Добавлю, что древние реликвии можно как бы подновить и уподобить только что умершим, – достаточно использовать некоторые масла и бальзамы. И в таком состоянии они опять же могут сохраняться много столетий!
Главнейший их враг – это, конечно, солнце, которое иссушает мертвую плоть и вызывает гниение. Солнце!.. Вот источник всяческого тлена. Ты замечал, вероятно, что я по возможности избегаю его лучей и стараюсь не выходить наружу в течение дня. Вот почему моя кожа так восхитительно бледна. – И Хораспес вытянул перед собой пухлые розовые руки. – Но, по счастью, день – понятие временное. День так же преходящ, как и ночь. И, вне всякого сомнения, прежде самого первого рассвета была Великая Ночь! – Опытный оратор покачал головой, как бы собираясь задать себе и слушателям загадку, которую сам же был готов разрешить. – Я спрашиваю себя: с какой, собственно, стати Человек предпочел День Ночи? Не вижу никаких причин, по которым обычные занятия смертных не могли бы совершаться по ночам. Зато день, право, следовало бы пережидать за закрытыми ставнями!
Так вот, теперь вы можете постичь основной смысл моих планов. Я хочу, чтобы восторжествовала Ночь и восстановила свое первенство над Днем. Если же вы еще не поняли, какие средства я собираюсь пустить в ход, что ж... – Хораспес приблизился к пустой стене комнаты и трижды стукнул в нее основанием ладони. – День олицетворяет Жизнь, не так ли? А Ночь олицетворяет Смерть! – И он отступил от покрытой фресками стены в глубину комнаты, как бы для того, чтобы слушателям было удобнее смотреть. – Из чего со всей очевидностью следует, что Империя Ночи не может быть построена руками живых!
...Конан слушал пророка, испытывая неясное ощущение ужаса. Он пытался предугадать, куда же клонит Хораспес, но не очень-то получалась. Понятно было только общее направление его мыслей, и это направление пугало. Эфрит, колотившаяся в ознобе, несмотря на Конанов плащ, ухватилась за плечо киммерийца, точно пытаясь позаимствовать часть его силы.
Сам же он пристально смотрел на стену, по которой Хораспес ударил рукой. Там что-то начало шевелиться! Сперва Конан решил, что пророк незаметно накарябал еще один магический символ, который сейчас превратится в движущиеся картинки: посреди фрески появилось и задвигалось черное пятнышко. Но потом слой за слоем начала отваливаться штукатурка, открылась темная дыра, и от нее во все стороны, быстро расширяясь, ринулись трещины. Наконец вся центральная часть стены затрещала и рухнула на пол, открыв черный провал. Это определенно была не иллюзия, как те, что Хораспес показывал на пиру у Ибнизаба. Но тем не менее в темноте, сквозь тучу оседающей пыли, видны были какие-то жуткие призрачные тени!
Эфрит в ужасе вцепилась в руку киммерийца. Оба напрягали зрение, силясь рассмотреть, что же такое таилось по ту сторону, за невысокой кучкой мусора, оставшейся на полу. Потом Конан почувствовал, как от страха и отвращения подвело живот: он явственно различил десятки силуэтов у самого края отверстия, и силуэты эти были чудовищны.
И все они смотрели прямо на него!
...Конан заглядывал в блестящие глаза крупной гиены, чья полусгнившая голова невозможным образом покоилась на широких плечах человеческого мужчины. За спиной монстра посвечивали две горящие искры, вправленные в глазницы почти оголенного черепа, увенчанного самоцветной короной. Еще дальше стояло нечто в пыльном жреческом одеянии, и из-под складок древнего капюшона смотрела покрытая облезлыми остатками перьев голова священного ибиса. Эта голова проворно поворачивалась туда и сюда, разглядывая Конана то одним глазом, то другим.
И так далее, и тому подобное, – насколько мог проникнуть глаз в темную глубину тоннеля, из которого они появились! Одни создания пригибались к полу, другие, наоборот, взбирались на кучи мусора, чтобы лучше видеть. Одни были облачены в золоченые латы, другие – в лохмотья истлевших повязок. Все были в разной степени человекообразны, иные – настолько чудовищны, что разум просто не позволял взгляду задерживаться на них надолго. Конан сообразил, что по крайней мере часть из них явилась из разоренных могил, накопившихся со времен седой древности Абеддраха. Воспрянув к жизни по зову своего пророка, они готовы были хлынуть наружу, в живой мир.
– Перед тобой мой народ будущего, мои Дети Ночи! – торжественно объявил Хораспес.
