Но машина только уходила еще глубже в грязь.
— Что вы хотите сделать? — спросил Квейль полицейского.
— Поставить этот грузовик вперед и оттащить развалившуюся машину в сторону. А он увяз.
Они опять стали толкать грузовик; шофер дал полный газ. Толстые резиновые шины забуксовали; но вдруг они уперлись в грунт и обдали Квейля и остальных грязью; грузовик закачался, задел крылом за сломанную машину и сорвал крыло, но сдвинулся с места и прошел вперед. Солдаты поспешно привязали к нему сломанную машину проволочным тросом. Шофер ее сел в кабину — рулить. Австралийцы стали толкать ее сзади, понемногу сдвинули, и маленький грузовик оттащил сломанную машину с дороги. Квейль пошел обратно, навстречу медленно двигающейся вперед колонне. Начало ее представляло узкую вытянутую линию с большими промежутками между машинами, но дальше машины опять шли, сбившись в группы; после непродолжительной ходьбы он увидел свой грузовик. Квейль взобрался в кабину. Елены там не было.
— Она пересела на греческую санитарную машину, — объяснил Макферсон.
В это время кто-то стал дубасить по задку кабины. Макферсон остановил машину. Послышались крики.
— Бомбардировщики, — сказал Макферсон и выскочил. Из других машин тоже выскакивали люди и бежали в поле. Квейль на бегу поглядел вверх. Он услышал знакомый гул; самолеты выходили из-за тянувшихся впереди невысоких гор, из сияния утреннего солнца.
— Времени не теряют, — крикнул ему один из австралийцев.
Квейль всюду искал глазами Елену. Когда шесть бомбардировщиков пролетели вдоль дороги на высоте около тысячи футов и сбросили первые бомбы, он лег. Он почувствовал судороги земли под собою, услыхал воющий свист и слившийся в одно грохот первой порции стофунтовок, упавших по другую сторону дороги, и затем уходящий вверх рев удаляющихся самолетов. Квейль поднялся и снова стал оглядываться, ища Елену. Он надеялся, что она не побежит на ту сторону дороги.
— Промазали! — заметил австралиец.
Колонна не пострадала. Только у некоторых машин брезентовый верх был прорван осколками. Квейль направился к греческим санитарным автомобилям. Он нашел Елену в первом же из них.
— Где ты была? — спросил Квейль. Он был зол на нее.
— Здесь. Эти ведь не могут бежать. Посмотри на них, Джон.
— Ну их к черту! К чему это геройство? Ты их не спасешь тем, что останешься здесь.
— Но ведь они не могут бежать, как другие.
— Тем хуже.
— Не сердись, — сказала она.
— Я не хочу, чтобы ты торчала здесь и тебя убило бомбой.
— Они такие жалкие. Врача нет. Взгляни на них.
Он увидел шесть носилок и засохшую кровь на полу и услыхал ее запах. Двое раненых глядели на него. Лица у них были черные. У одного гноились глаза. У другого была забинтована голова. На остальных носилках виднелись изможденные тени, а дальше — лицо шофера, который, обернувшись, смотрел на них.
— Все равно, — сказал Квейль. — Ты ничем не можешь помочь.
— Некоторым я могу помочь, перебинтовать их. А вон тот умер.
Она указала на последнего в ряду.
— Ты просто упрямишься. Наш грузовик пойдет за вашим.
— Не сердись, Джон.
— Я не сержусь. Мы поедем за вами.
Квейль чувствовал, что сердится на нее, чуть не ревнует ее, сам не зная почему. Он влез в кабину к Макферсону, который потихоньку что-то насвистывал. Макферсон улыбнулся ему.
— Нашли ее? — спросил он.
— Да, — ответил Квейль.
— Очень красивая девушка.
И он опять улыбнулся.
Квейль посмотрел на него и мысленно рассмеялся.
— Что скажут ваши, когда узнают, что вы женитесь на гречанке? — улыбаясь, спросил Квейль.
— О, наверно пошлют меня ко всем чертям и лишат наследства. Впрочем, у них гроша за душой нет. Так какая разница?
Макферсон засмеялся:
— Эти фрицы — страшное мазло, сэр.
Квейль почувствовал юмор, заключенный в словечке «сэр».
— Верно, — ответил он. И опять начал беспокоиться.
— Будет цела, — сказал Макферсон.
— Но она не выходит из машины во время налетов.
Макферсон ничего не ответил; он глядел на подъем впереди. Они все время поднимались в гору и теперь находились на высоком перевале. Квейль опять услышал стук в кабину.
— Опять! — сказал Макферсон, поспешно затормозил машину и выпрыгнул. Квейль выпрыгнул в другую сторону и на бегу увидел самолеты. Они шли низко. Сделав заход над дорогой, они перешли на бреющий полет и открыли огонь. Квейль видел, как комья грязи, словно тяжелые водяные брызги, шлепаются на поле между ним и дорогой, и услыхал сперва раздельный, отрывистый, а затем слитный треск нескольких пулеметов и, наконец, проносящийся мимо и возвращаемый эхом рев мчащихся прямо над колонной самолетов.
