Она так похожа на Амелию. В Мэгги проявляются та же обида, та же вызывающая строптивость. Билли сделала над собой усилие, чтобы в голосе чувствовалась забота: – Какого цвета свитер, дорогая? Он подойдет к той синей юбке, что я привезла тебе на прошлой неделе? Почему бы тебе не посидеть со мной, пока я пью кофе?
Мэгги понимала: на приглашение откликаться не обязательно, да она и не хотела. Нежную материнскую заботу она расценила как признак отступления. Пятьдесят долларов, можно считать, у нее в кармане.
– Я не могу. Должна встретиться с друзьями. Так ты мне дашь деньги?
Билли почувствовала раздражение и враждебность, но преодолела вспышку. У нее не осталось сил сражаться с Мэгги этим утром.
Мэгги получила деньги и сунула их в кармашек.
– На этот уик-энд я еду с Кэрол и ее семьей в Галвестон. Скажи мне теперь, не будешь ли ты вредничать?
– А если я стану «вредничать», как ты выражаешься?
– Тогда я уеду сегодня, отправлюсь прямо к Кэрол и не вернусь домой.
Вызов налицо. Билли чувствовала себя униженной, но материнское беспокойство заставило попробовать урезонить дочку.
– Мэгги, нам нужно поговорить. Эти твои друзья, я не…
– Забудь об этом, мама. Тебе никто не нравится, кроме человека, за которого ты вышла замуж, но вопрос в том, нравишься ли ты папе? Думаю, после вчерашнего вечера ответ тебе ясен. И не рассчитывай, мама. Я не рассчитываю. Сьюзан не рассчитывает. Только Райли имеет значение. Райли и дедушка. Давай, скажи мне, что это неправда.
– Мэгги…
– Избавь меня, мама, от лекций. Хватит. Я тут наболтала слов, которые ни черта не значат.
– Мэгги, выбирай выражения. Ты говоришь, как какой-нибудь скотник. Почему ты не можешь…
– Вести себя и поступать как подобает Коулмэнам? Хочешь знать одну вещь? Меня тошнит от Коулмэнов. Тошнит до смерти от всех от нас. Я не просила, чтобы меня родили в этой вонючей семье. Жду не дождусь, когда, наконец, смогу уехать из дому и дышать другим воздухом. Воздухом, который не принадлежит Коулмэнам. Боже! Даже этим проклятым воздухом они завладели!
– Это глупо, – хриплым голосом сказала Билли. – Держи себя в руках, Мэгги.
– Конечно, все, что я говорю, глупо. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я говорила что-то умное? Я плохая. Я уродливая. Я глупая. Но я Коулмэн, поэтому что-то из себя представляю, так ведь, мама?
Билли открыла и закрыла рот, брови сошлись над переносицей, но на лице не отразилась та боль, которую она чувствовала, жалея своего ребенка.
– Мэгги, как все это началось? Я всего лишь спросила, какого цвета свитер ты собираешься купить.
– Не думай, что я не понимаю, почему ты так легко дала мне деньги. Потому что боишься, как бы я снова не оказалась в полицейском участке за воровство в магазине. Я же тебе сказала – это была ошибка, но мне наплевать, расскажешь ты папе или нет. Так что нечего мне угрожать, мама. Ты все равно ничего обо мне не расскажешь, потому что тебя, как и всех родителей, мучает чувство вины. Так что даже не пытайся помогать мне опять. Увидишь, как мне это надо!
Стрела, выпущенная Мэгги, задела слабое место – уверенность Билли в себе как в матери.
– Мэгги, я имею это в виду. Хочу, чтобы этот разговор…
– Хорошо, мама, давай поговорим сейчас. – Мэгги шлепнулась на один из стульев.
