– Ты вел себя грубо с беднягой Картером. Они вовсе не спешили отпустить няню. Сейчас всего половина десятого.
– Сейчас позднее, чем он думал, – многозначительно заметил Алекс, наливая себе бренди. – Выпьешь?
– Ты знаешь, что у Пенни не все гладко. Мы должны поддержать инициативу Картера…
– Не желаю поддерживать инициативу Картера.
– Ты понимаешь, о чем я. Согласна, у него мания величия, но Пенни без ума от мужа, а она моя лучшая подруга. Спрашивается: ради чего я их приглашаю? Хочу на нашем примере показать, что такое счастливая семья.
– Вот как? И что же это такое? – тихо пробормотал Алекс, но Тори услышала его.
– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? – Тори с грохотом поставила на стол тарелки.
– Скажи, Тори, ты счастлива?
– Конечно, странный вопрос. – Она помолчала. – А ты разве нет?
Алекс смотрел в окно на Центральный парк.
– Не знаю. Я стараюсь не думать об этом. – Он отхлебнул бренди и повернулся к жене. – Я, драматург, за семь лет не написал ни одного разумного диалога!
– Не скромничай, дорогой. В агентстве ты лучший текстовик.
– Допустим. Но ты же понимаешь, о чем я!
Тори потеряла терпение:
– Что я слышу? Ты и твои пьесы! Нельзя же, как футбольный кумир из школьной команды, всю жизнь вспоминать тот великолепный матч и свой звездный час!
Посмотри правде в глаза, дорогой. Ты теперь живешь в реальном мире.
– Что ты называешь реальным миром? Рекламу?
«Теперь я нашел кое-что получше, чем „Фэйри“ – это „новый Фэйри“?
– Да! За работу тебе платят неплохие деньги. Я тоже работаю в этом мире, и мне не нравится, что ты всегда презрительно отзываешься об этой работе. Я люблю тебя, Алекс, но ведь в драматургии ты не был Шекспиром, верно? На твоем счету всего восемь пьес, причем ни одна из них не поставлена на Бродвее, а все они вместе продержались на сцене всего четыре недели.
– Четыре месяца!
– В Йеле ты считался самым замечательным и умным драматургом. Но за его пределами? Что-то не видно ни лавровых венков, ни фейерверков.
– Значит, по-твоему, я живу прошлой славой?
– Да! Я только и слышу о том, как ты был счастлив до встречи со мной. Твои пьесы… Лидия… Джуно… И эта ваша идиллия в Париже. Я читала пьесу, над которой ты работал пару лет назад. Она о твоей жизни с этими двумя… мерзавками!
– Ты ее прочла?
– Конечно! Она ведь не была под замком! И я почувствовала, что обречена вечно конкурировать с этими двумя прекрасными призраками из твоего прошлого.
Впрочем, и настоящего тоже, потому что они и теперь не оставляют тебя в покое. Джуно пишет тебе душераздирающие письма о крушении своего брака… Лидия звонит пьяная посреди ночи и рассказывает о своих бедах…
– Ради Бога, остановись. Ведь они мои друзья.
– Они больше, чем друзья! Ты должен что-то предпринять, Алекс. Ты действительно живешь в прошлом.
А я здесь, в сегодняшнем дне, в 1982 году.
– Тори, – вздохнул он. – Я не говорю, что несчастлив с тобой. Но все остальное в моей жизни не складывается. В моей душе пустота, хотя мне тридцать два года.
Пора бы уж либо что-то сделать, либо расписаться в собственном бессилии и смириться с действительностью. Я ухожу из агентства и снова начну писать пьесы.
– Ах, дорогой! – Тори все больше раздражалась. – Если уж ты без этого не можешь, то занимайся драматургией в свободное время.
– Где оно, свободное время? У тебя на каждый вечер недели что-нибудь запланировано, а на уик-энды мы уезжаем. Я не могу писать пьесы урывками.
