Тем не менее пленник сделал еще несколько шагов, прежде чем нерешительно остановиться. Это было похоже на колдовство.
Хада Хуфи крадучись двинулся вперед. Он шел молча и медленно, слегка согнув колени и ссутулившись, – весили его питомцы немало. Вендиец надвигался на несчастного козопаса, держа головы змей чуть повыше уровня глаз жертвы, замершей в нескольких шагах от него...
Наконец Илам словно проснулся. Из его горла вырвался слабый, дрожащий крик. Неверной рукой он бросил свою дубинку в ноги Хада Хуфи и повернулся бежать.
Его преследователь с неожиданной легкостью перескочил через брошенную дубинку и двумя проворными прыжками настиг убегавшего. Потом все его тело словно бы хлестнуло вперед и вниз. В воздухе пронеслась черная извивающаяся молния. Было слышно, как одна из змей ударилась прямо в спину шемиту и тотчас обвила его шею и плечи.
Вопль пленника эхом заметался в стенах; Илам согнулся пополам, едва не сбитый с ног внезапно навалившимся весом. И все-таки он продолжал бежать. Он даже прибавил шагу, одновременно пытаясь сбросить со своей шеи чешуйчатые зеленовато-черные кольца...
Бежать, правда, было особо некуда; вскоре он оказался вблизи одного из столов. Между ним и шарахнувшимися придворными тотчас возникли два стражника, но предосторожность оказалась излишней. По полу прошлепали быстрые босые ноги: Хада Хуфи снова настиг свою жертву. Его тело опять метнулось вперед...
На сей раз змея слетела с его руки, как кнут. Хвост удава остался в ладони вендийца, а передняя часть туловища обвила лодыжку шемита. Хада Хуфи потянул на себя, и Илам потерял равновесие. И свалился на многоцветный мозаичный пол, извиваясь в объятиях сразу двух змей...
Жалко и страшно было смотреть на его предсмертные муки. Он катался по полу и бился, издавая пронзительные, придушенные крики. Эти крики постепенно слабели: первый питон все сильнее сдавливал его шею. К тому же у обеих змей были зубы. Пускай не ядовитые, но вполне пригодные для того, чтобы впиваться в тело полузадушенной жертвы...
Хада Хуфи спокойно и отчужденно стоял рядом, сложив на груди могучие руки. Вот он обозрел отвисшие челюсти придворных, потом устремил взор на царское возвышение. Вот Его Величество подал незаметный сигнал, и борец опустился на колено над пленником. Терпеливо, не торопясь, просунул он руки между тугими змеиными кольцами и головой козопаса. В следующий миг на его плечах вздулись узлы мышц, раздался сухой хруст. Илам дернулся в последний раз и затих.
Ибнизабу угодно было проявить милосердие.
Еще какое-то время вельможи завороженно смотрели на вендийца, двух змей и мертвого пленника. Потом вновь начали аплодировать. Они хлопали все громче и громче, пока на столах не зазвенела посуда. Хада Хуфи раскланивался, поворачиваясь туда и сюда. Хораспес стоял на возвышении, призывая зрителей приветствовать могучего гостя.
Конан расслышал, как за одним из ближайших столов изящная женщина в уборе из перьев обращалась к сидевшему рядом мужчине:
– Ты знаешь, борьба на такого рода праздниках нравится мне гораздо больше поединков с оружием... – Женщина говорила громко, чтобы быть услышанной среди всеобщего гвалта. – От вооруженных поединков того гляди весь аппетит пропадет. Кровь, грязь, ужас... Не люблю крови!
Сам киммериец в этот момент не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Он только чувствовал некую легкость в голове, да чуть-чуть шумело в ушах. Все тело покалывали невидимые иголочки, и когда он попробовал напрячь руки, то не почувствовал никакой боли от ушибов.
– Итак, наш боец снова доказал свое искусство! – провозгласил Хораспес. Для того чтобы быть услышанным, ему приходилось кричать. – Но соревнование еще не окончено! Прославленному Хада Хуфи бросает вызов безымянный северный варвар, уроженец заснеженной кромки населенного мира! Мне рассказывали, будто ростом и свирепостью он не уступает нашему гостю из Вендии. Готовься же, Хада Хуфи, к еще более суровому испытанию своей силы и мастерства!
Когда прозвучали эти слова, двое стражников, стоявшие у стены, подошли к Конану сзади и легонько коснулись его спины остриями копий, приглашая подняться. Он вскочил на ноги и обернулся – все это одним быстрым движением. Он отмахнулся от копий, хотя одно из них и оцарапало ему плечо. Стражники посмотрели ему в глаза и увидели там нечто такое, что заставило их остановиться и отвести копья. Киммериец отвернулся от них, спихнул с дороги третьего стражника и вышел в решетчатую дверь.
