Мы часто это обсуждали.)
Мама все говорила и даже начала оживляться, что меня вполне устраивало, поскольку избавляло от необходимости поддерживать разговор и давало возможность немного подумать. Я чувствовала определенную неловкость, поскольку, кроме Оуэна, хотела показать обложку еще одному человеку — Джонни Рецепту. Я считала, что это будет правильно: он в курсе моих дел; и, когда я еще ездила к нему регулярно, он очень поддерживал мои литературные планы.
В последнее время я стала видеть его реже, поскольку маме уже не требовалось столько лекарств. Но в тот момент, как мой флирт с Джонни начал обретать более осмысленные черты, я дала себе труд подумать. Я хоть и не совсем в себе, но сохранила остатки разума и поняла, что моим парнем является все же Оуэн. Вопреки нашим взлетам и падениям, вопреки тому, что я никогда не считала наши отношения прочными, я решила, что, пока они продолжаются, должна вести себя с Джонни прилично — как взрослый человек, не как эгоистка, и все в таком духе.
Джонни, по-видимому, рассуждал аналогично, поскольку в следующий же раз, как я приехала к нему в аптеку, он спросил:
— Как твой не-кавалер? Я зарделась.
— Хорошо.
— Все встречаетесь?
— Да.
— А-а! — Прозвучало многозначительно.
Он не сказал, что хочет задеть чьи-то чувства, но смысл был ясен. Он просто был гордый человек. И по обоюдному молчаливому согласию мы сделали по шагу назад. Кроме того, нас больше не объединяла изоляция от внешнего мира. Я теперь жила полной жизнью, и, хотя я понимала, что это глупо, у меня было такое чувство, словно я его бросила.
Время от времени, когда мы с Оуэном шли куда-нибудь выпить, я видела Джонни, он всегда улыбался, но никогда не подходил. Однажды мне показалось, что он был с девушкой. Точнее, он был в большой компании, но стоял к ней ближе, чем к другим. Симпатичная, с крутой «выщипанной» стрижкой, и надо признать, я даже заревновала — возможно, впрочем, просто позавидовала ее классному прикиду. Правда, в следующий раз он уже был без нее, так что не исключено, что она мне померещилась.
По большей части я вела себя очень хорошо: я уважала наше с ним решение. Как-то раз, когда мне потребовалось в течение одной недели несколько раз брать для мамы лекарства, я даже ездила в другую аптеку.
Но периодически я все же находила повод повидаться с Джонни — я ведь не Махатма Ганди, в конце-то концов. Он был для меня как творожно-клубничный торт в морозильнике — запретный плод, но это не значит, что время от времени я не сдавалась перед натиском голода, который всегда обуревает меня перед менструацией. Те же чувства, что заставляют меня периодически открывать дверцу морозильной камеры и съедать весь торт целиком, заставляли меня теперь изобретать повод для визита к Джонни и покупки целого флакона какого-нибудь препарата, к примеру, цинковой мази. Но уезжала я всегда неудовлетворенная. Джонни оставался любезен, даже разговорчив, но никакой дрожи я больше не испытывала — потому что он был порядочный человек со здоровой долей самоуважения. Но, полагаю, никто не идеален в этом мире.
— Мам! — Я прервала ее рассказ об очередной женщине, не разглядевшей своего единственного прямо у себя под носом — он выплясывал перед ней в. боевой раскраске. — Тебе в аптеке ничего не нужно?
Она задумалась.
— Нет.
— А ты не думала увеличить дозу антидепрессантов?
— Вообще-то, я думала ее снизить на пару миллиграммов.
— А-а. Хорошо.
Ну и черт с тобой, я все равно поеду.
Эхинацея, решила я. Это вполне можно купить, тем более в это время года. В аптеке Джонни встретил меня улыбкой. Не забудьте: улыбался он всем, даже старику с псориазом по всему телу.
— Сегодня какая отрава? — спросил он.
— Эхинацея.
— Простудилась?
— Да нет… Профилактика.
— Разумно. Черт!
Он стал в деталях расписывать дозировку, форму выпуска, предлагая на выбор микстуру или капсулы, с витамином С или без витамина С, пока я не пожалела, что не назвала чего-то попроще.
— Ты сейчас очень занят? — спросила я, рассчитывая, что он отвернется от своих полок и поговорит со мной.
— О да! Последние полтора месяца перед Рождеством для нас самая жаркая пора.
— И у меня тоже. А как твой брат?
— Поправляется. Помаленьку. Замучили его физиотерапией.
Я пару раз вздохнула, потом сказала: «Ой!», как будто о чем-то вспомнила, и вытащила из сумки эскиз обложки.
— Я подумала, может, тебе захочется взглянуть.
— Что это? Обложка твоей книги? — Он оживился и поднял на меня совершенно счастливые глаза. — Поздравляю!
Он, наверное, лет сто изучал обложку, а я изучала его. Знаете, а он и вправду очень симпатичный. Умные глаза, красивые блестящие волосы. Вообще-то, имея доступ ко всем этим средствам, глупо было бы не иметь блестящих волос…
— Хорошая, — наконец изрек он. — Очертания как бы смазанные, но выражение скорби схвачено. Очень эффектно. С нетерпением жду, когда смогу ее прочесть.