Почти четырнадцать лет девочке, а радости жизни нет… столько ненависти, столько враждебности. Билли сознавала, что сейчас говорить с Мэгги бесполезно: она еще больше озлобится, распалится, и разговор скорее навредит, чем поможет. Достигнут ли они когда-нибудь понимания? Почему ее любви и внимания Мэгги недостаточно? Почему Мосс всегда так много значит для этой девочки?
– Не сейчас, Мэгги. Я сказала: сегодня вечером. Обе мы поостынем немного. Слишком мы сердиты и измучены.
– Могу себе представить. Никогда «сейчас». Всегда «потом». Забавно, никогда это «потом» не наступает. Ты заметила? Да, думаю, заметила. Вчера вечером было твое «потом», если ты понимаешь, на что я намекаю.
Билли взглянула на часы и перевела взгляд на Мэгги, которая понимающе наблюдала за ней. Мать опаздывала на свой урок живописи, который не хотела пропускать, не хотела она и оставаться с мятежной дочерью, которую ни в чем нельзя убедить. И не желала видеть Мосса, если он придет на обед. Занятия – это убежище, в котором она сейчас так нуждалась.
– Сегодня вечером, Мэгги. Останься дома, – твердо сказала она.
– Вот видишь, мама, ты не слышала ни слова из того, что я сказала. Я остаюсь с Ламбертами и еду в Галвестон на уик-энд. Поговорим в другой вечер. Если ты не забудешь.
– Мэгги, я не давала тебе разрешения… – Но к чему все? Не говоря ни слова, Билли взяла сумочку и вышла из дома.
Мэгги подбежала к окну, глядя вслед матери, пока та не скрылась из глаз. Тушь на ресницах потекла, но она не обращала внимания. Мэгги больше не пустят в дом Ламбертов. Она считается неподходящей компанией для их драгоценной Кэрол с тех пор, как обеих девочек застали пьяными после шести банок пива и бутылки «Джек Дэниэлс». Никогда больше Мэгги не поедет с ними в Галвестон. Кэрол очень сожалела, но боялась ослушаться родителей. Единственной причиной, почему Ламберты ничего не сказали Моссу и Билли, являлось то, что мистер Ламберт вел кое-какие дела с недвижимостью вместе с дедушкой. Они были смущены могуществом и деньгами Коулмэнов, разумеется, как и все остальные. И все-таки среди родителей других друзей Мэгги пробежал слушок, и теперь приглашали ее редко и с неохотой. Нет больше Галвестона, нет друзей. Но оставались и другие способы провести уик-энд. Мотель на магистрали, где кто-нибудь ее подберет. Провести два дня с совершенно чужими людьми, которые не боятся Коулмэнов. Никаких вопросов. Никаких ответов. Потом два часа помокнуть в ванне, чтобы смыть с себя грязь…
* * *
Райли запнулся, резко остановившись у подножия лестницы.
– Куда ты, Мэгги? – спросил он, заметив чемоданчик у нее в руках.
– В Галвестон. Хочешь поехать со мной?
– Нет. Я полечу с папой на новом самолете. А далеко Галвестон? Мама знает, что ты туда едешь? Это секрет? – Райли всегда спрашивал про секрет.
– Я сказала маме. Ей наплевать. И мне наплевать, если ты не поедешь со мной. Все равно ты мне там не нужен. Лети на новом самолете с папой. Мне наплевать. Ты воняешь, Райли. И ты, и Сьюзан, оба вы воняете.
– Что я такого сделал? Я просто спросил, секрет это или нет. Сама ты воняешь!
Заметив опасный блеск в глазах сестры, Райли сорвался с места и убежал.
Мэгги задержалась, только чтобы просунуть голову в комнату, залитую солнцем, где ее сестра играла на пианино. Все что-то умеют делать. Райли может летать. Сьюзан потрясающе играет на пианино. Неудивительно, что папа любит всех, кроме нее. Она ничто, никто. Белокурые волосы Сьюзан золотились в солнечном свете, заливавшем комнату. Такая изящная, такая хорошенькая, не то что она, Мэгги, грубая, черноволосая.