Когда он оказался в кругу, на него обратились все глаза. Особенно пристально взирали на него густо подведенные глаза царицы Нитокар. Она даже перегнулась через неподвижную тушу своего царственного супруга, чтобы с улыбкой шепнуть что-то Хораспесу. Придворные поначалу встретили Конана шуточками и насмешками.
Он пошел прямо вперед, и смешки постепенно затихли.
Хада Хуфи как раз покрыл одеялом все еще обвитое змеями тело козопаса и оттащил его в сторону. Он коротко, оценивающе глянул на Конана. Потом поднял крышку второй корзины и склонился над ней. Когда он разогнул спину и повернулся, по залу прокатился возбужденный шепот.
На сей раз руки храмового бойца не были обременены столь тяжелым живым грузом. Однако смертоносность его оружия никаких сомнений не вызывала. Ибо вендиец держал на весу двух алых аспидов – легендарных отнимателей жизни с холмов Афгулистана. Горцы утверждали, что от укуса алого аспида человека постигает столь скорая и беспощадная смерть, что несчастный не успевает даже обратиться к Эрлику с Последней Молитвой, дабы обеспечить своей душе благополучное путешествие в рай.
Змеи были каждая длиной примерно в руку и казались изящными коралловыми украшениями на блестящих от масла мышцах вендийца. И было похоже, что даже сам Хада Хуфи обращался с ними с величайшим почтением. Он крепко держал обеих чуть позади шипящих, стреляющих язычками голов. И, в отличие от болотных питонов, не подносил к губам, чтобы поцеловать.
Конан тем временем добрался до центра мозаичного круга, где валялась худосочная бронзовая дубинка, оставшаяся от предыдущего поединка. Конан нагнулся и подобрал ее, не сводя глаз с противника. Не то чтобы это оружие показалось ему полезным подспорьем. Таким все равно не дотянешься мимо змей ни до головы, ни до тела вендийца. А если бросить, здоровяка им все равно не проймешь. Тем не менее лучше хоть что-то, чем совсем ничего, и Конан решил попробовать.
Он пригнулся и стал подбираться к Хада Хуфи кошачьим, крадущимся шагом. Зрители начали перешептываться: их удивляла его смелость, вероятно отнюдь не присущая большинству «добровольных» участников придворных игрищ.
Хада Хуфи поспешил отойти подальше от своих корзин и от прикрытого тканью тела предыдущего противника (под покрывалом еще происходили редкие судороги). Он держал руки широко разведенными в стороны – ни дать ни взять для объятия, приправленного ядом. На ястребином лице вендийца застыла привычная насмешливая гримаса.
Конан первым двинулся вперед и затанцевал, нанося легкие дразнящие удары то прямо, то наотмашь, метя когда по змеиным головкам, когда по здоровенным кулакам, их державшим. Вендиец без труда уворачивался, ловко отскакивая и отводя руки. Поплясав с ним таким образом некоторое время, Конан вдруг припал к самому полу, и его дубинка описала стремительный полукруг, целя Хада Хуфи в незащищенную лодыжку.
Удар был, конечно, не из смертельных, так что вендиец только сморгнул. Однако прикосновение сильно обозлило его – это было видно хотя бы по тому, как оскорбленно затрепетали его ноздри. Конан мигом выпрямился, но рука борца уже метнулась в гибком движении, и Конану в грудь понеслась живая стрела, напоенная убийственным ядом.
Одного лишь инстинкта было бы недостаточно для того, чтобы спасти киммерийца от укуса алого аспида. Даже отточенного инстинкта дикаря. Так что, наверное, разумное предвидение тоже сыграло свою роль. Он ждал чего-то в таком духе. Он еще выпрямлялся, а его дубинка уже шла вверх, чтобы отбросить прочь живую стрелу. Она перехватила алую вспышку возле самого горла, пронесла по дуге и швырнула назад – туда, откуда та прибыла. При этом в последний миг Конан выпустил и саму дубинку, чтобы змея на прощание не цапнула его за руку.
Заметив аспида, летевшего на него вместе с бронзовой колотушкой, Хада Хуфи нырком ушел в сторону, показав тем самым и свое искусство акробата, и должное уважение к выпущенной змее. Он мягко перекатился через плечо, умудрившись при этом удержать второго аспида на безопасном расстоянии от своего тела. Дубинка звякнула об пол и упала под одну из скамей, унеся с собой свившегося кольцами гада. Среди зрителей поднялась паника, люди с криками шарахнулись вон из-за стола. Кто-то отбежал прочь, кто-то вскочил на стол, удирая от ядовитых клыков.
Тем временем ловкий вендиец уже снова стоял на ногах, держа над собой змею, и был равно готов и к обороне, и к нападению. Он не учел одного – решимости и потрясающей быстроты киммерийца, который немедля бросился прямо к нему. Схватив Хада Хуфи за плечо, Конан живо метнулся ему за спину. Одна его рука обхватила толстую шею храмового бойца, другая рванулась вверх – к запястью руки, державшей змею.
