В заключение я упаковала свой костюм в тонкую полоску и туфли на высоких каблуках. (Я никогда не хожу без каблуков. У меня всегда такие высокие каблуки, что, если я по какой-либо причине скидываю туфли, люди начинают озираться и недоуменно спрашивают: «Куда она подевалась?» — а мне приходится отвечать: «Я тут, внизу».)
Перед уходом я с тоской посмотрела на свою кровать; сегодня мне придется спать у родителей в гостевой спальне, а это совсем не одно и то же. Я обожаю свою постель. Давайте-ка я вам о ней расскажу.
Несколько моих любимых вещей
Любимая вещь № 1
Моя кровать. История любви
Моя кровать очень миленькая. Это не просто старая кровать. Эту кровать я собрала своими руками, причем это не значит, что я получила ее в плоской коробке из «ИКЕА». Я купила дорогой матрас — точнее, не самый дешевый из тех, что были в продаже. Кажется, он был третий по дешевизне. Гулять так гулять.
Дальше. Постельные принадлежности. У меня не одно, а два пуховых одеяла. Одно, как вы догадались, чтобы укрываться. Второе — вам это понравится — я стелю под простынку, так что можно сказать, я на нем сплю. Этому фокусу меня научила мама. Трудно передать, насколько это приятно — погрузиться в нежные пуховые объятия. Такое ощущение, будто эти два одеяла меня поглаживают и приговаривают: «Ну вот, хорошо, ты теперь с нами, расслабься, все будет в порядке», — как герой-любовник в конце фильма говорит девчонке, которая удрала от плохих фэбээровцев да еще и сумела без единого выстрела вывести их на чистую воду.
Простынки, одеяла и наволочки: хлопок, разумеется, и все белое, белое, белое (если не считать кофейных пятен).
Уникальная деталь: изголовье. Точнее — это лучшее во всей кровати. Мне его сделал приятель Коди — Клод (я заплатила, это был не подарок), и это изголовье достойно кинозвезды пятидесятых годов: большое, все в завитках и изгибах, обитое шелком цвета старой бронзы, по которому разбросаны чайные розы — немного от сказки, немного от ар-нуво, одним словом — замечательное. Кто ни приходит, всегда на него обращает внимание. Антон даже, когда впервые вошел, воскликнул: «Ой, какая у тебя девичья кроватка!» — и с хохотом меня на нее повалил. Счастливые денечки…
Я бросила на кровать прощальный взгляд. Не хотелось мне с ней разлучаться. Я даже перебросилась парой слов со своими несуществующими сестрами. Одной я сказала: «Отправляйся к маме, ты старшая». Но ничего не произошло, пришлось ехать самой.
Я вышла из машины и, нагруженная чистыми блузками и костюмом, прошла в дом. Мама вскинулась:
— Зачем они тебе?
— На работу ходить.
— На работу? — Можно подумать, она такого слова в жизни не слыхала.
— Да, мам, на работу.
— Когда?
— Завтра.
— Не ходи.
— Мам, Мне надо. Если я не пойду, меня выгонят.
— Возьми отпуск по семейным обстоятельствам.
— Такой отпуск дают, только когда кто-то умер.
— Да уж лучше бы умер.
— Мам!
— Нет, правда! Нам бы все сочувствовали. Выказывали почтение. А соседи бы еще и поесть носили.
— Пироги с начинкой, — уточнила я. (Так оно и бывает.)
И песочные корзиночки с яблоками. Маргарет Келли печет изумительные поминальные корзиночки с яблоками. (Это было сказано с определенной долей горечи, сейчас поймете почему.) Но, вместо того чтобы с Достоинством умереть, он заводит себе любовницу и меня бросает. А теперь еще ты собралась выйти на работу. Возьми отгулы.
— У меня их не осталось.
— Тогда больничный. Доктор Бейли тебе выпишет. Я заплачу.
