Именно поэтому Шанель и было так скучно в этой компании. Если б не Ариэль, она вообще не пошла бы в этот чертов клуб. Если уж возить саночки, то и покататься надо – такова была ее жизненная философия.
А скука – это те еще «саночки».
Тем не менее, поскольку она все же надеялась покататься, прийти на следующую встречу надо. Ее мотивы ясны. Но что там со всеми остальными? Отчего они так дружно согласились увидеться вновь, хотя никому из них «катание на саночках» явно не светит?
А может, все-таки светит? С чего бы иначе так расхлопоталась эта профессорская жена, Дженис, кажется? Ведь она фактически заставила спутниц согласиться хотя бы еще на одно свидание. Между прочим, именно Дженис пригласила их в клуб, и она же предложила сформировать группу поддержки.
Каковая, конечно, является чистым бредом. Кому нужна поддержка женщин, особенно таких, как эти?
Впрочем, этой, как ее, из Милл-Вэлли, костыли явно требуются. Поэтому неудивительно, что она так быстро нашла. общий язык с Дженис. Ну а как насчет рыжей с ее умопомрачительной прической? Что, право, за чучело: каблучки высотой в добрых четыре дюйма, косметика – не дай Бог, а уж о костюме и говорить не приходится, только панки так одеваются. Кому-нибудь следовало отвести ее в сторону и сказать, что выглядит она, как дешевая шлюха. А может, она и вправду из них? При всем своем нахальстве и развязных манерах чувствовала она себя явно не в своей тарелке, так на черта ей эти посиделки?
Что же касается Ариэль… Да, прийти она согласилась, но вот появится ли действительно – это вопрос.
Такси притормозило у большого жилого дома, современная архитектура которого резко контрастировала со всеми другими зданиями, построенными на рубеже веков. Шанель вышла из машины, и дувший с залива легкий ветерок растрепал ей волосы. Она дала водителю десять процентов чаевых, получила в ответ сквозь зубы «спасибочки, мэм» и вошла в дом.
В просторном и в то же время уютном холле никого не было, в лифте тоже. Нажимая кнопку третьего этажа, Шанель рассеянно подумала, что бы сказали ее недавние сотрапезницы, узнав вдруг, что не такое уж прочное положение занимает она в местном обществе?
Положим, самозванкой ее не назовешь, само имя Деверю кое-чего стоит. Шанель всегда значилась в списке приглашаемых на большие вечера, благотворительные собрания, многолюдные праздничные встречи, но по-настоящему важных знакомых, тех, что открыли бы ей двери в узкий круг избранных, у нее не было.
Девушки – нет, теперь уже женщины, – с которыми она училась в школе? Дамы с безупречным общественным положением, у которых есть все возможности стать для нее настоящей группой поддержки? Эти сучки встали против нее единым фронтом, даже щелочки не оставили, даром что она вышла замуж за Жака…
Шанель прикрыла глаза, отгоняя злых демонов прошлого.
Свело желудок, будто она проглотила что-то горькое, да свело так сильно, что едва удалось подавить стон. Все, наверное, из-за этого салата, что она съела за обедом. Таблетку надо проглотить. И когда наконец она откажется от огурцов?
В квартире стояла полная тишина. Так оно и должно быть, ведь домработница приходит только два раза в неделю, сегодня не ее день, а дочь в школе. Шанель бросила сумочку на стул в Холле, скинула туфли и направилась было в гостиную, но на пороге остановилась: комната была занята.
– Привет, мама, – сказала Ферн.
Ей было семнадцать, этакая цветущая пышечка с отцовскими глазами и волосами.
Лицо у нее было маленькое и округлое. Глядя на дочь, Шанель всегда вспоминала французских кукол, в которые играла в детстве. Сейчас Ферн сидела, уютно свернувшись в большом шезлонге с книгой на коленях, и при виде матери лениво улыбнулась ей, словно сонный котенок. Как обычно, на Ферн были джинсы и помятый свитер – классная униформа, никак не соответствовшая элегантному убранству гостиной.
– Стало быть, решила пожаловать домой на выходные? – спросила Шанель. – Это для меня сюрприз.
– Да, знаешь, как это бывает, – стукнуло вдруг в голову, взяла да приехала. Рассчитывала пообедать с тобой, но тебя не оказалось дома. – В голосе Ферн прозвучал легкий упрек, и Шанель внутренне ощетинилась.
– У тебя что, случилось что-нибудь? – неприветливо спросила она. Ферн редко искала общества матери, они давно уже жили каждая сама по себе, и потребность поговорить друг с другом возникала у них нечасто.
У Ферн расширились глаза, что всегда раздражало Шанель, ибо это выражение ее лица было словно зеркало, в котором Шанель самое себя узнавала. Может, Ферн передразнивает ее, или это получается естественно?
– Почему, собственно, ты так решила?
– Вполне закономерный вопрос. Часто, что ли, ты стремишься провести со мной выходные?
– Да и ты со мной, мама.
