Когда отзвучал бронзовый лязг, множество голосов затянуло древнюю шемитскую погребальную песнь. Мощный хор звучал над широкой площадью, точно океанский прибой.
Мало кто видел, что высшее жречество, сопровождаемое своей стражей, двинулось вперед, чтобы, как того требовал случай, расспросить царевну и ее сотоварищей по побегу.
Конан наконец полностью пришел в себя и после полумрака гробницы, и в особенности после сверхчеловеческого подвига, который он только что совершил. Его глаза свыклись с ярким солнцем. И даже несмотря на явные опасности, по-прежнему грозившие ему со всех сторон, он не смог удержаться от благоговейного изумления при виде гигантской поющей толпы и передней грани пирамиды, вздымавшейся над ним, подобно горе.
Но вот что поразило его больше всего, так это необычность погоды. Небо, из глубин пирамиды казавшееся попросту ослепительным, на самом деле было плотно затянуто тяжелыми облаками. Казалось, небо хмурилось в тягостном размышлении, точно скорбя вместе с людьми об их усопшем правителе. Конан не первый день жил в Шеме, но подобного еще не видал... Хотя погодите-ка! Зрелище странного неба показалось ему удивительно знакомым!.. Но вот где?..
Конану сделалось не по себе, он повел плечами, словно пытаясь стряхнуть тягостное ощущение. Потом подошел к царевне и остальным. Он изо всех сил старался выглядеть совершенно уверенным в себе и сдержанно-грозным. Как ни громко звучал шемитский траурный гимн, киммериец явственно слышал гнев в голосах жрецов, задававших вопросы Эфрит. Та, надо отдать ей должное, стояла перед ними с царственно-кротким видом.
– Значит, вот как ты блюдешь божественную волю своего усопшего родителя? – спрашивал ее лысый жрец с лицом хорька. – Самовольно покинуть Царский Чертог!.. Да еще с помощью... этих! Какое невероятное пренебрежение долгом – и дочерним, и царским!..
– Уже не говоря о том, как это скажется на твоей душе, – раздался еще один церемонный голос.
Конан присмотрелся и узнал того самого высокого, пузатого жреца, что был в Царском Чертоге вместе с Нитокар. Теперь он стоял между двоими стражниками, вооруженными церемониальными алебардами в золотой насечке.
– Следует задаться вопросом: будучи должным образом похоронена и совершив затем побег из могилы, не отрезала ли ты себе пути к Последующей Жизни?..
– Я уже объясняла вам, ваши священства, и еще раз повторю: вдаваться сейчас в столь незначительные вопросы – значит не обращать никакого внимания на осквернение могилы моего отца, происходящее как раз в данный момент! – отвечала Эфрит, со спокойной гордостью взирая на допрашивающих. – Прямо у вас под ногами кишат выходцы из Преисподней, вызванные с помощью магии, дабы надсмеяться над вашим благочестивым рвением!
– А ты-то что здесь делаешь?!! – завизжал из-за спин жрецов пронзительный женский голос.
К ним быстрым шагом подходила царица Нитокар, и за ней следовали красавцы-носильщики. Нитокар покинула преддверие могилы, чтобы побыть со своими любимцами из числа придворных вельмож, но теперь возвратилась. И вид у нее был такой, что испугаться мог кто угодно.
– Твой побег из священной могилы изобличает твое неуважение к вере! Ты самым низменным образом привержена вещественным благам этого мира, тварь! За это ты заслуживаешь, самое меньшее, смертной казни!..
– Что вы все-таки скажете о чудовищах, которые как раз потрошат гробницу царя? – перебив ее, громко поинтересовался Конан. Он протолкался вперед, раздвинув своих друзей, уже начинавших помаленьку готовиться к последнему неравному бою. – Мы пришли предупредить вас о страшной угрозе. Хораспес – стигийский колдун, и он намерен всех нас погубить!
Жрецы потрясенно заахали, а царица хрипло расхохоталась:
– Не вижу никаких других осквернителей, кроме вас самих! И наказать вас за это следует без промедления! – Нитокар махнула рукой стражникам, многие десятки которых сдерживали любопытную толпу знати и простолюдинов. – А что касается каких-то там чудовищ...
– Там в самом деле чудовища! – прозвучал голос из-за спины киммерийца.
Это говорил спасшийся офицер стражи. Он шел к ним, поддерживая своего раненого подчиненного. Юноша был одет в такой же серый плащ, как и тот, что скрывал наготу царевны Эфрит, только его одежда была растерзана и сплошь в крови. Подведя раненого поближе, офицер поднял повыше край плаща. Все увидели, что на ткани еще висела отрубленная рука – высохшая, бесплотная, костлявая. Она кончалась обломком сплющенной кости – ее обрубили, смыкаясь, створки дверей. Тем не менее она еще сжимала серую ткань и никак не хотела ее отпускать. Офицер все-таки сбросил ее на камни. К ужасу зрителей, пальцы мертвой руки начали двигаться, словно лапки гигантского жука, перевернутого вверх тормашками...
– Ну что, убедились? – спросил Конан. – Колдовство Хораспеса пробудило всех мертвых, столетиями спавших в этой земле! Но пробудило не к доброй человеческой жизни! Он сделал их чудовищами, враждебными всему живому! По его приказу они подкопались к могиле царя Ибнизаба снизу, из древних подземелий!..
Остальные воры утвердительно закивали, но осторожно, чтобы не привлекать ненужного внимания к своим особам.
– Некромантия! Несомненно, это колдовское вызывание мертвых! – воскликнул один из жрецов. – Но как нам быть? Эти преступники возлагают страшное обвинение на самого советника Хораспеса! Где доказательства?
– Хорошо, тогда я вас спрошу: где он, ваш долбаный пророк? – со всей свирепостью насел на него Конан. – Лично я меньше часа назад видел его там, внизу! Во главе армии оживших мумий!..
– Придержи свой поганый язык, ты, изменник!.. – вновь завизжала Нитокар.
Она отчаянно пыталась завладеть вниманием жрецов и склонить их на свою сторону, но безуспешно. Они смотрели на руку, все еще шевелившуюся на камнях, и спорили между собой.
– Хораспес – спаситель нашей страны!.. – кричала она. – Всякий, кто вздумает его поносить, дорого заплатит за свою смелость!..
– ...Все это не имеет никакого значения, – твердо втолковывал ученому коллеге пузатый жрец. – Даже если в усыпальнице вправду совершается какое-то колдовство, – а на это очень похоже, – мы все равно ничего сделать не сумеем. Смертные не в силах войти. Пирамида заперта до скончания Вечности...
Его расслышали многие, потому что как раз в это время стало тихо: все повернулись в сторону гигантских сомкнутых дверей гробницы. Все споры затихли, прекратилось и пение. Толпа, начавшая уже беспокоиться, погрузилась в молчание.
Эта необычная настороженность была вызвана неким звуком, который спустя время повторился. Где-то далеко раздался металлический удар. Потом послышался скрежет, как будто заработал тяжеловесный, медлительный механизм. И наконец заскрипели, застонали сами громадные двери, медленно и неохотно поворачивавшиеся в петлях.
Толпа встревоженно шевельнулась, но продолжала смотреть, стоя под низким небом, затянутым тяжелыми рваными облаками. Тут до Конана наконец дошло, что все это было подозрительно похоже на заключительное видение, которое пророк показывал когда-то на пиру в движущихся картинках. Он узнал и глухой медный свет, льющийся с неба, и скрежет растворяющихся Врат. Потрясенные абеддрахцы застыли на месте, наблюдая за тем, как медленно распахивались бронзовые створки. Потом раздались вопли ужаса и народ, затаптывая друг дружку, ринулся прочь. Из разверстой гробницы на них орда за ордой двинулись воскресшие мертвецы.
«День, Который Грядет» наступил неожиданно и неотвратимо...

Глава восемнадцатаяИмперия ночи

При виде отверзающихся Врат жители Абеддраха ужаснулись. Люди нисколько не сомневались, что в самом деле началось светопреставление. Страшное слово джазарат витало над толпой, шурша, точно рой налетающей саранчи. Хмурое, нависшее небо и траурное убранство, развешанное повсюду, только добавляли ужаса.
Абеддрахцы были традиционно крепки в вере и хорошо знали долгую и богатую историю своей родины. Но тот кошмар, что извергали раскрывшиеся Врата пирамиды, не оставлял от древней славы камня на камне, превращая ее в страшный и отвратительный фарс. Облики и одежды из прошлого, все то, что они любили и знали по древним изображениям и сказаниям старины, – все это внезапно ринулось на них в образе полусгнивших, безжалостных, неупокоенных мертвецов. Цари, герои и чьи-то собственные предки составляли ряды загробного войска. Вместо того чтобы вознестись к славе Последующей Жизни, прадеды готовились занести ржавые мечи над своими правнуками. Мертвое войско изливалось из недр усыпальницы с потрясающей быстротой. Испуганная толпа отступала перед ними, люди сбивали друг друга с ног в тесноте.
Могильные воры и царевна Эфрит избежали первого сокрушительного натиска Детей Ночи. В основном благодаря Конану: пока потрясенный народ разинув рот глазел на Врата, киммериец, понимая, что сейчас будет, быстренько оттащил своих друзей в сторону. Поэтому боевые колесницы, вылетевшие из мрачного провала, прогрохотали мимо. Воины-скелеты настегивали залитых пеной, сходящих с ума лошадей. Колесницы подминали и стражников, и жрецов, но на тех, кто успевал отскочить прочь, возничие не оборачивались.