– И ты тоже воняешь, соплячка! – крикнула Мэгги, заглушая музыку.
Сьюзан продолжала играть, ее длинные тонкие пальцы бегали по клавишам. Все это она слышала и раньше. Мэгги всех ненавидит.
Глава 21
Билли остановила свою маленькую итальянскую спортивную машину на стоянке рядом со студией. Напряжение все еще давило на плечи. Сцена с Мэгги сегодня утром стала повторением многих предыдущих, но все равно Билли расстроилась. Она была вынуждена еще раз осознать, что как мать потерпела поражение. Мэгги нужен Мосс. Всем им нужен Мосс. Не только Райли, благослови его Бог, должен претендовать на внимание отца.
Пересекая небольшую пыльную стоянку, Билли уже чувствовала запахи терпентина и масляных красок, распространявшиеся из-за закрытой двери. Ей нравилось приходить сюда, отвечать на вызов, который бросали ей чистые холсты. Здесь, среди картин, в атмосфере непринужденного товарищества молодых художников, она могла забыть Санбридж, неприятности с мужем и семьей, двести пятьдесят тысяч акров земли и дом в двадцать комнат. Она приходила именно сюда, чтобы обрести уединение и успокоение.
Сама мастерская-студия представляла собой большую комнату с двумя светильниками: северным и южным. Помещение было удобным и красивым, с холстами, выстроенными вдоль одной длинной стены. В этой комнате жили яркие цвета. Цвета успокаивающие, возбуждающие, мрачные, даже пугающие. Великолепие жизни, подумала Билли, вешая короткий жакет и занимая свое место. Кроме нее, сегодня здесь работали двое учеников. Третий из присутствующих поднял глаза при ее появлении и улыбнулся – широкая согревающая сердце улыбка, интимность которой, казалось, обволакивала Билли. Джордан. Джордан Марш, ее учитель и друг; высокий и тонкий, с песочного цвета волосами, седеющими на висках, когда он улыбался – а сейчас он именно улыбался, – то становился почти красивым: в улыбке открывались безупречные зубы. Билли почувствовала, как напряжение начинает понемногу оставлять ее, и улыбнулась в ответ. По крайней мере, он рад видеть ее.
Огорчение стало отступать, когда Билли принялась смешивать краски. Сегодня она собиралась закончить натюрморт, начатый на этой неделе. Одна-единственная ромашка в маленькой вазе, похожей на короткую, пухлую ручку ребенка. Ручонку Райли.
Через час Джордан подошел и остановился за спиной у Билли, наблюдая, как она делает смелые, уверенные мазки.
– Случилось что-нибудь плохое, Билли? – участливо спросил он.
Билли повернулась на стуле и подняла на Джордана глаза. Как давно никто не говорил с ней таким мягким голосом. Она даже не смогла припомнить, когда в последний раз ее спрашивали, все ли в порядке. Вот так, с искренней заботой. Слезы навернулись на глаза.
– Не знаю, Джордан. Наверное, все у меня разладилось.
– Я могу помочь? Хочешь поговорить? Нет смысла продолжать работу сегодня. Цвета у тебя подобраны неправильно. Стебель этой ромашки похож на дохлую змею.
– Ты прав, Джордан. Сегодня не следовало браться за работу. Я бы выпила кофе, если у тебя есть.
– Целый кофейник. Сварил как раз перед твоим приездом. Пошли в мою квартиру. Там мы можем побеседовать без посторонних.
В квартире Джордана (она была рядом с мастерской) Билли до этого довелось побывать лишь однажды, когда он устроил импровизированный обед по поводу своей персональной выставки. Квартира была такой приятной, такой уединенной, а главное – в любое время Джордан мог пройти в мастерскую, если захочется поработать. Ему не нужно было куда-то ехать, как ей.
