Тяжелое дыхание вздымало костлявую грудь.
– Давай помогу, – сжалился Конан и распутал завязки.
Что-то сверкнуло яркой синевой, мешочек раскрылся, и наружу выкатилось золотое кольцо со вделанным в него гигантским сапфиром – Звездой Хоралы.
– Когда мы встретили тебя в пустыне, перстень был уже у меня, – с трудом выговорил Исайаб. – Я украл Звезду у того хорька, за которым ты гонялся. Я обворовал его, когда однажды в полдень он спал под кустом... Я нащупал перстень за подкладкой его седельной сумки и вытащил, а взамен подложил обломок кварца... Наверное, он так и не успел хватиться покражи, а?..
Исайаб держал переливчатый камень на бессильной ладони. У Азрафеля при виде сверкающего чуда буквально отвисла челюсть. Зефрити придвинулась поближе, ее взгляд загорелся жадностью. Даже у Конана изумленно округлились глаза.
– Значит, – сказал он, – все это время ты таскал перстень с собой? Да ты хоть знаешь, что всех нас и купить и продать за него мог?..
Исайаб издал невнятное кваканье, которое при других обстоятельствах сошло бы за смех.
– Ты сам сказал, что камушек стоит целой комнаты, набитой золотыми монетами... Вот я и задумался, а что же мне с ним делать? Обычно я сбывал добычу Осгару за бесценок... А тут ухватил кусок, который не проглотить...
Исайаб остановился перевести дух, и это далось ему немалым трудом. Его рука безвольно упала, Конан взял с обмякшей ладони синий кристалл и поднял его так, чтобы умирающий мог видеть.
– И потом, – прошептал Исайаб, – богатство – это ведь не самое главное... Я воровал по привычке... ради удовольствия... и за компанию...
Его грудь поднялась и опала в последний раз, тяжелое дыхание прекратилось. Исайаб умер. Какое-то время мертвые глаза еще отражали сияние Звезды.
Конан приложил ухо к груди старого товарища, потом заботливо опустил ему веки. Он помог Азрафелю уложить тело на колеснице и поднялся на ноги. Камня уже не было видно: Конан успел незаметно спрятать его в один из потайных воровских кармашков, вшитых в одежду. Выпрямившись, он оглянулся на своих уцелевших соратников по ремеслу, которых и осталось-то всего двое.
– Похоже, – сказал он, – больше мне тут нечего делать. Чего доброго, скоро набежит стража и станет меня повсюду искать! Я, кажется, еще один сучок на царском древе нечаянно обрубил... – Он рассмеялся, громко, но не особенно весело. – Вот только вас, живущих здесь, не стоит подвергать опасности. Я заберу с собой колесницу и таким образом уведу погоню, если она вообще будет. А по дороге опущу нашего приятеля, согласно его воле, в какой-нибудь канал с быстрым течением...
– Отлично, Конан! Только, чур, я с тобой! – Зефрити в светлой бархатной накидке, открывавшей одно плечико, махнула рукой служанке: – Эй, Хама! Собери-ка быстренько что-нибудь из моих лучших вещей!
Девушка убежала, а стигийка принялась ластиться к Конану, обжигая его знойным взглядом, в котором таилось обожание:
– Где-нибудь в Офире ты продашь свой камень, и мы вдвоем заживем по-царски! То-то разинут рот хайборийцы...
– Ну уж нет!.. – хрипло и трепетно прозвучал голос Азрафеля. – Останься, Зефрити! Я люблю тебя! А ты, Конан, если собираешься ее увезти, сперва прикончи меня! Слишком долго я страдал, глядя со стороны!..
Юный шемит был отлично сложен, крепок и мускулист, но рядом с Конаном он выглядел тщедушным подростком. Он и сам отлично понимал, что обречен, – лицо побелело, руки так и дрожали. Однако он крепко сжимал рукоять висевшего на поясе меча и отступать не собирался.
– Вот что, вы, оба, – сказал Конан и, выпутавшись из объятий танцовщицы, отступил на шаг от нее прочь. – Зефрити, я тебя с собой, сколько помнится, не приглашал. А ты, Азрафель, – он повернулся к юноше и похлопал по рукояти своего меча, – если хочешь оспорить у меня камень, тогда давай. Но драться из-за девчонки...
– Конан!.. – Зефрити снова прижалась к нему. – Неужели ты меня бросишь? После всего, что между нами было?.. – Она прямо-таки повисла у него на руке. – Осгара больше нет, я наконец свободна! Что мне тут делать?
– Если ты совсем свободна, Зефрити, – сказал Конан, и в его голосе прозвучал холодок, – так освободись заодно и от меня. Как-то мне не верится, что ты мне будешь верна больше, чем Осгару!.. – И он вновь стряхнул ее, не забывая присматривать за Азрафелем, который, впрочем, так и не вытащил меча из ножен. – Во имя Крома, женщина!.. Ванир, конечно, был изрядным мерзавцем, но он тебя любил! И заботился о тебе до последнего! Я, в отличие от него, не какой-нибудь влюбленный кобель: свистни – прибежит, пихни – отойдет! Да и гуляю я все по таким дорожкам, где подобные игры слишком опасны!
– Конан, как ты жесток!.. – Стигийка прижала руки к лицу, ее плечи затряслись от рыданий. – Пока Осгар был с нами, ты не больно-то стеснялся, похищая меня у него...
– Нет, Зефрити, я совсем не жестокий. Я очень даже добрый. Ты лучше посмотри на этого парня: ты значишь для него все, ты ему дороже самой жизни... если уж он не испугался ради тебя бросить мне вызов! Может, он будет терпимей к твоим выходкам, чем был бы я... но не так терпим, как Осгар – ради своего же собственного блага!
Конан крепко взял танцовщицу за руку и заставил отнять ладони от лица. Он не очень удивился, увидев, что на ее щеках не было ни следа слез. Киммериец легонько шлепнул ее, направляя прямо в объятия молодого шемита. Азрафель ждал с протянутыми руками, его золотая серьга ярко горела на солнце.
– Азрафель – парень с головой, и правительница города ему благоволит, – сказал Конан, влезая на колесницу. – Вдвоем вы сумеете удержать и приумножить все то, что накопил Осгар... или промотать, это уж как вам больше захочется. В общем, думайте сами. – И помахал им рукой: – Счастливо, Азрафель, удачи тебе! – Потом поднял вожжи и кнут и закричал слугам: – Эй, лежебоки, отворяйте ворота! Ехать мне далеко, и я тороплюсь!..

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37