– Называй меня, пожалуйста, Шанель. Как всегда называла, до самого последнего времени. Что это у тебя, новая стадия развития, что ли?
– Но ведь ты действительно моя мать. Хотя, кажется, иногда об этом забываешь.
– Слушай, я делаю для тебя все, что могу, – огрызнулась Шанель. – Когда ты родилась, мне было всего шестнадцать, на год меньше, чем тебе сейчас. Если бы у тебя был на руках годовалый ребенок, ты что, прыгала бы от радости?
– Бессмысленный вопрос. Я бы предохранялась, а уж если залетела, сделала бы аборт.
– Какие ужасные вещи ты говоришь!
– Почему ужасные? Это правда. – Ферн потянулась к вазе с виноградом, стоявшей на столе. Обнажились зубы – белые и ровные, результат работы лучших дантистов. – А если бы мой богатый папочка пригрозил лишить меня в этом случае содержания, я бы поступила в точности, как ты. Я бы плюнула на свои материнские обязанности и, едва родив, вернулась бы в школу. Но при этом не ожидала бы благодарности от чада, когда ему исполнится семнадцать.
– Хватит. Тебя никто не бросал на произвол судьбы. Ты ходила в лучшие школы. У тебя собственная машина, щедрое содержание, никто тебя не обижает…
– А ты-то откуда знаешь?
– Ты хочешь сказать, что тебя обижают? – требовательно спросила Шанель.
– Нет. – Ферн отвела взгляд. – Физически – нет. Но иные из тех женщин, что ты нанимала присматривать за мной, это же чистый ужас. От одной несло так, словно она зубы чистила чесноком. Тебе бы понравилось, если б тебя укладывали в постель чесночницы?
– Если бы я отдала тебя на попечение папочкиных родственников, было бы еще хуже, – возразила Шанель. – Вот уж кто действительно были чесночниками, так это его родители. Можно подумать, они в кофе чеснок добавляют.
– Да, но, возможно, это были добросердечные и славные люди, – заметила Ферн.
– Добросердечные и славные? – хмыкнула Шанель. – Когда твой отец привез меня в Йонкерс познакомить со своими родителями, твоя бабка хотела столкнуть меня с лестницы.
Тогда-то я и обнаружила, что никакой он не арабский шейх, а итальянец. Знакомство получилось то еще. Новоиспеченная свекровь заявила, что я ведьма, околдовавшая ее сына, и всякий раз при встрече делала так. – Шанель скрестила указательный и средний пальцы. – А уж о том, что он наврал все насчет своего происхождения и что оказался на двенадцать лет старше меня, я и не говорю.
– Да, гены у меня завидные, – протянула Ферн. – С одной стороны – врунишка и старая карга, верящая в приметы, а с другой – растратчик.
Шанель подлетела к дочери и, схватив ее за узкие плечи, изо всех сил встряхнула:
– Никогда, слышишь, никогда не смей говорить таких вещей о деде. Это был замечательный человек. Во всем виноваты его гнусные партнеры – сами подделали записи в бухгалтерских книгах, а его подставили. И если бы не инфаркт, он в конце концов доказал бы свою невиновность.
Ферн попыталась высвободиться, и Шанель отпустила ее.
Она даже почувствовала некоторую неловкость.
– Ладно, забудем. Поскольку уж ты здесь, почему бы нам не поужинать? – извиняющимся тоном предложила она, хотя при мысли о том, что придется целый вечер провести в компании с Ферн, внутри у нее все так и заныло. – Сегодня я как раз свободна.
– После того как вы с Жаком разошлись, ты вроде часто бываешь свободна, – участливо заметила Ферн. – Неужели потеряла интерес ко всей этой светской жизни?
Шанель с трудом удержалась от того, чтобы не накричать на дочь. Противная девчонка – да нет, уже не девчонка. Даже удивительно, как она повзрослела за последнее время.
Забыв о недавней пикировке, Шанель внимательно посмотрела на Ферн, стараясь быть объективной. Не то чтобы писаная красавица, но что-то такое в ней есть. Наверняка молодые люди на нее посматривают, хотя, казалось бы, чем она со своими узенькими бедрами и грудками-точечками может привлечь их? Больше похожа на мальчишку, чем на женщину.
С другой стороны, волосы роскошные – густые и черные как ночь. А огромные глаза придают ей обманчиво-невинный вид. Фэй – так называл ее Жак, и действительно Ферн выглядела так, будто только что танцевала с феями на поляне. Удивительно, что только она, ее мать, видела, что за этой невинной внешностью скрывается ее собственное подобие. Ферн такая же практичная, такая же жесткая, так же себе на уме, как и она сама, Шанель.
Возможно, пора подумать о том, чтобы выдать ее замуж.
Не за какого-нибудь юнца, не способного ее обеспечить. За солидного, серьезного мужчину.
Школьные отметки Ферн не позволяли ей рассчитывать на стипендию, а плата за учебу в престижных колледжах вроде «Смита» или «Рэдклиффа» запредельная. Да и дарований особенных, чтобы получить хорошую работу, например, в издательском деле, либо в мире моды, либо на дизайнерском поприще, не заметно. Ну а она, Шанель, вовсе не собирается содержать взрослую дочь. В общем, хорошо бы ей выйти замуж за нужного человека, тем более что и сама она интереса к карьере как будто не выказывает.
Единственное ее настоящее увлечение – лошади, и увлечение весьма дорогое: конюшни, счета от ветеринаров, овес.
Покуда Жак, что вообще-то на него не похоже, беспрекословно оплачивает все эти конские траты, но ясно, что это лишь до тех пор, пока не выяснится, что при разводе она обдерет его как липку.
– Что собираешься делать после школы? – спросила Шанель. – Со своими отметками в хороший колледж ты не поступишь, даже если бы он был мне по карману.
– Придумаю что-нибудь. Может, замуж выйду.
– Замуж? А что, уже есть кто-нибудь на примете?
– Пока нет. Но когда подойдет время – кто знает? – Ферн искоса посмотрела на мать. – Не представляю себя на какой-нибудь черной работе. Так что остается только замужество. Ведь тебе вряд ли захочется держать меня на иждивении до конца жизни.
Шанель нахмурилась. До чего же иногда точно дочь угадывает ее мысли, даже жутковато становится.
– Ладно, только смотри не промахнись. Надо, чтобы муж обеспечил тебе жизнь, к которой ты привыкла. Как тебе известно, я в этом смысле ошиблась уже дважды.
– Ничего, в третий раз попадешь в точку. – В глазах Ферн мелькнула какая-то недобрая искорка.
Лениво, как кошка, потянувшись, она встала:
– Пойду переоденусь. Как насчет того, чтобы сходить в этот новый французский ресторан на Полк-стрит? Один приятель говорил мне, что место классное. Просто супер.
Шанель поморщилась. Это уж точно – «супер». Супердорогое место – вот что такое этот «Ла пти лапен». А Шанель никогда не любила тратить собственные деньги на всякие преходящие вещи вроде еды.
– У меня есть предложение получше, – с напускным оживлением заговорила Шанель. – Давай я приготовлю салат и омлет, и поужинаем у камина. А потом можно посмотреть телевизор. Либо просто поболтать.
– Но послушай, ведь как славно было бы: оденемся пошикарнее да поужинаем в ресторане – только ты да я.
– Что это ты задумала? – подозрительно посмотрела на нее Шанель.
Ответила Ферн не сразу. Она отвела глаза, но все же Шанель успела заметить в них нечто похожее на разочарование.
– Не пойму, о чем ты, мама?
– Слушай, ты же всегда ешь что попало, на французскую кухню тебе наплевать. В чем дело?
– А вот как раз и не наплевать. Но на самом-то деле я хочу поужинать с тобой, потому что ребята в школе вечно хвастают, что родители берут их во всякие шикарные места, ну а мне что остается – врать, что ли?
– Понятно. Ну что ж, пойдем в «Ла пти лапен». Сейчас позвоню, закажу столик, если, конечно, еще не поздно.
– А я уже заказала, мама. Решила, если не получится, ну, ты не сможешь, всегда можно снять заказ – Ферн снова посмотрела на мать широко раскрытыми глазами – Замечательно – только ты да я.
Слегка польщенная, но все еще испытывая некоторые сомнения – чего это Ферн так радуется перспективе вечера вдвоем? – Шанель отправилась переодеваться. Выбирая платье, она попыталась припомнить, когда в последний раз ужинала с дочерью. До чего же быстро превратилась Ферн из ребенка в женщину! Словно гормонам дали какую-то мощную подпитку. Если кто начнет подсчитывать годы, сразу станет ясно, что ее матери не тридцать один, как она говорит, а все тридцать четыре. Ладно, сегодня вряд ли будет кто из знакомых. «Ла пти лапен», при всем его шике и запредельных ценах, еще не освоен теми, кто подсчитывает годы.
Пройдет совсем немного времени, и выяснится, что Шанель заблуждалась, и еще как.
Лэйрд Фермонт. Вот уж кого она не ожидала здесь увидеть.
Тем не менее, едва усевшись за столик и подняв голову, Шанель обнаружила, что глядит прямо в лицо именно этому человеку. Лицо весьма привлекательное. Это она тоже принимала в расчет, когда решила, что именно он станет ее третьим мужем. С таким гномом, как Жак, в постель она больше не ляжет. Когда выходила за него, думала, что это пустяк, даже если партнером он окажется неважным, но выяснилось, что ошиблась, – не пустяк, по крайней мере на первых порах, когда он пытался похваляться своей мужской доблестью.
Потом, когда Шанель стала спать отдельно, это уже не имело значения. Она научилась придумывать различные отговорки, то больной сказываясь, то на «женские дела» ссылаясь.
Жак был достаточно старомоден, чтобы не верить ей, а если и сомневался в чем-то, никогда не показывал виду.
Но теперь ей хотелось мужа, который и в постели будет на высоте, с которым не придется выдумывать всякие предлоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73