Квейль вскочил и побежал к санитарным машинам. На бегу он смотрел во все стороны, нет ли где Елены. Где-то впереди горела одна из машин, а бок у второй санитарной машины был пробит пулями. Он рванул большую дверь. Елена лежала на полу.
— Елена! — воскликнул он. — Господи боже!
Она подняла голову.
— Улетели? — спросила она.
Он сурово посмотрел на нее. Она не спускала с него глаз.
— Да, — ответил он.
Она медленно поднялась.
— Ты сумасшедшая, — сказал Квейль. — В следующий раз не смей оставаться здесь.
— Здесь так же безопасно, как и снаружи. Погляди на них. А снаружи кто-нибудь пострадал?
— Как будто да. Слушай, — продолжал он, — брось эти глупости…
— Кажется, нам придется убрать того… на последней койке. Можно будет похоронить его здесь?
— У нас нет времени на это, — ответил он.
— Откуда дым?
— Попало в один грузовик.
Дверь открылась. Это пришел Тэп с маленьким греком.
— Оба целы? — спросил Тэп.
— Да.
— Кажется, впереди кого-то хлопнуло.
— Тэп, — обратилась к нему Елена. — Не вынесете ли вы того, в конце ряда? Он умер.
— А что я с ним буду делать?
— Надо его похоронить. На остальных плохо действует, что он здесь.
Тэп поглядел на Квейля. Квейль вышел из машины и пошел вперед посмотреть, что там горит. Колонне преграждал путь полыхающий грузовик. Один из австралийцев, защитив лицо шляпой, старался повернуть колеса грузовика, чтобы можно было оттащить его с дороги. Грузовик был привязан тросом к другой машине, приготовившейся буксировать его. Когда она дернула, горящий грузовик свалился набок в канаву, и от воды поднялись большие клубы белого пара. Два австралийца принесли с поля на край дороги какого-то человека. У него текла кровь из шеи.
— Ранило осколком, — сказал один из них Квейлю, когда тот подошел.
— Вон там санитарная машина, — ответил Квейль.
Они отнесли раненого к греческому санитарному автомобилю и подняли его в машину в тот самый момент, как маленький грек и Макферсон выносили мертвого грека.
— Вот тебе еще один, Елена, — сказал Квейль.
Он пошел с Тэпом посмотреть, куда отнесут мертвого грека. Оба австралийца достали из своих машин лопаты и принялись рыть яму. Когда получилась достаточно глубокая могила, они опустили в нее мертвого грека. Квейль вынул у него из карманов бумаги и хотел отыскать опознавательный жетон, но не нашел.
Австралийцы стали зарывать мертвеца, и Квейль смотрел, как черная земля засыпает желтое лицо с неподвижными открытыми глазами. Потом он вернулся к санитарному автомобилю.
— Вот его бумаги, — сказал он Елене.
Шофер санитарной машины помогал ей прибрать внутри.
— Спасибо, — ответила она и спрятала бумаги в карман. — У меня ничего нет, — продолжала она. — Не можешь ли ты достать чистые бинты или что-нибудь годное для перевязок? Я израсходовала все мои бинты на тебя. И мне нужна еще марля.
— Поищу.
— Тэп пошел искать, — сказала она.
Квейль, задетый тем, что она обратилась к Тэпу, остался на месте и стал смотреть, как она прижимает к шее австралийца пропитанный кровью бинт. Раненый был юноша с тонкими чертами лица и длинными черными волосами, которые ей приходилось каждую минуту откидывать с его лица. Глаза его были широко раскрыты, и он следил взглядом за ее движениями; он ничего не говорил, но глядел широко раскрытыми глазами, потому что боялся закрыть их. Тэп вернулся с марлей и бинтами. С ним пришел и ехавший из Ларисы пилот-офицер.
— Может быть, я могу помочь? — сказал офицер. — Я немного знаком с этим делом.
— У него сильное кровотечение, — объяснила Елена.
Офицер наклонился и посмотрел на австралийца. Он взял из рук Елены бинт и снял его с шеи раненого, чтобы как следует рассмотреть рану. Потом, еще раз взглянув на австралийца, вышел из автомобиля.
— Недолго протянет, — сказал он совершенно спокойно и пошел к своей машине.
Колонна медленно двинулась. Квейль сказал Макферсону, что поедет вместе с Еленой в санитарной машине. Он устроился на полу и молча сидел, то и дело выглядывая наружу, чтобы посмотреть, не появились ли опять самолеты. Грек, лежавший на ближайших к нему носилках, похлопал его забинтованной рукой по плечу и знаком показал, что хотел бы покурить. Квейль отрицательно покачал головой. Пока машина спускалась по склону, австралиец издавал короткие стоны, потом умолк. Машина остановилась. Квейль услыхал стрельбу и увидел, что все опять бегут в поле; он услыхал гул самолетов и закричал Елене:
— Идем!
Она не двинулась с места. Разрывы бомб потрясли землю. Квейль растянулся на полу и заставил лечь Елену, не позволяя ей подняться, а земля дрожала от бомбежки и пронзительного стрекотанья пулеметов. Сквозь мутные окна Квейль видел разрывы, но бомбы падали слишком далеко от дороги, чтобы причинить ущерб. Наконец самолеты ушли. Квейль открыл дверь; за дверью стояли двое австралийцев.
— Как Флип? — спросил один из них.
— Неважно, — ответил Квейль.
— Он поправится? — спросил другой. Он был в стальном шлеме.
— Трудно сказать. Вы пока возвращайтесь к себе. Эта машина сейчас тронется.
Австралийцы ушли.
Когда санитарная машина тронулась, Квейль почувствовал стоящий в ней запах. Это был запах гниения и смерти, и он вспомнил, как еще школьником постоянно думал, что настанет день, когда придется умереть, и этот день настанет неминуемо, и тогда конец всему, и это самое худшее, — ты не будешь больше ходить, пить, спать, а другие останутся в живых, — и это самое худшее, потому что все останется, хотя тебя не будет.
— Почему ты не перейдешь обратно в ту машину? — спросила Елена. — Я чувствую себя хорошо.
— А почему мне не остаться здесь? — возразил он.
— Не будь упрямцем.
— Ты нелепо ведешь себя. Зачем ты остаешься в машине во время бомбежки?
— А ты почему остался?
— Я не успел выйти.
— И я тоже.
— Ну ладно, — уступил он.
— Это только до Ламии, — объяснила она. — Там есть госпиталь.
— Тебе лучше не появляться в госпитале.
— Я выйду до того, как мы приедем туда.
— А далеко это?
— Шофер говорит — почти приехали. Он знает моего брата.
— Правда?
— Правда.
И опять Квейль увидел, что машина остановилась и шоферы бегут в поле. Он лег на пол, и Елена легла рядом с ним. Он обвил ее рукой свою шею и повернул ее лицом к себе. Он поцеловал ее совсем спокойно, просто, уверенно; она вспыхнула и задрожала, и он прижал к себе все ее тело. Земля опять сотрясалась от бомб, и он чувствовал, как это сотрясение передается им, и ему уже ничего не надо было — только оставаться вот так и чувствовать, что Елена отдает ему то, что и он отдает ей. Так они лежали, пока не кончилась бомбежка. Потом Елена медленно встала и вернулась к австралийцу.
До Ламии растянутая колонна подверглась бомбежке еще раза два. Спустившись по склону, машины въехали в город. Он представлял собой пожарище, по которому еще гулял огонь. Дым и пламя стелились по земле.
— Скажешь австралийцам, что их товарищ остался здесь в госпитале.
— Если только госпиталь еще существует.
— Он за городом. А мы вернемся в нашу машину.
И она предупредила шофера, что уходит. Она приложила к шее австралийца толстый слой ваты и откинула с его лица длинные волосы. Теперь глаза его были закрыты, лицо отекло и побледнело, и она не могла понять, жив ли он еще. Она обошла остальных и сказала им, что их сейчас отвезут в госпиталь. Они поблагодарили ее на прощанье. Она вернулась в прежнюю машину и села рядом с Макферсоном. Когда пришел Квейль, Макферсон быстро погнал грузовик по разрушенному городу, проскочил мимо часового, который что-то кричал ему, и догнал другой грузовик на гладкой, ровной, прямой дороге за городом.
— Это и есть Фермопильская равнина, — сказал Макферсон.
— Да, — подтвердил Квейль.
Он поглядел на расстилавшееся по обе стороны пространство. Это была плодородная земля. Она была вспахана и зеленела; холмов было немного, но впереди вздымались высокие, царившие над всей равниной горы и высокий пик Менендиссы.
— Будет чудом, если этот старый рыдван перевалит через те горы, — заметил Макферсон. Он низко склонился над рулем и всматривался в темноту. Дорога впереди была забита отступающей колонной. Макферсон покачал головой и откинулся на спинку сиденья. Они достигли подошвы горы и начали подъем по извивающейся широкими петлями дороге. Они не успели далеко отъехать, как появились самолеты. Теперь вокруг не было полей, куда можно было бы бежать от бомбежки; только кусты терновника на склоне горы сулили какую-то защиту. Квейль и Тэп помогли Елене взобраться на склон над дорогой.
Бомбы сыпались у подножия горы на равнину. Та часть колонны, где находилась машина Макферсона, не пострадала, но Квейль стоя мог видеть разрывы. Это было похоже на то, как если бы мальчишка кидал камни в пруд.
И это повторялось все время, пока они совершали подъем. Каждый раз им удавалось подняться лишь на несколько футов. Когда они достигли первого перевала, перед глазами Квейля открылась вся ширь фермопильской равнины, и Ламия, и морской залив, и широкая гладь впадающих в него рек. Было уже за полдень, и по временам над ними появлялось до шестидесяти и даже до ста самолетов, и Квейль видел отступающие части, растянувшиеся, как гигантская гусеница, вдоль дороги по обе стороны перевала. Они двигались медленно, с остановками из-за жестокой бомбежки и пулеметного обстрела, которые продолжались весь день до позднего вечера. К концу дня они почти миновали горы и выехали к равнине Ливадии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48