Джордан мимоходом показал свое жилище. Комнаты отражали его индивидуальность. Смелая и яркая гостиная, кухня, которую так оживляли собственноручно сделанные рисунки на дверцах шкафчиков. На окнах висели занавески из натуральных тканей, убранные алыми лентами. Этого было вполне достаточно. Зеленые растения и медная утварь дополняли уютную, притягательную обстановку.
Но больше всего Билли понравилась спальня. Джордан выбрал для нее землистые тона. Наверное, это была самая спокойная, манящая к отдыху комната, которую Билли когда-либо видела. Она задумалась, каково заниматься любовью в такой комнате… и сразу же вспыхнула.
– Понимаю, понимаю, что за грешная мысль тебя посетила! – сказал Джордан с улыбкой. Билли рассмеялась, но пятна румянца оставались на ее щеках, пока они возвращались в кухню и беседовали за чашками с горячим луизианским кофе, налитыми до краев.
Они поговорили о приближающейся выставке одного из учеников Джордана. Потом художник спросил:
– Ну а теперь расскажите мне, прекрасная леди, что случилось?
– Я уверена, что придаю этому больше значения, чем следовало бы. Не с той ноги встала сегодня, – сказала Билли. – Вчера вечером мой свекор устроил в клубе прием в честь моего дня рождения. Получилось все не так, как мне хотелось бы. Я была разочарована, Джордан. Причины не так уж и важны.
– Нет, важны, Билли. Они важны для тебя. Если поговорить о них, то можно наметить перспективы. Посмотри на меня, Билли. Где был бы я сейчас, если бы мне не с кем было поговорить, некому было помочь мне, когда меня убивала бутылка? Я бы уже валялся где-нибудь в сточной канаве, стараясь выклянчить побольше денег, чтобы купить побольше дешевого вина. Кое-кто проявил достаточно большую заботу, чтобы помочь мне. Открой свою душу, девочка, поделись своими проблемами. Знаю, я не принадлежу к тем кругам общества, где вращаешься ты, но потолкался вокруг богатых, видел жизнь и хочу помочь тебе.
– Кто ты и из какого общества – не имеет к этому отношения, Джордан. Мне трудно даже признаться, что есть какая-то проблема. У Коулмэнов не бывает проблем. Нам это не разрешается. Поэтому мы игнорируем неприятные вещи. Мы знаем, что рано или поздно они улетучатся. – Билли глубоко вздохнула. – Но эта проблема не улетучивается.
Джордан проявил настойчивость.
– Билли, ты должна рассказать мне, что ты имеешь в виду – что не улетучивается? Друг помогает своему другу. Не исключай меня из числа твоих друзей.
– Я не могу переложить свои трудности на твои плечи, потому что сама не настолько сильна, чтобы справиться с ними.
– А ты пыталась? Или просто катишься вниз с горы без тормозов?
– Именно это я и делала, – с несчастным видом призналась Билли. – Я терпела поражения на протяжении всего пути. Не знаю, где и как жизнь пошла наперекосяк. Не могу назвать ни часа, ни дня, когда это случилось. Неурядицы незаметно подкрались ко мне. У меня такое чувство, будто какое-то черное облако нависло надо мной и опускается все ниже и ниже. – Билли потрясла головой, словно стараясь прояснить мысли. – Наверное, я просто хочу поплакаться и пожалеть себя, – сказала она с наигранной веселостью.
– Не верю, что ты на самом деле так думаешь. Ты никогда бы не зашла в мою квартиру, если бы не была расстроена. Сколько раз я приглашал тебя сюда? По крайней мере, сто. Ты бы никогда не пришла, потому что замужней даме неприлично посещать жилище мужчин.
Билли рассмеялась. Как он добр к ней. Если она еще в состоянии смеяться, то, может быть, есть надежда.
Джордан откинулся на спинку деревянного кухонного стула и внимательно посмотрел на Билли. Знала ли она, как жаждал он заключить ее в свои объятия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89