Последовавшие за колесницами передовые отряды пехоты быстро заняли большую часть террасы. Плотное кольцо иссохших тел, ощетинившихся всевозможным древним оружием, окружило царицу Нитокар. Выстроившись фалангой, мертвецы зашагали вперед, сметая с крыльца всех, кто на нем еще оставался, и рубя каждого, кто пытался оказывать сопротивление.
Тем не менее, когда ошалевшая толпа качнулась назад, Конан и его товарищи увидели путь к спасению. Колесницы буквально выкосили толпу перед входом в гробницу и разъезжали туда-сюда, обращая весьма мало внимания на смертных, в чьи тела время от времени впивались острые лезвия, вращавшиеся на колесах. Немногие из абеддрахцев пришли на похороны вооруженными, но и тех навалившийся ужас лишил воли к сопротивлению. По углам и у выходов с площади, там, где людской прибой бушевал, точно море в отлив, больше людей погибло затоптанными, чем от рук мертвецов.
Даже дворцовая стража и вооруженные жрецы от ужаса опустили руки и оказались совершенно не способны к толковому сопротивлению. Конан устроился в узком месте с краю террасы, справедливо полагая, что здесь отбиваться будет легче, чем на открытой площадке. Но с ним остались только Исайаб, Азрафель и несколько выживших стражей ворот. Остальные сбежали, нисколько не стыдясь собственной трусости.
Конан посмотрел на своих немногочисленных соратников и подумал, что они, должно быть, все-таки прикроют его с боков. Занеся меч, он для пробы ударил им по краю щита какого-то облаченного в шлем и кольчугу выходца из давно прошедших времен. Позеленевший металл оковки легко разлетелся. Но рука, державшая щит, отнюдь не ослабела от болезненного удара, как непременно случилось бы, принадлежи она живому человеку. Наоборот! Воин-мумия ловко отвел щит, подцепив им и застрявший Конанов меч, и в лицо киммерийцу понесся боевой топор, зажатый в костяном кулаке. Конан отскочил, одновременно выдергивая меч, и увернулся, уходя от нанесенного наотмашь удара секиры. А потом ударил сам – ударил с невероятной быстротой, порожденной яростью и отвращением. Его меч пришелся немного пониже золоченого шлема, как раз туда, где он соединялся с наплечниками лат. Шлем свалился на камни и покатился прочь, внутри него со стуком болтался почти оголенный череп. Безголовое тело продолжало драться дальше, вслепую нанося удар за ударом и круша своих же мертвых товарищей. Конан мимолетно задумался, не «добить» ли его, и решил, что не следует. Пускай себе рубит.
Вооруженный жрец, сражавшийся подле него, как раз проткнул копьем высохшую, облаченную в тряпье стигийскую мумию. Наконечник, нисколько не испачканный кровью, вышел между бесплотных лопаток, но мумия не остановилась. Она зашагала вперед, скользя по древку копья, добралась до пораженного жреца и воткнула ему в горло кинжал.
Хрипло ругаясь, Конан одним ударом разнес хрупкий череп загробного убийцы, потом подрубил ноги еще одному. После чего... повернулся и дал тягу вместе со своими немногочисленными соратниками. Уж слишком неравен был бой. Последний взгляд, брошенный назад, позволил ему увидеть на пороге усыпальницы Хораспеса в белых одеждах. Пророк шагал среди своих неупокоенных воинов, отдавая приказания войскам.
– Псы Крома!.. – выругался Конан, наконец разыскав своих воров посреди толпы, отступившей туда, куда еще не добрались колесницы. – Видели вы когда-нибудь нечто похожее? Переколошматить эту сволочь будет не легче, чем искрошить в щепки дубовый лес!..
– А нам-то что, в конце концов, за дело? Чего ради с ними драться?.. – недоуменно спросил Осгар, укрывавший в могучих объятиях напуганную Зефрити. – Сокровища, верно, уплыли у нас из рук, но шкуры пока еще на плечах, и на том спасибо! Можно удрать, коли еще не поздно...
Конан ответил ему презрительным взглядом:
– И бросить здешний народ тухлым жмурикам на расправу?.. А куда, кстати, ты собрался? На север?
– Сам беги на север, если охота, – сказал Осгар. – Что до меня... Абеддрах и раньше не так уж редко видел перевороты, и мы с моей гостиницей их как-то переживали. Кому охота, пускай дерется за власть, а разумному деловому человеку, знающему свое место, ввязываться ни к чему...
Конан не поверил собственным ушам:
– Так ты намерен остаться тут и вести дела при правлении Хораспеса, как будто ничего не случилось?..
Осгар только отмахнулся:
– На чем бы ни была основана власть так называемого пророка, уверяю тебя, его царству будут всяко необходимы послы, торговля, пошлины и так далее. А значит, и мне найдется тепленькое местечко. Я – не то что ты, киммериец. Я и без войны и подвигов могу неплохо прожить. Мне так даже и лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37