Сколько времени она здесь с тех пор, как муж ушел от нее? Год, полгода? Она не знала и не хотела знать. Не ощущала своей утраты и не будет ощущать. Все кончено.
Мечта отца тоже нашла свое завершение. Серебристая птица взметнулась в голубой простор, ведомая твердой рукой Рэнда. Должно быть, Сойер убедила его испытать самолет. Ненависть охватила ее при мысли о том, что Сойер виновата в осуществлении мечты отца. Мама в волнении звала ее в Японию, ожидая, что дочь порадуется вместе с ними. Несмотря на все преграды – постановления суда и судебные аресты недвижимости с целью лишить мать источников финансирования для этого проклятого самолета, – несмотря на все козни, она все же ждала, что дочь разделит с нею ее торжество. Эта дама, несомненно, знала, как взбудоражить совесть, мучимую чувством вины.
Все ушли. Папа ушел, мама ушла, Сойер ушла, ее муж ушел. Сын находился далеко от нее, в военной школе, и видела она его только на Рождество и две недели в августе. Все у нее украли. Все в ее жизни, что должно принадлежать ей, было у нее украдено. Это больно ранило, и она плакала – целыми днями, неделями, месяцами. И до сих пор плачет, пытается залечить свои раны, но ничто не может заглушить чудовищную боль, одолевавшую ее по двадцать часов в сутки. Годы, куда они ушли? Как она прожила их?
Мэгги огляделась вокруг в поисках бутылки водки. Прозрачная влага всегда помогала видеть жизнь в лучшем свете или, по крайней мере, приглушала боль.
Вот она, на ночном столике, рядом с письмом от старого Дадли Абрамсона, которое валяется нераспечатанным уже несколько дней. Мэгги наполнила стакан до краев и уставилась на белый конверт, прежде чем скомкать его и бросить в корзину для бумаг. Ей не нужны его советы или выговоры! Плевать на то, что он скажет.
– Ты всего лишь зря испортил марку, старый ворчун, – сказала она вслух.
Несколько минут спустя Мэгги выудила из корзины и разгладила помятое письмо. Может быть, следовало открыть, прочесть его и узнать, что в нем написано. Пока она трезвая, вполне может разобраться. Мэгги глубоко вздохнула, надорвала конверт и, не веря своим глазам, посмотрела на три листка бумаги, которые держала в руках. Это было свидетельство о праве владения Санбриджем. Мэгги без сил опустилась на постель. Само письмо оказалось коротким:
Дорогая миссис Таннер,
в соответствии с указаниями ваших родителей, направляю вам полностью оформленное свидетельство на право владения Санбриджем. Ключ прилагается. Теперь Санбридж на законных основаниях принадлежит вам.
Пользуюсь случаем, чтобы напомнить, что налоги следует уплатить до первого апреля. Если фирма чем-то может быть вам полезна, пожалуйста, обращайтесь к нам.
Искренне ваш,
Дадли Абрамсон.
Руки Мэгги так сильно дрожали, что она с трудом вынула письмо отца из незапечатанного конверта. Оно было написано от руки, неровным, корявым почерком. Дата свидетельствовала о том, что отец писал это письмо незадолго до смерти.
Дорогая Мэгги,
я не могу уйти в тот неизвестный мир, что ждет всех нас, пока не сделаю одно, последнее дело. Надеюсь и молюсь о том, что наступит время, и мистер Абрамсон сможет передать тебе мое последнее слово. Мы с твоей матерью много говорили о моем намерении оставить Санбридж тебе. Она обещала, что сделает все возможное, чтобы не выставлять его на аукцион, а вернет его тебе. Если по какой-либо причине придется продать наш дом и земли, я хочу, чтобы ты знала о моих намерениях. Сейчас наша жизнь отнюдь не полнится уверенностью, но мы не должны отклоняться от цели, надо идти вперед, а тебе, Мэгги, в первую очередь.
Последние недели стали для меня временем, когда я почувствовал необходимость заглянуть в свою душу. Старые обиды не исправить. Душевная боль от сознания утерянного мною сильнее страданий, причиняемых болезнью. Я всегда считал, что прощение последует само собой. Теперь мне представляется невозможным, что ты простишь меня, но твоя мать уверяет меня, что простишь. Я искренне сожалею, дорогая Мэгги, что был так слеп к твоим чаяниям. Я уношу это сожаление вместе с собой в вечность.
Только ты, Мэгги, можешь наполнить Санбридж любовью, жизнью, смехом, красивой музыкой и прекрасными словами, потому что хочешь этого. Привези сюда своего сына, Мэгги, и начни жизнь заново. Я знаю: воля Всевышнего позволит мне смотреть сверху на тебя в том месте, которое мы называем Санбриджем. Верь мне, Мэгги. Ты часть моей жизни, моя любовь, моя дочь. Будь счастлива.
Папа.
Мэгги бросилась на постель и зарыдала. Огромное ложе под пологом сотрясалось от ее рыданий. Когда наступило облегчение, она вытерла лицо краем простыни. И когда появилась улыбка, то была она лучезарной, как золотое солнце в первые дни лета.
* * *
Четыре часа спустя Мэгги Коулмэн Таннер была уже в Техасе.
Она ехала домой.
В руке она сжимала ключ, найденный в письме юриста, как доказательство того, что это не сон.
Автомобиль, взятый напрокат, остановился, и Мэгги сразу же выскочила из машины. Вот он, родной дом. Какое чудесное, замечательное слово.
Ключ скользнул в замочную скважину. Она повернула ручку, и дверь распахнулась. Первое, что бросилось в глаза, – вешалка с четырьмя крючками, на которой висели три стетсоновских шляпы. Сет, папа, Райли. В глубине сердца она знала, что последний крючок предназначен для шляпы ее сына, Коулмэна. Его стетсон будет висеть здесь, как только он приедет сюда из военной школы.
Домой, в Санбридж.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89