выпить чаю.
– О' кей, в таком случае выпьем чаю. Никогда бы не подумал, что вы на это решитесь, – сказал он, когда они уселись за столик. Она пожала плечами:
– Мне захотелось что-нибудь изменить.
Это был самый решительный поступок за всю ее жизнь, позволивший чудесным образом отодвинуть все другие проблемы на задний план. Длинные волосы она носила с семилетнего возраста, а поэтому, когда первые медно-золотистые пряди упали на пол, она чуть не заплакала.
Однако потом, когда мучительная процедура закончилась, она почувствовала себя так, словно заново родилась. Казалось, короткая, элегантная стрижка обрамляет лицо другого человека. Человека собранного, повзрослевшего и полностью контролирующего свои поступки. Возможно, почувствовать себя наконец взрослым человеком в возрасте двадцати девяти лет было несколько поздновато, но именно так она себя почувствовала.
Он долго не сводил с нее глаз.
– Вам идет.
– Спасибо. Дайте нам, пожалуйста, два чая, – сказала Клодия, обращаясь к подошедшему официанту.
– Сию минуту, мадам.
Поразительно, какое самообладание и холодная сдержанность появляются, у человека с короткой стрижкой, даже если всего в трех футах от него сидит мужчина категории IV. Ты в состоянии сидеть, полностью владея собой, не суетясь и не закидывая без конца назад падающую на глаза челку.
– Как прошла ваша поездка?
– Отлично. Как вела себя Аннушка?
– Очень хорошо. Весьма прилежно занималась, но после полудня часика на два приходила в бассейн. – Она не добавила, что Аннушка примерно в 2.30 чуть не довела ее до инфаркта. Зачем ему знать об этом?
Когда принесли чай, она с полным самообладанием разлила его в чашки. Допивая вторую чашку, он взглянул на часы.
– Я хотел покататься на водных лыжах, пока не стемнело. Вы, наверное, не захотите присоединиться ко мне? Это могло бы испортить вашу прическу…
– Именно для этого, я и сделала короткую стрижку. Чтобы было легче справляться с волосами. Так что, если желаете, я к вам присоединюсь.
Они вошли в лифт, и пока не вышли на третьем этаже, она была, образцом самообладания, даже несмотря на то что он не отрывал от нее взгляда. Она все еще абсолютно владела собой, пока, они, шли по коридору.
Перед дверью Аннушкиной комнаты они задержались.
– Она предупредила, что хочет вздремнуть, – сказала Клодия, заметив на двери табличку с надписью: ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ. – Вчера вечером она засиделась допоздна, заканчивая задание по математике.
– В таком случае я зайду к ней позднее. Я быстро приму душ и через десять минут постучу к вам в дверь.
– Отлично, – сдержанно сказала она.
Клодия надела изумрудно-зеленого цвета бикини, которые здесь еще ни разу не надевала, потому что для него требовался загар. Теперь она загорела, и, хотя загар всего лишь позолотил кожу, этого было достаточно. Надев поверх бикини такого же цвета парео, она застегнула его под мышками.
Он постучал в дверь примерно через пятнадцать минут. На нем были синие шорты и белая рубашка «поло», волосы были влажны после душа.
– Придется сегодня отказаться от водных лыж, – сказал он, появляясь в проеме раскрытой двери, и кивком указал на окно: – Взгляните на море.
Она подошла к окну.
– Поднялся ветер, – сказал он, засовывая руки в карманы. – На море зыбь.
Он прав. Широкие кроны пальм танцевали под порывами ветра, купальщики вереницей потянулись от бассейна, а на поверхности моря появились неприветливые белые барашки.
– Жаль, – сказала она.
– Такое иногда случается. Откуда ни возьмись неожиданно налетает горячий ветер и в мгновение ока взбаламучивает гладкую как стекло поверхность моря.
– Так просто?
– Так просто.
И так же просто донесшаяся до нее теплая волна аромата чистого белья и лосьона только что побрившегося мужчины категории IV в мгновение ока растопила, словно леденец на солнце, ее холодную сдержанность. А уж когда он взглянул на нее сверху вниз и она ощутила воздействие морской синевы его глаз…
– Мы могли бы заняться чем-нибудь другим.