Эфрит задыхалась от ужаса, уткнувшись лицом Конану в спину, и пророк обратился к ней:
– Умоляю, царевна, не обращай внимания на частично животную природу некоторых из этих бедняжек. Я понимаю, они, конечно, самым прискорбным образом отстали от моды. Во времена их жизни здесь, в долине Стикса, бальзамировщики очень часто сшивали воедино части животных и человеческих тел, ибо, по их неразвитой вере, это было угодно Богам. Нижайше прошу тебя, царевна, взгляни на них с подобающей добротой, ибо они суть также твои подданные! Причем до того послушные и исполнительные, что лучших и пожелать невозможно! Должен только предупредить, что все они питают некую благодарность и ко мне, вновь раздувшему искру жизни внутри их истлевавших костей...
Слушая вполуха хвастливую болтовню пророка, Конан заставил себя попристальнее приглядеться к ожившим мертвецам. Некоторые выглядели исключительно крепкими и полными сил. Их кожа так и блестела, – наверное, от бальзамического масла, о котором толковал Хораспес. Видимо, кожа, обработанная таким образом, действительно могла пережить одежды, клочками свисавшие с плеч. Зато другие были почти бесплотны и состояли из одних скелетов и сухожилий. Их тела горбились и сгибались – результат несовершенного бальзамирования. Кое у кого не хватало руки или ноги. Или иных, не столь жизненно важных частей тела.
Конан внутренне корчился от отвращения, но продолжал смотреть. И видел, что могильные выходцы отнюдь не сидели без дела. У многих были при себе кайла, зубила и иные инструменты, пригодные для работы по мягкому здешнему камню. Так вот, значит, откуда позвякивание, предупреждавшее о появлении неведомых тоннельщиков. Все инструменты были сильно трачены беспрестанной работой, да и сами «рабочие» были, если можно так выразиться, изрядно потрепаны и поношены. Немало пальцев, сжимавших стальные орудия, было стерто до самой кости.
– Видишь теперь, северянин, что в своих примитивных грабительских замыслах ты проглядел истинное сокровище древних гробниц – самих мертвецов! – Хораспес воодушевился, точно на проповеди. – Я начал всего-то с нескольких сотен мертвых душ, которые я вывез из Стигии: то были выжившие – странно звучит это слово в применении к мертвецам, но все же! – выжившие в моем столкновении с узколобым тамошним священством и войском, ему подчиненным. Так вот, с ними я покорил и подчинил себе все могильники Абеддраха!
Совершив это, я завладел не только сокровищами и оружием, хранившимися в усыпальницах, но и самими обитателями могил – богатыми и бедными, мужчинами, женщинами и детьми! Никакая могила не может противостоять их неустанным трудам. И даже сей Чертог, строившийся в расчете на Вечность. В этот самый момент мои послушные слуги освобождают последних из числа своих братьев, покоящихся в самых поздних, самых отдаленных могилах! Могу себе представить, как ожившие пленники могил извиваются внутри и царапают стенки гробов, стремясь скорее вырваться на свободу! Ибо к тому побуждают их мои заклинания, которые я простер надо всем городом мертвых!
Знай, северянин, что численный перевес уже на моей стороне. У меня опытные войска, не нуждающиеся в свете и к тому же один раз уже претерпевшие маленькое неудобство, именуемое смертью. Я мог бы ударить прямо теперь и в два счета взять ничего не подозревающий городишко. Но сперва я хочу распространить свое учение – и тайные сборища своих подземных сторонников – по всем городам Шема. И когда наконец я решу, что время настало, у меня будет империя, достаточная, чтобы потрясти Стигию и заставить жидко обделаться ее жирных жрецов, исполненных ложного сознания собственной правоты!
В конце концов, куда мне торопиться? Ведь каждая новая могила лишь обогащает и усиливает меня, делая еще более неотвратимым мой конечный триумф. Взять хоть эту усыпальницу, например! Сколько войск погребено здесь вместе с царем! Сколько живых людей заперто, какие запасы продовольствия!.. Они утолят голод моего войска... Ибо вам следует знать, что мертвецы чувствуют голод. Правда, они переносят его терпеливей и дольше живых...
Тут Хораспес сделал паузу, поглядывая на царевну, которая давно уже зажала пальцами уши, пытаясь не слушать, и прятала лицо у Конана на плече.
– Ах, бедненькая Эфрит! – пожалел ее пророк. – Я вижу, мои слова тебя огорчают? Уверяю, дитя, ты превратно истолковала их смысл. Я вовсе не собираюсь скармливать тебя моим алчущим подданным. Девушка царских кровей, пусть даже упрямая и волевая, для этого слишком ценна. Лучше уж я сберегу тебя в целости и сохранности, чтобы посадить на трон Абеддраха, когда горожане взвоют от Нитокар. Да и я, таким образом, буду в их глазах выглядеть не захватчиком, а освободителем!
Не бойся же, Эфрит. Мумификация, совершаемая руками мастера, безболезненна и быстра, да и смерть от удушения личика твоего не испортит. Ты будешь выглядеть почти так же, как теперь, только станешь гораздо крепче. А заодно излечишься от множества девических сомнений и недостатков, присущих тебе ныне, и смиришься с простыми и жестокими законами земного существования. Вот спроси хоть Нефрена. Это был самый первый мой опыт. Конан, я думаю, также пригодится мне в качестве телохранителя, после того как я подвергну его упомянутому преображению. Такого, как он, тоже слишком расточительно было бы использовать просто на корм...