Его пальцы скользили по намасленной коже вендийца, и приходилось еще думать о том, чтобы не напороться на змеиные зубы. Конан сжимал бычью шею врага мертвой хваткой, уворачиваясь от ударов, – Хада Хуфи все старался «укусить» его змеей.
И вот тут-то, когда двое сцепившихся мужчин выясняли, кому из них в этом мире быть волком, кому – козой, вот тут-то и сказались на Конане недавние побои и плен. Киммериец почувствовал тяжесть во всем теле, происходившую даже не от боли, – ее-то он в своей полной опасностей жизни давно выучился презирать! – а от пытки путами и неподвижностью, тянувшейся полночи и все утро.
При других обстоятельствах его сила, помноженная на ярость, просто смела бы любого» вставшего у него на пути. Разве в прошлом ему не доводилось ломать такие же толстые шеи, притом что он едва видел их обладателей сквозь багровую пелену варварского боевого бешенства, застилавшую взгляд?.. Теперь – не то. После ночи в тюремной камере в измученных руках и плечах сохранились лишь жалкие остатки прежней мощи. Алая смерть шипела все ближе, подбираясь к его горлу. Он только поспевал обороняться и ощущал себя израненным волком, которого разъяренный бык вот-вот взметнет на рога.
И зрители это почуяли. Удравшую змею к тому времени благополучно прикололи копьями стражники; соответственно, прекратились крики и беготня, так что слышен был лишь заинтересованный шепот. Сто человек напряженно следили за схваткой, предвкушая неминуемый смертельный исход. Особенно упивалось зрелищем царское окружение – за единственным исключением девчонки Эфрит, которая так и просидела все время, упрямо глядя в сторону.
Даже царь Ибнизаб приподнялся на локте, чтобы не пропустить мгновенного удара ядовитых клыков, который и положит конец поединку.
Конан ощущал на себе их жадные взгляды. Еще он чувствовал, что постепенно теряет выгодную позицию. Гибкие, скользкие от масла плечи и шея Хада Хуфи напрягались и извивались под его рукой, мало-помалу выворачиваясь из отчаянной хватки. Спасибо и на том, что вендиец не мог выпустить из руки змею. По всей видимости, у него не было средства ни от яда алого аспида, ни от его нерассуждающей ярости. Так что одна рука храмового бойца была занята рептилией, а вторая силилась разогнуть руку киммерийца, пытавшегося его задушить.
Между тем аспид был в бешенстве. Он то и дело разевал бледную пасть, роняя капли прозрачного яда. Там, где они попадали Конану на кожу, вздувались багровые пузыри. Извивающееся ярко-красное тело больше не держалось за руку Хада Хуфи; оно хлестало обоих соперников по лицам, словно окровавленный кнут.
Вендиец неожиданно подался вперед, напрягая плечи и стараясь сбросить с себя вцепившегося киммерийца. Рука Конана начала соскальзывать с потной и масляной, пахнущей мускусом кожи... но тут змеиный хвост опустился на шею Хада Хуфи, и молодой варвар понял, что у него еще есть шанс.
И он им воспользовался. Он схватил чешуйчатое тело там, где оно касалось плеча Хада Хуфи, и скрестил запястья у основания шеи вендийца, плотно обхватив ее живой красной удавкой.
Освободившись от захвата, борец пробежал несколько шагов вперед, увлекая за собой ничуть не сопротивлявшегося Конана. Потом до него дошло. По-прежнему крепко удерживая голову змеи, он принялся извиваться и гнуться, но все без толку. Усталые мышцы Конана получили отдых, и справиться с ним сделалось не так-то просто. Он только все туже затягивал импровизированную удавку.
Придя в окончательную ярость, Хада Хуфи вновь попытался достать его змеиными клыками через плечо. Но теперь голова аспида пребывала в опасной близости от его собственной шеи, а у Конана, наоборот, прибавилось простора для маневра. Хуже всех при этом приходилось несчастной змее. Она уже не пыталась кусать воздух и держала обмякшую пасть полузакрытой, а глаза от прилива крови выступили из орбит.
Лицо вендийца тоже начало распухать и темнеть, а ноги – заплетаться на мозаичном полу. Конан держал его настоящей хваткой душителя, заставляя выгибаться назад. Пережатое горло больше не пропускало ни глотка воздуха, лишь синие губы безмолвно произносили проклятия, а руки тянулись к противнику – схватить!.. разорвать!..
Он видел над собой лицо Конана – близко, но не достать. Оно было почти так же черно от ярости, как его собственное – от удушья. Киммериец полностью сосредоточился на том, чтобы удержать соперника и ни в коем случае не разжать рук, – он чувствовал, что в этом была для него единственная возможность победы.
И при этом боковым зрением, сквозь застилавший глаза кровавый туман, он видел движение. Дворцовые стражники медленно приближались, держа наготове копья и поглядывая в сторону тронного возвышения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37