Эти посылки собирали вокруг него довольно тесный кружок друзей, а они в свою очередь могли поделиться своими знаниями, обеспечив выполнение домашних заданий. Все это и составляло основу великолепных связей Хохбауэра.
— То, что ты только что назвал связями, не падает как манна с неба, — заметил Хохбауэр все еще улыбающемуся Амфортасу. — Для того чтобы их иметь, необходимы особые предпосылки или качества, как то: умение, способности, особые таланты.
— Все это у тебя есть! — заверил Амфортас друга, тайно надеясь, что ему удастся списать у него очередное задание по тактике, которая ему всегда давалась с большим трудом.
— Тут ты абсолютно прав, — наигранно выдержав паузу, заметил Хохбауэр, — в тактике меня считают одним из лучших слушателей.
— Ты и есть самый лучший! — поспешил заверить его Амфортас. — Этого никто не собирается оспаривать.
— И я не собираюсь спорить по данному поводу, — чистосердечно признался Хохбауэр. — Что же касается начальника нашего потока, я имею в виду капитана Ратсхельма, то я с ним, так сказать, на дружеской ноге.
Амфортас согласно кивнул, давая понять, что ему об этом прекрасно известно, а затем сказал:
— Кто-кто, а уж он-то сможет за тебя постоять!
При этих словах Хохбауэр скользнул по лицу друга холодным, испытующим взглядом, но ничего, кроме дружелюбного выражения, не прочел на его лице.
— Капитан Ратсхельм и я, — продолжал Хохбауэр, — оба стараемся по всем правилам, понятно тебе?
— Разумеется, понятно! — словно эхо отозвался Амфортас.
— А вот обер-лейтенант Крафт мне почему-то не нравится, — сказал Хохбауэр, а затем неожиданно спросил: — Может быть, он тебе нравится?
Амфортас незамедлительно заверил в противном. У него с Хохбауэром не было расхождений во мнениях, по крайней мере до тех пор, пока он находился в его непосредственном окружении. Уж если Хохбауэр со своим умом так считает, то ему и беспокоиться нечего. Как бы ни был силен этот Крафт, но Хохбауэр-то к нему, Амфортасу, ближе стоит.
— А ты не находишь, Амфортас, что наш обер-лейтенант Крафт распространяет несколько странные идеи, а?
Амфортас находил это тоже.
— Можно сказать даже, что его идеи более чем странные.
— Ты, видимо, имеешь в виду легкость, с которой он говорит о человеческой смерти, не так ли?
— Да-да, разумеется!
— Выходит, и у тебя сложилось впечатление, что для него не существует ничего святого, ни рейха, ни даже фюрера?
— Точно так! — машинально согласился Амфортас.
— А раз это так, — в голосе Хохбауэра появились требовательные нотки, — изложи все это на бумаге. Ну, скажем, в форме рапорта или донесения.
— Но… — жалко пролепетал ошеломленный фенрих, вытаращив испуганно глаза. — Но ведь этого нельзя…
— Можно, Амфортас, можно и нужно. Это я тебе говорю со всей серьезностью. Напиши подробно все, что ты мне только что сказал. Бумагу эту я возьму себе.
— Ну а что будет дальше, Хохбауэр, после того как я это сделаю?
— А в дальнейшем, Амфортас, ты должен целиком положиться на меня. В конце концов, ты мой друг и коллега. — Проговорив это, Хохбауэр смерил друга презрительным взглядом. — Или, быть может, ты не хочешь?
— Нет, — с трудом произнес Амфортас. — Я этого не могу сделать. И ты не должен требовать от меня этого. Хватит подлостей!
Хохбауэр осмотрелся вокруг, хотя, кроме них, в комнате все еще никого не было и им никто не мог помешать, так как обеденный перерыв все еще не кончился. К тому же двое остальных обитателей этой комнаты в тот день находились в наряде.
Фенрих Хохбауэр схватил Амфортаса за грудки, слегка оторвал от пола, а затем с силой бросил наземь, да так, что тот перелетел через две табуретки. В тот же миг Хохбауэр подскочил к нему и, снова схватив за китель, так тряхнул, что затрещали нитки на швах. Приподнятый с полу, Амфортас увидел над собой бледное, холодное, словно окаменевшее лицо Хохбауэра и уже был готов сделать то, что от него требовали.
При этом Хохбауэр пронзительным голосом не сказал, а, скорее, отрезал словно бритвой:
— Не вздумай еще раз сказать подобное! А то, видите ли, я от него требую подлости! Забудь это дело с лейтенантом Барковом, а не то я тебе покажу!
И только проговорив это, фенрих Хохбауэр расцепил пальцы руки, которой он держал Амфортаса за грудки, а вслед за этим этой же рукой наотмашь отвесил ему одну за другой две звонкие пощечины. И лишь после этого он повернулся кругом и направился к своему шкафчику.