– Не можешь или не хочешь?
– Ладно! Не хочу. Я должен изменить свою жизнь, пока она не изменила меня.
– Какая мудрая мысль, Алекс! Запиши ее скорее, чтобы потом использовать в своей пьесе.
– Пойми, Тори. – Алекс налил себе бренди. – Мне необходимо сделать еще одну попытку, а заниматься этим вполсилы я не могу. Я ухожу из агентства. Ну что, ты со мной или против?
Глаза Тори наполнились слезами.
– Зачем так ставить вопрос? Конечно, я не против и люблю тебя. Но любишь ли ты меня, Алекс?
– Да.
И сам не зная, так ли это, он решил не копаться в себе. Тори его любит и старается, чтобы все было хорошо. Но стоит ему собраться с духом, Тори настаивает на своем, желая, чтобы все в ее жизни, в том числе и Алекс, подчинялось ее воле.
Он еще не встречал никого, кто так боялся бы всего незнакомого, как его жена. Тори хотела, чтобы муж продолжал работать в агентстве, в известном и привычном для нее мире. Его занятия драматургией привнесли бы в ее жизнь нечто неведомое, не поддающееся контролю.
Поэтому Тори отвергала их.
До сегодняшнего вечера Алекс не сознавал, как жена ревнует его к Джуно и Лидии. Да, у нее есть для этого основания: он никогда не испытывал к жене таких чувств, как к ним. Ситуация напоминала предвыборную политическую кампанию, когда два кандидата от либеральной партии не могут договориться между собой, а кандидат от консерваторов – тут как тут! – проникает в свободное пространство и выигрывает.
Салли Эвери тоже вписалась в это. Ее смерть напугала Алекса так сильно, что он искал спасения в знакомом мире, предлагаемом ему Тори. В таком же мире он вырос, и ему не составило труда вернуться в него. Он понимал Тори. Если жизнь пугает, лучше всего искать убежище в знакомом месте.
Алекс услышал, как загудела посудомоечная машина. На пороге кухни появилась Тори:
– Я ложусь спать. Ты идешь?
– Скоро.
– Надеюсь, ты не собираешься предаваться воспоминаниям о прошлом?
– Нет. Я немного почитаю.
Алекс взял из бронзовой шкатулки на кофейном столике «джойнт» и вышел на террасу. Стояло бабье лето.
Легкий ветерок загасил первую спичку, он зажег вторую, глубоко затянулся, задержал дым в легких, потом выдохнул его, и дымок поплыл в воздухе.
Джуно и Лидия. Алекс попытался воскресить их образы в пьесе, которую нашла Тори. Он начал писать ее вскоре после того, как Джуно приезжала в Нью-Йорк с рок-группой. Пьеса не получалась, поскольку Алекс так и не рискнул дать определение своим чувствам к главным персонажам.
Ему хотелось, чтобы его семейная жизнь сложилась. Родители Алекса развелись давно, и в детстве это омрачало его жизнь. Теперь развод стал обычным явлением, особенно среди его друзей. Тим Коркоран женился в третий раз. Джуно и Шел разошлись. Лидии и Стефану пора было сделать то же самое. Недавно расстались Джон и Розмари Кинсолвинг. А он-то чем лучше остальных?
Надо уметь настоять на своем. Если Тори примет такую позицию, их брак не рухнет. Если же нет…
Алекс щелчком сбросил жука и наблюдал за двумя машинами, несущимися наперегонки по Парк-драйв.
Потом вернулся в комнату.
За неделю до Дня благодарения Алекс ушел из агентства и съехал с квартиры. Этому предшествовала бурная сцена с Тори. Она плакала и умоляла его остаться.
Но когда речь зашла об уступках, Тори не пожелала пойти на компромисс. Она не захотела смириться с тем, что муж решил отказаться от той жизни, которую она для него – вернее, для них обоих – создала.