В этот момент голос Хораспеса пресекся, он пошатнулся. Расписывая во всех подробностях незавидную судьбу Конана и царевны, он прохаживался туда и сюда. И сам не заметил, как оказался возле Арамаса. И тот, прикованный, беспомощный, из последних сил вцепился в него сзади.
Пророк обернулся, и его лицо исказила гримаса ярости. Нагнувшись, он приложил обе ладони к телу Арамаса. Таким образом, его внимание было на краткий миг отвлечено. Мертвых, толпившихся за его спиной, заметно взволновало неожиданное происшествие, но в комнату они так и не хлынули.
Зато Конан, мигом понявший, что счастливый шанс наконец-то ему подвернулся, уже несся вперед. Таща за собой царевну, он налетел на Нефрена. Тот все так же загораживал ему выход наружу. Стигиец стоял с поднятым мечом наготове, но косил глазом в сторону, на своего господина. Меч Конана, воткнувшийся ему в живот, вновь встретил отчетливое сопротивление. На сей раз киммериец даже услышал скрип песка по клинку. Одновременно Конан ударил Нефрена ногой и отшвырнул стигийца к обломкам стены.
Конан уже мчался по короткому коридору, по-прежнему таща за собою Эфрит. Царевна вдруг начала отчаянно упираться, и он услышал ее душераздирающий крик:
– Конан!.. Там же Арамас!.. Он был верен мне!.. Я не могу его бросить...
Ему пришлось остановиться и оглянуться, хотя делать этого очень не хотелось.
– Что я, по-твоему, могу один против Хораспеса и его мертвяков? О!.. Смотри!..
Оглянувшись, они увидели, как выпрямился Хораспес. Несчастный капитан неподвижно лежал на полу. Там, где его груди коснулись ладони пророка, зияли две дымящиеся дыры.
Потом Хораспес повернулся вслед беглецам, и его лицо было лицом демона. Но неожиданно между ними возник силуэт гиганта Нефрена. С поднятым мечом он ворвался за ними в проход; из прорехи в одежде вместо крови струился песок. Конан отшвырнул Эфрит себе за спину и начал медленно пятиться. А потом вдруг проворно скакнул в сторону, замахнулся и разнес мечом вмурованный в стену глиняный сосуд. Одновременно он оттолкнул Эфрит еще дальше. На пол хлынул песок пополам с черепками. Нефрен приостановился и задрал голову, пытаясь отыскать источник внезапно поднявшегося шума и скрежета. Внезапно позади него с потолка обрушились два тяжелых камня, обтесанных в форме трапеции. За ними последовали еще два. Потом еще четыре. Проход оказался намертво перекрыт. Мумия отреагировала почти как человек: Нефрен прыгнул вперед. Но напоролся на взмах Конанова меча, который угодил ему по руке и отбросил его в сторону. И вот тут-то с оглушительным треском пошла вниз остальная часть тщательно пригнанного Затвора. Лавина дохнула песком на отскочившего Конана. А Нефрена похоронила под чудовищной тяжестью камня.
Эфрит, упавшая на четвереньки, смогла только выдохнуть:
– Это... устройство для запечатывания?..
– Ага, оно самое, – подходя к ней, кивнул Конан. – Его сработал один умный парень по имени Мардак. Боюсь, его больше нет на свете. Вот только вряд ли оно надолго отгородило нас от Хораспеса... Вставай, девочка! Ноги в руки – и бегом во всю прыть!..

Глава семнадцатаяДень, который...

Конан и Эфрит сломя голову мчались вверх по наклонному центральному коридору. Там было пусто, лишь лампы тускло горели в своих скобах. Царевна, не отягощенная даже обувью, оказалась превосходной бегуньей. Конан остановился только один раз, чтобы содрать с ее запястий золотые браслеты кандалов и помочь осушить слезы по Арамасу. После чего она даже обогнала киммерийца, – только сверкали из-под летящего плаща стремительные стройные ножки. Но спустя некоторое время Эфрит умерила бег, чтобы испуганно обратиться к Конану:
– А что, если Врата уже затворились?.. Есть ли еще выход отсюда?..
– Пока Хораспесовы жмурики повсюду гуляют – другого выхода нет, – тяжело отдуваясь, ответил воин. – Сколько хоть времени он занимает, этот Ритуал Замыкания?..
– Толком не знаю... – Эфрит побежала с ним рядом. Ее силы, похоже, были на исходе. – Трудно судить о времени в здешних тоннелях...
– Давай-ка мы все же здесь остановимся, – добравшись до очередного перекрестка, сказал Конан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37