Меня что-то кольнуло, но я в тот момент не стала разбираться в своих ощущениях.
— Но название? — спросил он. — Мне казалось, выбрали «Шоколад — от слова „шок“?
Это было его предложение.
— Мне «Шоколад» нравился, — сказала я, — но рекламщики решили по-другому.
— Что ж, не всегда получаешь то, что хочешь.
Я придумываю или он действительно имел в виду что-то еще? А как он на меня смотрел в этот момент! И не была ли это та самая дрожь?
Мне показалось, что да, но я поспешила раскаяться и, смущенная, распрощалась.
— А эхинацея? — прокричал он вслед.
Еще в августе, когда отдел рекламы «Докин Эмери» прислал мне вырезку из «Книжных известий» с упоминанием моего контракта (интересно, Лили видела?), я выписала их себе в надежде, что там еще что-нибудь про меня напишут. Я детально изучала каждую страницу, но ничего не обнаруживала, зато в ноябре набрела на заметку о Лили. В ней говорилось, что рождественские продажи идут неважно.
«Из розницы поступают известия о „крайне низком“ уровне продаж книги Лили Райт „Кристальные люди“. Автор прошлогодней сенсации книжного мира „Колдуньи Мими“, Райт, по мысли издательства, должна была стать хитом предрождественских продаж, но не попала даже в первую десятку. Цена на книгу была снижена с первоначальных 18.99 фунтов до 11.99 в сети книжных магазинов „Уотерстоунз“, а в отдельных точках и до 8.99. Руководитель отдела сбыта „Докин Эмери“ Дик Бартон-Кинг сказал в этой связи, что издательство „изначально позиционировало эту книгу как подарочное издание и ожидает существенного роста продаж в последние две недели перед Рождеством“.
Примерно в то же время я напала на рецензию на книжку Лили в газете — с недавних пор я и рецензии читаю. Там говорилось, что «Мими» была восхитительной книжкой, а в этой нет ни занимательного сюжета, ни изюминки, которые могли бы завоевать автору новых поклонников. Напротив, после этой книги от нее отвернутся и старые. Какой это для нее удар!
Ладно, честно признаю: я была довольна.
Как-то в декабре, вернувшись с работы, я обнаружила на кухонном столе небольшую коробку.
— Я ее потрясла, — сообщила мама, — мне кажется, там книги. Открой. На. — Она протянула мне ножницы.
Я вскрыла печать и увидела шесть экземпляров «Радуги» — выглядели совсем как настоящие. У меня подкосились коленки, и пришлось сесть, чтобы прочесть сопроводительную записку.
— Это всего лишь корректура, — пояснила я. — В тексте еще могут быть орфографические ошибки, и обложка без тиснения. Их печатают и рассылают специально для рецензий.
— Но это же все равно книга! — взволнованно проговорила мама.
— Да.
Моя книга обрела вид книги! От осознания этого факта я испытала странное чувство. Я принялась листать страницы, и меня пробила внутренняя дрожь. Тут я поняла, что со мной тогда было в аптеке; в моей книге, страница за страницей, описывалась история любви Иззи к Уиллу, то есть моей — к Джонни. Господи, какая же я дура! Когда я писала книгу, я так сосредоточилась на том, чтобы не обидеть маму, что совершенно упустила из виду всех остальных. В первую очередь — Оуэна. Правда, я не думала, что наше общение продлится так долго — ведь он не отказался от своей привычки убегать посреди разговора, и мы только и делали, что ссорились. Но теперь книга закончена, Оуэн все еще здесь, а мой герой-любовник имеет своим прототипом совершенно другого мужчину. Оуэн особенно чувствителен к деталям, он прекрасно помнит, что я много времени провожу в аптеке — по крайней мере проводила до недавнего времени.
И даже когда я по воле редактора вносила изменения и исправления, я рассматривала эту работу как какое-то упражнение, а не как текст, который когда-нибудь будет опубликован и доступен для прочтения. Как я могла быть такой идиоткой?
А как же Джонни? Он же наверняка себя узнает; и решит, что я в него влюблена. Или была влюблена. Не исключено, что он и так это знает, но все равно, какой ужас…
Это же живые люди, им будет больно. Может быть, есть способ подавить это в зародыше? Но как? Я не знала, что делать с Оуэном. С Джонни было попроще: можно дать ему книгу и как-нибудь отшутиться. Правда, я подозревала, что этим можно только все ухудшить; лучше пусть идет как идет.
Охваченная страхом, я думала о том, есть ли способ все остановить. Потом открыла еще одно послание — конверт с чеком. Астрономическая сумма, первый платеж от издательства.
Я уставилась на цифры: тридцать шесть тысяч фунтов стерлингов. Черт! Они прислали вместе первую и вторую порции, за вычетом десяти процентов Жожо.
Похоже, назад пути нет.