Спокойным, но твердым движением руки он достал полевой устав с грифом «Для служебного пользования». Раскрыв его наугад, он углубился в чтение.
В душе Хохбауэр был глубоко убежден в том, что он действовал совершенно правильно. «Внушительный призыв к мужеству и чести, — считал он, — время от времени необходимо бросать, так как человек по своей природе слаб и постоянно подвержен всевозможным соблазнам до тех пор, пока не попадет в спокойный и верный поток».
Сев к столу, фенрих Хохбауэр начал писать письмо, даже не удостоив взглядом Амфортаса, который с горящим от пощечин лицом все еще стоял на том же месте.
Письмо это он писал своему отцу, коменданту Оренсбурга, и начиналось оно вполне безобидно. В самом начале Хохбауэр сообщал папаше общие сведения, не связанные с основным смыслом письма, затем он заверил его в своем полном здравии. И лишь после этого пошли возвышенные строчки о значении великогерманского национал-социалистского патриотизма. А уж затем Хохбауэр начал осторожно подбираться к самому главному: он поинтересовался состоянием здоровья брата отца, который занимал один из ответственных постов в министерстве юстиции, а тот, в свою очередь, имел племянника, служившего в штаб-квартире фюрера, и был лично хорошо знаком с генеральным прокурором армии.
Далее Хохбауэр писал буквально следующее:
«Учась в военной школе, я познакомился со многими офицерами — начальниками, достойными полного уважения, и среди них, например, начальником потока капитаном Ратсхельмом, но тут же я натолкнулся на одного такого офицера, деятельность которого и поступки меня по-настоящему огорчили, и не только меня, но и многих фенрихов. Я вынужден характеризовать этого офицера как своего рода разрушителя, да иначе его поведение и назвать нельзя. Этот человек не только склонен к садизму, прежде всего он позволяет себе неблагожелательно высказываться о германском народе, рейхе и фюрере, к тому же еще с такой завуалированной хитростью, которую подчас и разгадать-то бывает невозможно. Я считаю, что такие типы не могут быть офицерами и уж тем более они не имеют права занимать ответственные должности. В данном конкретном случае речь идет о некоем обер-лейтенанте Карле Крафте, занимающем в настоящее время должность офицера-воспитателя 6-го потока в военной школе № 5».
В конце своего письма Хохбауэр снова упомянул о кое-каких мелочах, поделился несколькими замечаниями, не имеющими никакой связи с главным, о чем писалось в письме, затем, пожелав здоровья и благополучия родным и близким, написал: «Хайль Гитлер!» А в постскриптуме приписал следующее:
«Передай мой самый сердечный привет твоему брату, а моему уважаемому дядюшке из министерства юстиции. Полагаю, он будет рад, если ты покажешь ему это письмо. Остаюсь и впредь любящим тебя сыном».
Заклеив столь важное послание, Хохбауэр невольно подумал о том, каким образом ему и впредь принуждать своих коллег к верности себе. Мысленно он спросил самого себя о том, может ли он с Андреасом поступить точно так же, как с Амфортасом, а также о том, каким образом ему лучше всего завербовать на свою сторону Крамера.
Пока Хохбауэр размышлял обо всем этом, в комнату вошел дежурный фенрих и положил на стол пакет с книгами.
— Хохбауэр, — сказал дежурный фенрих, — капитан Федерс приказал вам сегодня под вечер отнести эти книги фрау Фрей. Капитан Федерс просил передать, что она ждет вас.
— Хорошо, — произнес Хохбауэр, делая вид, что ему это совершенно безразлично, чувствуя в то же время, как всего его распирает от гордости и удовлетворения. — Положи книги вон туда, на стол.
— Ты говоришь об этом так, как будто это самое что ни на есть обыкновенное дело, — с изумлением заметил Хохбауэру дежурный фенрих.
— Для меня лично в этом нет ничего удивительного, так как я уже не раз бывал на квартире начальника курса, более того, меня там даже чаем угощали.
Дежурный фенрих даже присвистнул от удивления, так как он умел ценить подобные вещи. А сам факт, что это приказание отдавалось через капитана Федерса, красноречиво свидетельствовал о их связи! Честь и слава этому Хохбауэру!
Сам Хохбауэр также рассматривал это поручение как своего рода поощрение. Так капля по капле вокруг него собирались знаки признания: симпатия Ратсхельма, признание Федерса и даже, быть может, благоволение самой супруги господина майора, которая пользовалась большим влиянием. А все это, вместе взятое, могло дать ему в руки завидные козыри.
— Ну так что, Амфортас, — обратился Хохбауэр к коллеге, рассматривая переданные ему книги, — смогу я получить от тебя желаемую бумагу или нет?
— