А при одинаковых силах мы разнесли бы их авиацию в щепы, — это уж будьте покойны. Ведь что было, когда мы потеряли Вэйна? Еще одно звено в этой стычке, и все было бы по-другому. И все мы чувствовали бы себя по-другому. Это еще не скоро будет, — но какой толк от преимущества в воздухе, если армия не на высоте, — а по всему видно, что она не на высоте; хотя эти австралийцы — неплохие ребята, но им тоже скоро надоест отдуваться за всех. Да, все это очень мило, но какой в этом смысл, если не будет полной реорганизации? Реорганизация… Кто же будет ее проводить? Почем я знаю… А что думают наверху? У них там теплые местечки. Только вспомнишь кое-кого из этих субъектов, как они цепляются за свои местечки… цепляются и руками и ногами. Вот в чем загвоздка. Но кого посадить на их место? Кто его знает… Макферсон за рулем — тоже напрасная растрата сил. Да, это общая беда. И в летчики берем неподходящий народ. Тэп вовсе не должен бы летать. Когда-нибудь он поплатится. Он дьявольски неосторожен. До сих пор не могу понять, как он вышел тогда целым из эльбасанской свалки. Машиной-то он владеет, но кидается в схватку очертя голову.
— Интересно, остались ли у нас «Гладиаторы»? — вдруг произнес он вслух.
— Что? — спросила Елена.
— Это самолеты, на которых мы летаем. Будет чудом, если остались.
— На чем ты будешь летать?. Вас посылают бомбить, если нет истребителей?
— Нет. Меня, может быть, перебросят на «Харрикейны». Если только у нас есть «Харрикейны».
— Я не хочу, чтобы ты бомбил, — объявила она.
Он засмеялся.
Грузовик остановился. Они были уже на равнине по другую сторону перевала. Заслышав гул самолетов, Квейль вышел из машины и помог выйти Елене. Маленький грек был уже в пшенице, росшей вдоль дороги. Австралийцы убежали в канаву. Длинный поток автомобилей остановился на месте, и налетающие со стороны солнца самолеты пикировали на равнину.
— Лучше пойдем подальше, — сказал Квейль Елене.
Они побежали по полю, раздвигая упругие колосья, а когда первые бомбы упали на дорогу, — бросились на землю. Подняв голову, Квейль различил по крайней мере шестьдесят бомбардировщиков. Они летели вдоль дороги, а над ними шли истребители: около пятидесяти «Мессершмиттов».
— Охотятся за грузовиками! — крикнул Квейль Елене, когда самолеты сбросили второй бомбовой груз. Когда бомбардировщики были почти у них над головой, он ткнул Елену лицом к земле и сам приник к земле, и в то же мгновение бомбы взорвались меньше чем в ста футах от них, обдав их целым ливнем грязи, и земля задрожала под ними. Он отчаянно вцепился во влажную землю, как в единственную свою опору, чувствуя каждое ее сотрясение среди оглушительного грохота и визга.
— Как близко, — сказала Елена, когда он отпустил ее.
Она вытерла лицо.
— Всегда знаешь, когда они упадут близко. Вот проследи за ними в следующий раз, — ответил он.
— Мне слишком страшно.
— Перестанет быть так страшно, если ты будешь видеть, что происходит.
— А что ты видишь?
— Если ты видела, как бомбы отцепились от самолета, то можешь сказать, не упадут ли они где-нибудь близко от тебя. Правда, ты видишь бомбы только, когда они отделяются от самолета, а когда они приближаются к тебе и уже близко, теряешь их из виду. По примерно рассчитать можно. Всегда лучше знать, что происходит.
— В следующий раз попробую… — сказал она.
С той частью колонны, где шла их машина, ехал сержант военной полиции. Когда Квейль, Елена и маленький грек подходили к своему грузовику, он, сидя на мотоцикле, кричал обоим австралийцам:
— Не трогайтесь, пока передние машины не пройдут долину.
— Да нас разбомбят в порошок, — ответил ему один из австралийцев.
— Если вы подождете, мы немного разрядим колонну. Тут весь день шла бомбежка.
По обе стороны дороги земля была изрыта воронками, а кое-где следы бомб виднелись на обочинах. Целая цепь воронок шла параллельно дороге. Когда опять показались бомбардировщики, Квейль толкнул Елену в одну из этих нор, а маленький грек забрался в другую и оставался там, пока бомбардировщики не скрылись.
К этому времени дорога впереди освободилась, и австралийцы сели в машину. Она тронулась и помчалась по долине, сплошь развороченной бомбами. Потом начался последний подъем перед Афинами.
Чем ближе были Афины, тем больше становилась суматоха и тем острей ощущалась война, оставшаяся, казалось, далеко позади. Над ними все время пролетали бомбардировщики, и угроза бомбежки не исчезала ни на минуту. Но вот открылся последний извилистый спуск, и оливковые поля, и море, и раскинувшиеся по ту сторону Афины с Акрополем на высокой скале, и гора, на которой проповедовал апостол Петр.
Тут грузовик сделал последнюю остановку. Он подъехал к каменному дому возле дороги. Военный врач в длинной английской шинели с двумя звездочками на погонах пил чай у огня, разведенного на обломке бетона.
— Нельзя ли выпить где-нибудь чаю? — спросил шофер, выходя из машины.
— Наливайте, — ответил врач и указал на стоявший у огня большой чайник.
При появлении Квейля врач пошел к нему навстречу:
— Что у вас с головой?
Он смотрел на голову Квейля снисходительным взглядом профессионала.
— Пустяки, — ответил Квейль.
Маленький грек протянул кружку к чайнику.
— Я здесь для того, чтобы оказывать помощь вашему брату, — настаивал врач.
Он был молодой, русый; у него были совсем светлые усы и редкие волосы на лысеющей голове. Он поглядел на Елену.
— Я гречанка, — объяснила она, заметив в его взгляде вопрос.
— Дайте мне осмотреть вашу голову, — сказал врач Квейлю. — Нагнитесь.
— Все в порядке, — упорствовал Квейль.
— У него там швы. Глубокий порез, — сказала Елена.
— Позвольте-ка, — повторил врач.
Квейль нагнулся, и как только Елена вынула булавку, повязка разошлась.
— Теперь швы можно удалить. Лучше всего, как только приедете в Афины, отправьтесь в госпиталь. У нас еще остался один, в Кефисии.
Австралиец подал Квейлю кружку с чаем, а Елене откуда-то появившуюся фарфоровую чашечку. Сам он пил чай из крышки от бидона.
— Что же будет дальше? — спросил врач.
— Ничего нельзя понять, — ответил Квейль, хлебнув горячего чая.
— Немцы уже заняли Ламию?
— Не знаю. Вчера их там не было. Или позавчера. Я потерял счет времени.
— Вы сестра? — обратился врач к Елене.
— Она служит сестрой во фронтовом госпитале. Ее послали сопровождать меня, — соврал Квейль. — Эвакуация уже началась? — спросил он после минуты молчания.
— Не знаю. Толковали об эвакуации Волоса.
— А что делается в Афинах?
— Сумбур. Все ждут, что вот-вот власть захватит пятая колонна.
— Была там бомбежка? — спросила Елена.
— Нет. Город не бомбили. Но засыпали бомбами все аэродромы и Пирей.
— А самолеты вы видели? Я говорю о наших.
— Мало, — ответил врач. — Говорили о парашютистах. Вы их видели?
— Нет, — ответил Квейль. — А эти самолеты были бомбардировщики или истребители?
— Кажется, бомбардировщики. «Бленхеймы». У них было много дела.
— Вы готовы? — спросил австралиец, выплескивая остатки чая в огонь.
Квейль и Елена пошли к грузовику. Маленький грек уже сидел в кузове и протянул Елене руку, чтобы помочь ей взобраться. Он помог и Квейлю, который схватился за борт, когда машина уже тронулась. Врач пошел проводить их.
— Желаю вам насладиться горячей ванной, — улыбаясь, сказал он Квейлю.
Квейль почувствовал, как он грязен и как грязны его руки с черной запекшейся кровью на месте пореза.
— Спасибо, — ответил он, в то время как машина уже двигалась. — Всего хорошего.
— Всего хорошего.
Врач отдал честь Елене, и грузовик помчался по исправной уже дороге, между оливковых рощ, по берегу моря.
— Первым делом в штаб, — сказал Квейль, как только уселся. — Потом возьмем такси, и я отвезу тебя домой.
— Тебе надо в госпиталь.
— Это можно отложить на час-другой, — возразил Квейль.
Он поглядел на маленького грека и тут только сообразил, что тот с самого утра не произнес почти ни слова.
— Спроси, куда ему надо.
Елена передала вопрос.
Грек взглянул на Квейля и ответил:
— Мне лишь бы доехать до города.
— Вам надо остерегаться полиции, — заметила Елена.
— Я буду осторожен, — ответил он.
Теперь он чувствовал себя почти счастливым: быть так близко от дома — это даже лучше, чем попасть домой, как всякое предвкушение лучше самого обладания.
— Он говорит, что его можно высадить в городе где угодно, — объяснила Квейлю Елена.
Квейль просунул голову в кабину шофера.
— Вы поедете прямо в город? — спросил он австралийца.
— Да. Куда вас отвезти?
— Надо будет высадить грека. Потом отвезете меня в штаб.
— Где ваш штаб? В том же здании, где и наш?
— Последний раз, когда я там был, он помещался в здании школы.
— Я знаю, где это, — вмешался другой австралиец. — Кажется, он и теперь там.
— О'кэй, — сказал шофер, и Квейль уселся на место.
Они ехали вдоль побережья, по испытавшим неоднократную бомбежку улицам Пирея, имевшим пустынный и странно тревожный вид. Поднявшись на небольшой холм, они увидели в отблесках заходящего солнца Акрополь, и высокое здание церкви св.Марии, и зубчатую линию лесов, и белизну всего города, оттененную подпиравшими его черными горами.
По сравнительно тихим улицам, — если не считать мчавшихся австралийских военных грузовиков, — они проехали мимо гостиницы «Король Георг». Площадь была пуста. На улицах не стояло ни одного автомобиля. Было похоже на воскресенье, хотя Квейль знал, что день не воскресный. В этом спокойствии чувствовалась близость назревающих событий. Немногочисленные прохожие торопились; изредка попадавшиеся австралийские солдаты держали ружья на плече; у полицейских за спиной были короткоствольные винтовки. Только случайный автобус нарушал порою общее впечатление мертвенности. Так было на всем пути до вершины холма, где маленький грек объявил Елене:
— Здесь я выйду.
Елена передала это Квейлю, и тот попросил шофера остановиться.
— Скажи ему, чтобы он первое время не попадался никому на глаза, — сказал Квейль Елене.
— Я уже говорила, — ответила Елена.
Маленький грек встал и протянул Квейлю руку. Квейль пожал ее и почувствовал в ответном пожатии маленького грека неожиданную твердость и столь, же неожиданную грусть расставания.
— Передайте инглизи, что я желаю ему всего доброго, — сказал маленький грек Елене.
— Передам. Желаем вам благополучия, — ответила она.
— Скажите ему, чтобы он навестил меня, когда кончит воевать и вернется сюда.
— Хорошо.
— Я живу возле церкви.
Он назвал улицу и номер дома.
— Я скажу ему, — сказала Елена.
— Скажите ему, что я всегда буду рад его видеть. И вас тоже, барышня.
Он говорил с отменной вежливостью.
— Спасибо.
— Вы собираетесь обвенчаться? — спросил он еще.
— Да.
— Желаю вам счастья и радости в семейной жизни. Передайте ему мой привет.
— Спасибо. Всего доброго, — ответила Елена.
— Прощайте, инглизи, — обратился грек прямо к Квейлю.
Он уже стоял на мостовой и смотрел на них снизу вверх. Квейль прочел растерянность в его глазах и в складках лба, и борьбу чувств в чертах лица, и следы недоедания во всем его облике. Он помахал ему рукой.
— Прощайте, — сказал Квейль.
Грузовик двинулся дальше. Маленький грек стоял и смотрел им вслед. Он поднял руку. Елена села, а Квейль продолжал стоять в трясущемся автомобиле, смотрел на маленькую фигурку, уже подернутую белой пеленой дорожной пыли и стоящую одиноко на тихой улице, — смотрел до тех пор, пока грузовик не завернул за угол и она не исчезла из глаз.
26
Австралийцы остановили машину у школы, над которой развевался большой синий флаг с кругом посредине. У входа стояли два часовых в синей форме, с автоматами. Квейль поблагодарил австралийцев. Те не стали терять времени на разговоры, а только крикнули: «Всего», — и покатили дальше. Часовые отнеслись к Квейлю не без подозрения, вызванного его черным, израненным лицом, разорванной одеждой и Еленой. Они не позволили Елене подняться на крыльцо и войти в здание.
— Пропустите ее со мной, — попросил Квейль, показывая свои истрепанные документы.
— Не можем, сэр. У нас строгий приказ.
— Подожди здесь, — обратился он к Елене. — Я пришлю кого-нибудь за тобой.
— Пожалуйста, поскорее, — сдержанно попросила она.
Она понимала, что вид у нее далеко не блестящий: платье порвано и покрыто грязью, волосы в беспорядке, лицо обветрено, ботинки стоптаны, чулок нет, шляпы тоже, руки в грязи.
Квейль прошел мимо часовых и поднялся по лестнице. Все здесь переменилось. Он спросил, как пройти в кабинет командира авиаполка, и отыскал нужную дверь в узком коридоре. Вошел в маленькую приемную: секретарь поднялся с места.
— Мне надо видеть командира авиаполка, — сказал Квейль.
— Он занят, — ответил секретарь.
Вокруг сновали люди, а в соседней комнате, дверь в которую была открыта, шла деятельная упаковка.
— Я войду, — сказал Квейль.
Через фанерную дверь он вошел в увешанный картами кабинет командира. Командир громко разговаривал по телефону. В кресле у письменного стола сидел какой-то незнакомый Квейлю командир эскадрильи. Квейль невольно взглянул, есть ли у него на груди крылышки — оказалось, что нет.
— Простите, что я так врываюсь, — обратился Квейль к командиру полка. Тот уставился на него широко раскрытыми глазами.
— Квейль! — воскликнул он. — Господи боже!
— Я только что вернулся, — продолжал Квейль.
— Боже мой! Мы решили, что вы погибли. Черт возьми, счастлив видеть вас живым и здоровым.
Командир встал и похлопал Квейля по плечу.
— Пожалуйста, скажите секретарю, чтобы он велел пропустить мою спутницу, которая ждет у входа.
— Сейчас.
Командир вызвал секретаря.
— Скажите ему сами, — предложил он Квейлю.
— Моя невеста ждет у входа. Будьте добры распорядиться, чтобы ее пропустили.
— Нужно письменное распоряжение.
— Напишите сами и подпишитесь за меня, — приказал командир. — Ну, рассказывайте, как вы выскочили из этой истории. Что у вас с лицом? Вид у вас неважный.
— Только вид. А так все в порядке, — ответил Квейль. — Где эскадрилья?
— Все, что от нее осталось, находится в Глифаде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48