Я решила, что лучшим способом уберечь Оуэна от душевных ран будет не давать ему книгу как можно дольше; он все равно ничего не читает. Это меня успокоило, я почувствовала, что ситуация под контролем. Но тут я совершила ошибку: пошла в туалет, а мобильный с собой не взяла.
Я услышала звонок и щелчок голосовой почты, но потом вдруг заговорила мама:
— Какую тут кнопку нажать? Здравствуй, Оуэн. Как поживаешь, мой дорогой? Сегодня у нас потрясающие новости. Джемма получила первые экземпляры книги. Конечно, ты можешь рассчитывать на один, ей же шесть штук доставили. А кроме того, ей прислали кучу денег. Но это, наверное, секрет.
Я выскочила из ванной — но она уже закончила разговор. — Оуэн тебе звонил по этой штуке, — сказала мама, не замечая моей паники. — Он сейчас приедет взглянуть на книгу.
Я в отчаянии уставилась на нее. Она никогда не подходит к моему мобильному, что с ней сегодня случилось?
Может, Оуэн еще и не приедет. Он такой ненадежный!
Но на сей раз Оуэн явился в рекордно короткое время и в невероятном возбуждении ворвался в дом.
— Круто! — Он провел пальцами по моей фамилии на обложке. — Симпатичная обложка.
— Тебе не кажется, что у этой девушки такой вид, будто она не может вспомнить какое-то трудное слово? — спросила мама.
Оуэн вгляделся повнимательнее.
— Я бы сказал, у нее лопнуло колесо, а домкрата нет.
И она пытается кого-нибудь остановить, чтобы помог.
Ну, почему у него все всегда сводится к автомобилям?
Он протянул мне книгу.
— Подпишешь?
— Это только гранки. Там полно ошибок.
— Тем более.
Ладно. Все равно я влипла. Не выбраться теперь. Я нацарапала: «Оуэну от Джеммы, с любовью», — и отдала ему книгу, нервно прибавив:
— Главное, помни: это беллетристика. Там все выдумано, ничего настоящего.
— Бутылочку портера, Оуэн? — искушала мама. Она уже покупает ему портер!
— Да, Оуэн, останься, выпей.
— Нет, спасибо, миссис Хоган, я лучше поеду домой и почитаю.
Он ушел, а я подумала, что никогда его больше не увижу.
Самое странное, что Оуэн, всегда такой чувствительный, что обижается на самые невинные вещи, воспринял книжку совершенно спокойно.
Он позвонил на другой день.
— В пятницу приглашаю тебя на ужин, надо отметить. Пойдем во «Времена года».
«Времена года» я любила больше жизни. (Он их ненавидел, говорил, что во всей этой роскоши ему нечем дышать.) Хороший знак.
— Ты уже прочел? Понравилось?
— Обсудим за ужином. — Но ясно было, что прочел.
— Ну?
— По-моему, великолепно. Конечно, поцелуев многовато, а трупов маловато, но зато очень смешно. Готов спорить, этого работягу Эммета ты с меня срисовала. Надо было сделать ссылку: «Прототипом является Оуэн Диган».
Я вяло рассмеялась. Мне теперь никогда не отмыться.
— А этот парень из аптеки — он тоже с меня списан?
— Вот. — Я протянула ему сверток в подарочной упаковке. — Я купила тебе «Феррари». Игрушечную, — поспешила добавить я, чтобы он не лопнул от волнения.
Он развернул подарок и пришел в бурный восторг.
— Красная! — Потом немного покатал ее по полу: — Вжжжж! Ррррр!
Тут машинка ткнулась в ботинок ручной работы на ноге американского бизнесмена, и метрдотель попросил Оуэна прекратить свои забавы. Тогда он вернулся к столику и сказал:
— Я тут подумал…
Эти ужасные слова.
— Мы уже с тобой это обсуждали, — устало проговорила я.
Дабы по-настоящему отметить твой гонорар, мы с тобой вдвоем должны поехать отдохнуть. Есть одно местечко, я читал, курорт на острове Антигуа. Там полно водных развлечений, а главное — все включено. Даже напитки задаром, а это, между прочим, первоклассная выпивка, не какая-то местная бормотуха, от которой мозги набекрень. Мы должны съездить, Джемма, нам это пойдет на пользу. Ну, и нашим… типа… отношениям.
— Хочешь сказать, станешь учиться виндсерфингу, накачавшись халявными коктейлями? — Ни за что в жизни не стану платить ни за какой отдых вдвоем с Оуэном. Все до единого пенса потрачу на мамин переезд. Не собираюсь транжирить эти деньги на себя. Я себя знаю: стоит начать — уже не остановлюсь.
— Моя девушка зашибла гонорар, и что она мне подарила? Вот эту машинку? — сказал Оуэн, после чего мы погрузились в угрюмое молчание. По крайней мере — он, а я сидела просто в молчании.
— Это огромное достижение — издать книгу, — в конце концов изрек он. — Ты должна это отметить, тем более что и деньги есть. Ты должна сделать что-то приятное себе. Я знаю, ты за маму беспокоишься, но жизнь ведь продолжается!
Никак не поймешь: то ли он эгоист, каких мало, то ли и вправду любит меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71