— Мам, я не могу. — Во мне поднималась паника.
— Какие у тебя могут быть такие неотложные дела?
— В следующий четверг свадьба Давинии Вестпорт.
— Большое дело, — пробурчала она.
Если быть точными, то эта свадьба должна была стать одной из самых громких за этот год. Самая важная, сложная, дорогостоящая и наводящая ужас работа, какую мне когда-либо приходилось выполнять. Подготовка этого торжества уже несколько месяцев не давала мне покоя ни во сне, ни наяву.
Взять хотя бы цветы. Пять тысяч тюльпанов должны были прибыть в рефрижераторах из Голландии, а флориста с шестью ассистентами выписали аж из Нью-Йорка. Свадебный торт был заказан в виде четырехметровой копии статуи Свободы, но он должен был быть сделан из мороженого, поэтому заранее изготовить его было невозможно. Шатер, вмещающий до пятисот гостей, предстояло установить в чистом поле в Килдэре вечером в понедельник, а к утру следующего дня он уже должен быть превращен в страну арабских сказок. Тысяча и одна ночь. А поскольку Давиния — вообще-то любезная и понимающая девушка — решила сочетаться браком в январе, я до сих пор металась в поисках достаточного количества обогревателей, чтобы нам всем не окоченеть. И это — не считая всего остального. Которого было очень-очень много. Для меня было знаком профессионального признания, что Давиния именно меня выбрала для организации своей баснословной свадьбы. Но стресс, я вам доложу… Что, если повара слягут с отравлением, а у флористов будет аллергия на пыльцу? Парикмахер может сломать руку, шатер могут порезать хулиганы… И все это — мои проблемы.
Но ничего этого я маме объяснить не могла, поскольку все готовилось в строжайшей тайне, а мама умеет хранить секреты еще похуже моего. О шоколадке с начинкой «Тирамису» знала уже половина округи.
— Ты уйдешь на работу, а как же я?
— Может, попросим кого-нибудь из соседок с тобой побыть?
Тишина.
— Хорошо? Пойми, это моя работа, мне за нее деньги платят, я уже и так два дня пропустила.
— Каких соседок?
— Мм-мм…
За последнее время состав жителей квартала претерпел некоторые изменения. То все соседи были женщины маминого возраста и старше, и звали всех Мэри, Мора, Мой, Мария, Мора, Мэри, Мари, Мэри, Мэри и Мэри. За исключением миссис Прайер, которая носила имя Лота, но лишь по той причине, что она голландка. Они без конца наведывались к маме — чтобы вручить конверт для церковных пожертвований, а то и просто что-нибудь одолжить по-соседски — ну, вы понимаете…
И вот трое или четверо из этих Мэри переехали; Мэри, которая миссис Уэбб, продала дом и переехала в квартиру у моря, где собиралась доживать на пенсии, благо «дети уже подросли»; мистер Спэрроу умер, и Мэри Спэрроу, большая мамина подруга, уехала жить к сестре в Уэльс. А две другие Мэри? Уж и не упомню, поскольку, должна признать, я всегда пропускала мимо ушей половину из маминых рассказов о событиях местной жизни. Ах да, еще одна Мэри со своим мистером Гриффином перебрались в Испанию из-за артрита. А другая Мэри? Ну ничего, вспомню.
— Например, миссис Парсонс, — предложила я. — Она очень милая. Или миссис Келли.
Я тут же поняла, что идея не самая удачная. Отношения с этой парочкой (оставаясь внешне вполне благопристойными) натянулись после того, как миссис Парсонс попросила испечь торт по случаю двадцать первого дня рождения их дочки Силии не маму, а миссис Келли, хотя вся округа знала, что всем и всегда на двадцать первый день рождения торт печет моя мама; она делала эти торты в форме большого ключа. (Это было аж восемь лет назад. В этих краях злопамятство — вроде хобби.)