Он снял комнату под самой крышей на Гринвич-стрит.
Тори подала на развод, к ужасу родителей и большинства друзей. Алекс не предъявил никаких имущественных претензий, добровольно оставив Тори квартиру, мебель, картины, ранчо в Колорадо и летний коттедж в Хемптоне.
Он снова сел за пишущую машинку. Находясь первые недели в удрученном состоянии, Алекс начал подумывать, не совершил ли ужасную ошибку. Может, он переоценил свой талант, ради которого отказался от «идеального» брака и работы.
Потом к нему вернулась работоспособность. Он начал новую пьесу – «Растения», кстати, настолько смешную, что Алекс нередко давился от смеха, сидя за машинкой.
Его светские контакты тоже постепенно возрождались. Он начал встречаться со старыми друзьями и заводить новых. Теперь Алекс был вполне доволен жизнью, но разрыв с женой оставил у него чувство вины Он не жалел о случившемся, но ему не хватало дружбы Тори.
Однажды вечером, месяца через четыре после развода, Алекс позвонил ей, чтобы пригласить в кафе, но она бросила трубку.
Через неделю после этого Алекс как-то засиделся допоздна над третьим вариантом первого акта. Зазвонил телефон.
– Алекс? Это Джуно. – В ее голосе, несмотря на помехи, Алекс уловил тревогу. – Случилось нечто ужасное.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
НАСТОЯЩЕЕ
1983 год
Глава 28
Вереница припаркованных лимузинов заполнила вымощенный булыжником двор и вытянулась вдоль длинной подъездной аллеи. Собравшиеся возле машин шоферы поджидали хозяев и тихо беседовали. Кое-кто из них читал газету, опершись на капот надраенной машины, Светило яркое весеннее солнце.
Между тем господа в глубоком трауре собрались на южной лужайке перед замком Мурдуа.
– Себастьян , рад тебя видеть. – Мишель Жюльен пожал руку претенденту на трон давно не существующей монархии.
– Мишель.
Мэриэл… при каких ужасных обстоятельствах нам пришлось встретиться! Я всего месяц назад видел Стефана в «Режанс». Он отлично выглядел.
Сколько ему лет?
– Пятьдесят один.
Мужчины покачали головами, потрясенные столь внезапной кончиной одного из своих сверстников.
– Какая трагедия для бедняжки Лидии! – промолвила Мэриэл, – Они были в постели, когда у Стефана случился сердечный приступ. И через мгновение…
Себастьян вздохнул:
– Ужасно!
– Она держится молодцом, – заметил Мишель.
Во время отпевания Джуно и Алекс стояли рядом.
Стефана похоронили на фамильном кладбище графов де ла Рот, на высоком берегу Луары. С Лидией были трое ее детей. Десятилетняя Александра и девятилетняя Индия держали головы так же высоко, как их мать. Пятилетний Форест, новый граф де ла Рош, с любопытством разглядывал людей, окруживших усыпанный цветами гроб Служба шла на французском языке, и Джуно, не вслушиваясь, внимательно наблюдала за Лидией. В выражении лица подруги она заметила какое-то особое даже для таких обстоятельств напряжение.
После того как гроб опустили в землю, все вернулись на южную лужайку и, по очереди подходя к Лидии, выражали соболезнования.
К вечеру в замке остались только Жюльены, родители Лидии, Алекс и Джуно.
После ужина Лидия уложила детей и долго оставалась с ними. Поджидая ее, все собрались у камина в кабинете Стефана, тихо разговаривали и пили коньяк.
Мать Лидии поднялась с кресла и обняла дочь.
– Мы очень устали, дорогая. Смена поясов, потом ужасная церемония… Мы с твоим отцом идем спать.
Советую и тебе лечь пораньше.
– Хорошо, мама. Доброй ночи. Спасибо вам за все, – Она поцеловала родителей.
– Налить тебе коньяку, Лидия? – спросил Мишель Жюльен.