– Например? – дрожащим голосом спросила она.
– Прогуляться по берегу в ветреную погоду? Или сыграть в карты?
– Я захватила с собой дорожный «скраббл», – сказала она, моля Бога, чтобы он не заметил, как дрожит у нее голос. – Я очень азартно играю в «скраббл» и обычно больше всех набираю очков за трехсложные слова.
Убийственная полуулыбка тронула его губы.
– Уверен, что вы жульничаете напропалую.
– Нет! Только разве в том случае, если мой противник начинает жульничать первым. Я играю по правилам.
– По общепринятым правилам? Или по вашим собственным?
– По общепринятым. Я не придумываю собственных правил.
– Может быть, для игры в «скраббл» и не придумываете. – Улыбка неожиданно исчезла, сменившись чем-то другим. Чем-то еще более убийственным, чем улыбка. – Но насчет других маленьких игр я в этом вполне уверен.
Его слова отозвались где-то внутри щемящим трепетом.
– Мы иногда придумываем свои правила, когда играем в «скраббл», – дрожащим голосом сказала она. – Например, для вариантов грубых слов. Можно использовать иностранные ругательства, но только если они действительно непечатные, так что такие словечки, как merde, не считаются. Правда, приходится подтверждать их существование по словарю, а это не всегда получается, потому что если это, например, греческое смачное ругательство, мы обычно…
– Клодия…
От хрипотцы, появившейся в его голосе, у нее подогнулись колени.
– Да?
– Вы слишком много говорите.
И когда он положил руки на ее теплые оголенные плечи и прижал к себе, а его губы овладели ее губами, оставалось соблюсти единственное правило: прежде чем начинать игру, следует запереть дверь.
Глава 12
Все было не так, как прежде. Не было мучительных прикосновений, а была лишь неистовая нежность, как будто ожидание придало остроту и накал его желанию. И не только его желанию.
Когда наконец оба они остановились, чтобы перевести дыхание, от его голоса, такого теплого, такого интимного, у нее затрепетало сердце – и не только сердце, но и «орган вожделения» тоже.
– Вы хоть немного понимаете, что делаете со мной? – спросил он.
Удивляясь тому, что еще способна говорить, Клодия с трудом произнесла:
– Это не идет ни в какое сравнение с тем, что вы делаете со мной.
– Не я включал красный свет. – Гай немного отстранился от нее и провел по щеке кончиками пальцев. – Акулы, и леденцы, и этот чертов «скраббл»…
– Я не виновата. – Голос ее дрожал, отказываясь подчиняться. – Во всем виноват ваш несносный лосьон после бритья. Я от него теряю голову и перестаю что-либо соображать.
– В таком случае я его вышвырну.
Мегаватты морской синевы, казалось, прожигали ее насквозь, воздействуя на каждое нервное окончание в ее организме.
– У вас необыкновенно красивые глаза.
О Господи, я, кажется, сейчас совсем растаю.
– Уверена, что вы говорите это всем женщинам, – запинаясь сказала она. – Сестра Иммакулата предупреждала нас относительно таких мужчин, как…
Гай заставил ее замолчать самым эффектным из всех существующих способом. Когда они снова оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание, он уже смотрел не на ее глаза. Взъерошив кончиками пальцев ее стриженые волосы, он сказал:
– Зачем вы это сделали?
От неожиданности Клодия даже отпрянула от него.
– Но мне показалось, будто вы сказали, что вам…
– Я солгал.
Как только их губы снова слились, она ощутила, как в нем нарастает напряжение. Она ощущала кончиками пальцев, как напряглись, словно сжатая пружина, даже его плечи.
Как и в прошлый раз, его руки медленно скользнули вверх, замерев па том месте, где начинались окружности груди. И как и в прошлый раз, ей захотелось крикнуть: «Продолжай!» Однако вместо этого она обняла его за шею, без слов сказав этим жестом, что включила зеленый свет.
От его первого прикосновения Клодия непроизвольно вздрогнула всем телом. Мучительно медленно он обвел округлости груди кончиками пальцев.
Продолжай!