— Миссис Келли, — повторила я. — Она не виновата, что миссис Парсонс ее попросила испечь этот торт.
— Но ей необязательно было соглашаться, могла бы сказать «нет».
Я вздохнула. Все это мы уже тысячу раз обсуждали.
— Силия Парсонс не хотела ключ, она хотела бутылку шампанского.
— Доди Парсонс могла хотя бы спросить у меня, смогу я такое испечь или нет.
— Да, но она знала, что у миссис Келли есть специальная книга об украшении тортов.
— Мне никакая книга не нужна. Я могу придумать любое украшение из головы.
— Это точно. Ты у меня самая лучшая.
— И все говорили, что бисквит вышел сухим, как вата.
— Точно.
— Занималась бы тем, что у нее хорошо получается, — яблочными корзиночками для поминок.
— Но в самом деле, мама, миссис Келли ни в чем не виновата.
Сейчас было важно восстановить хорошие отношения с миссис Келли, поскольку больше пропускать работу мне нельзя. Франциск и Франческа (да-да, те самые ФФ) Дайнаны были довольны, когда мне досталось делать свадьбу для Давинии, и объявили, что, если у меня получится, все свадьбы будут мои. Но если я напортачу… По правде сказать, эти ФФ приводят меня в трепет. Как и всех в нашей конторе. У Франчески — седой пучок, как раз чтобы подчеркнуть ее боксерскую челюсть. Хотя в жизни она никогда не курит сигар, не носит мужских брюк и не сидит, расставив ноги, стоит мне закрыть глаза и подумать о ней (что происходит не так часто и всегда непроизвольно), как я тут же представляю ее именно в таком виде. Франциск, ее напарник по злодейским делам, похож на яйцо с ножками: весь его вес сосредоточен в районе живота, а ноги тощенькие, как у Кейт Мосс. Лицо у него круглое, а голова лысая, если не считать двух жидких кустиков над ушами, делающих его похожим на Йоду из «Звездных войн». Кто его мало знает, считают подкаблучником. Говорят про Франческу: «У них за мужика — она». Но как они заблуждаются! В этой семье оба — за мужика. Можете мне поверить.
Если я запорю эту свадьбу, меня посадят в ТК (Темную Комнату, это у них такой вариант карцера) и скажут, что я их очень разочаровала. После чего, как бы вдогонку, уволят. Будучи супругами, они без конца хвалятся, что у них семейный бизнес. Уж конечно, они знают, как сделать из меня провинившуюся школьницу, а вообще, призывают менеджеров по работе с клиентами (я — одна из них) состязаться с коллегами в духе братского соперничества (знающие люди говорят).
Ну да ладно.
— Так что, попросить миссис Келли прийти?
Мама погрузилась в молчание.
Потом она открыла рот. Сначала ничего не последовало, но я знала, что что-то будет. Потом откуда-то из глубин поднялся и вырвался наружу тонкий обиженный вопль. Он был похож на ультразвук, с неприятными частотами, различимыми человеческим ухом. Леденящий вопль. Уж лучше пусть каждый день бьет посуду.
Она остановилась, перевела дух и начала заново. Я тронула ее за руку и сказала:
— Ма-ам. Мам, ну пожалуйста!
— Ноуэл ушел. Ноуэл ушел. — Тут звук прекратился, и она безудержно разрыдалась, как в то утро, когда мне пришлось давать ей успокоительное. Но больше таблеток не было; как же это я в аптеку не сходила, была же возможность. Может, завалялось где-нибудь снотворное?
— Мам, я попрошу кого-нибудь побыть с тобой, пока я сгоняю в аптеку.
Ноль внимания. Я рванула к миссис Келли. Увидев, в каком я состоянии, она сразу подумала, что пора месить тесто и чистить яблоки для начинки.
Я объяснила, в чем дело, она подсказала, где аптека.
— В десять они закрываются.