– Да. – Она со вздохом опустилась на низкий диван.
– У тебя измученный вид, – заметила Мэриэл. – Может, ляжешь?
– Ничего. Пока в крови адреналин, я со всем справлюсь. Наверное, это нормально. – Она обвела взглядом друзей. – Слава Богу, что все вы здесь, со мной. Джуно… Алекс… я еще не успела с вами поздороваться.
– О, Лидия, как печально! Представляю себе твой шок… Ведь ты была рядом со Стефаном, когда он…
Лидия покачала головой, и Джуно снова заметила странное напряжение в ее взгляде, – На самом деле все было совсем не так… Это вариант для газетчиков. Однако правду следует сохранить в тайне… ради детей… и ради памяти Стефана тоже. – Она взяла сигарету, и Алекс поднес ей спичку. – То, что я расскажу, не должно выйти за пределы этой комнаты.
Лидия откинулась на спинку дивана и глубоко затянулась.
– Вы, наверное, помните, как однажды мы со Стефаном чуть не разошлись, но потом помирились и устроили себе второй медовый месяц в Новой Каледонии?
Именно там я забеременела Форестом. Несколько месяцев после нашего возвращения все шло хорошо. Стефан очень старался.
Потом муж утратил ко мне интерес, но я не придала этому особого значения: так бывало при каждой моей беременности. Стефан активно занимался бизнесом и проводил много времени с Марком Хиггинсом, своим тогдашним секретарем.
Однажды я решила поплавать в бассейне и, подойдя к нему, услышала звуки, доносившиеся из раздевалки.
Там кто-то явно занимался сексом. Поскольку одна из наших горничных флиртовала с садовником, я решила, что это они и развлекаются. На мой стук никто не ответил, и я открыла дверь.
Передо мной были Стефан и Марк. – При воспоминании об этой картине Лидию передернуло. – Наверное, мне давно следовало бы догадаться. Все было слишком очевидно. Думаю, Марк даже хотел, чтобы я его заметила. Увидев меня там, он торжествующе усмехнулся, словно хотел сказать: «Ну вот, ты нас застукала и теперь все знаешь. Любопытно, как же ты поступишь?»
– Ну и ну! – изумился Алекс. – И что же ты сделала?
– Как ни странно, не утратив самообладания, я попросила Стефана зайти ко мне, когда освободится.
Он явился через минуту – бледный, трясущийся, каким я никогда его не видела… Стефан был до смерти напуган, умолял понять его. Меня охватили ярость и отвращение. Не будь я беременна, в ту же секунду бросила бы его! Я сказала, что не намерена разговаривать с ним, пока он не вышвырнет Марка. И через час увидела, как тот уезжает. Вид у него был ошеломленный.
Полагаю, Марк действительно надеялся одержать победу.
Все это потрясло меня, и я не могла ни на что решиться. А потом вдруг испытала огромное облегчение, поняв, что дело не во мне, а в том, что я женщина. Ведь столько лет меня терзала мысль, что я не привлекательна для Стефана! Только тут до меня дошло, что он, вступив в брак, пытался изменить свою жизнь… Стефан говорил, что я единственная женщина, способная его возбудить, и, кроме меня и детей, ему ничего не нужно.
Он считал свою гомосексуальность проклятием и отчаянно хотел избавиться от этого проклятия. По словам Стефана, он пытался и раньше, но после того случая обратился за помощью к врачу.
Когда родился Форест, Стефан был на седьмом небе от счастья. Наконец-то у него появился сын! Почти весь следующий год он продолжал лечиться, мы иногда даже занимались сексом. Не часто, но он очень старался. Мы оба старались. Удивительно, но после долгих лет, когда я чувствовала себя в ловушке, мне вдруг показалось совсем не трудным оставить его. Стефан потерял власть надо мной. Однако, поняв, как он уязвим, я стала жалеть его еще больше, чем прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52