В безмолвной мольбе она поцеловала его еще крепче, и он ответил ей. При этом его пальцы постепенно продвигались по тонкому хлопку парео и туго натянутой лайкре изумрудно-зеленого лифчика, пока не добрались до сосков. Осторожными круговыми движениями больших пальцев он с наслаждением помассировал их.
Никогда еще за всю свою женскую жизнь она не испытывала такого трепета. Она почувствовала себя героиней старого черно-белого фильма, которая мгновенно тает от одного лишь взгляда великолепного шейха.
Я твоя, о мой повелитель. Неси меня в свой шатер, сорви с меня одежды и насладись мною.
Его рука взялась за узел, удерживающий парео на груди, и развязала его. Как только парео оказалось на полу, его руки скользнули ей за спину и стали расстегивать лифчик бикини.
Несколько секунд, в течение которых он возился с застежкой, были наполнены мучительным предвкушением дальнейшего.
– Как эта штука расстегивается? – хрипло прошептал он. Не успела она ни ответить, ни помочь ему, как застежка расстегнулась. Лифчик из эластичной лайкры упал на пол следом за парео.
– Боже мой, дверь открыта, – в ужасе охнула она и прикрыла ладонями груди.
Дверь была открыта не настежь, а лишь приоткрыта, и он моментально запер ее, а ей вдруг стало стыдно, что она стоит посередине комнаты в одних трусах, прикрыв груди ладонями, и выглядит, наверное, как стыдливая девица, опасающаяся за свою невинность.
– А если бы кто-нибудь вошел сюда? – нетвердым голосом сказала Клодия, когда он вернулся.
– Но ведь никто не вошел, – тихо ответил он, не отрывая взгляда от ее лица. Потом он осторожно, но решительно взял ее за запястья и отвел руки от груди.
О Господи! Если я ощущаю такое, когда он просто смотрит на меня, то что же будет, когда он прикоснется?
Очень скоро она это поняла.
Он отлично знал, как заставить ее потерять голову. Знал, как легчайшим пощипыванием превратить ее соски в чрезвычайно чувствительные точки, в которых сосредоточиваются окончания нервов, передающих настойчивые пульсирующие волны во все прочие, скрытые от глаз нервные центры тела.
Я умру от восторга!
Пока длился поцелуй, его руки скользнули по спине, ниже талии, к прикрытым полоской лайкры ягодицам и крепко прижали её к себе.
И только тут она по-настоящему поняла в каком состоянии был он сам. Его страстное желание, которое передалось и ей, было всепоглощающим и каким-то первобытным, чем-то таким, что существовало между мужчиной и женщиной с сотворения мира.
Ты нашла свою пару, и он хочет тебя. Чего же ты ждешь?
Она ответила на его поцелуй, жадно прижавшись губами к его губам со страстью, которая все сказала без слов.
Когда они оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание, он прошептал, уткнувшись в ее волосы: «Клодия…»
Голос был низкий, хрипловатый, и она знала точно, что он собирается сказать. Только не «Ты уверена, что хочешь этого?» потому что в этом едва ли можно было сомневаться:
– У меня ничего нет с собой, – прошептал он. – Можно?..
– Все в порядке, – прошептала она в ответ. – Все хорошо.
И с этого мгновения все движения и действия подчинялись только настоятельной потребности друг в друге: его губы, обласкав соски, проделали поцелуями горячую дорожку от груди вниз к бедрам. Он спустил до щиколоток ее бикини, и, когда его язык на мгновение прикоснулся к сокровенному местечку между бедрами, ее охватила дрожь восторга.
Потом они оказались в постели, ее пальцы, неистово заметались, помогая, ему снять сорочку. Но когда Клодия стала торопливо нащупывать застежку на его шортах Гай остановил ее.
– Не спеши, – он взял ее за запястья, удерживая руки, хотя его прерывистый шепот выдавал с трудом подавляемое желание. – Подожди, немного…
Это было равносильно тому, чтобы просить, ее не дышать, но он все-таки заставил ее замедлить темп. Гай подверг ее пытке ожидания, возбуждая языком и губами все мыслимые эрогенные зоны от сосков до чувствительного местечка за ухом, от пупка до источника, пульсирующего жара между бедрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44