Было без десяти десять. Придется нарушить правила. Я жала на педаль, как сумасшедшая, но к аптеке все равно подъехала в одну минуту одиннадцатого. По счастью, внутри еще кто-то был. Я стала изо всех сил барабанить в стеклянную дверь, и человек невозмутимо открыл.
— Спасибо. Господи, большое вам спасибо. — Я ввалилась внутрь.
— Приятно ощущать себя полезным.
Я сунула ему мятый рецепт.
— Только не говорите, что этого у вас нет. Мне очень нужно!
Он расправил бумажку и сказал:
— Не волнуйтесь, это у нас есть. Присядьте пока.
Он скрылся за белой стойкой, а я опустилась в кресло, пытаясь отдышаться.
— Вот это правильно, — похвалил он из-за прилавка. — Дышите глубже. Вдох — выдох, вдох — выдох…
Он вышел, держа в руках лекарство, и заботливым тоном произнес:
— Вот, пожалуйста. И не забудьте: когда их принимаете, за руль садиться или управлять какой-либо техникой нельзя.
— Отлично. Спасибо. Большое спасибо. — И, только сев за руль, я сообразила, что он решил, что таблетки нужны мне.
5
Обычно литературных рецензий я не читаю, поэтому я не сразу отыскала этот раздел в субботних газетах. Пробежав глазами критические заметки о книге биографий каких-то английских генералов и о монографии по Бурской войне, я уже стала подозревать, что Коди, в кои-то веки, ошибся. И тут сердце мое так всколыхнулось, что стало больно груди. Коди не ошибся. Вот она, рецензия. И все-то он знает.
УСПЕШНЫЙ ДЕБЮТ
Лили Райт, «Колдунья Мими». Изд-во «Докин Эмери»
«Первая Лили Райт — не столько роман, сколько пространное предание, но она нисколько от этого не проигрывает. Колдунья по имени Мими негласно появляется в небольшой деревушке (местонахождение которой не называется) и начинает заниматься ворожбой на свой лад. Пошатнувшиеся было браки крепнут, а разлученные влюбленные воссоединяются. Звучит слишком благостно? Оставьте свой цинизм и плывите по течению. Автор сумела сделать свою пронизанную мистицизмом книжку очаровательной комедией нравов с горькой иронией в адрес нашего общества. Эту книжку проглатываешь с таким же удовольствием, как горячие гренки с маслом студеным вечером — и так же не можешь оторваться».
Я с дрожью отложила газету. Кажется, книжка понравилась. Глубокий вдох, задержать дыхание, медленный выдох, глубокий вдох, задержать, выдох. Господи, я ревную. Так ревную, что у меня кровь в жилах кипит и зеленеет.
Я уже видела, как все будет: Лили Райт станет знаменитостью первой величины. О ней будут писать газеты, все станут ее любить. Несмотря на ее плешь, о ней все равно напишут глянцевые журналы. Все до единого. Она разбогатеет, сделает себе накладные волосы на темечко, как у Берта Рейнольдса, и ее станут любить еще больше. Она займется благотворительностью и получит литературную премию. Купит себе лимузин. И огромный дом. И спортивный самолет. Она все себе купит!
Я взяла газету и перечитала рецензию, выискивая что-нибудь критическое — хоть одно слово. Что-то ведь должно быть! Но сколько ни вчитывалась, я лишь убеждалась, что это не рецензия, а сплошные дифирамбы.
Я резко отшвырнула газету. Почему в жизни все так устроено? Почему одним достается все? Лили Райт достался красивый мужчина — мой. Хорошенькая дочка — тоже наполовину моя. А теперь еще и блистательная карьера. Это несправедливо.
Зазвонил мобильник. Я схватила трубку. Коди.
— Видела? — спросил он.
— Видела. А ты?
— Да. — Он помолчал. — Ее оценили по достоинству.
Коди ходит по узенькой тропочке между мной и Лили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71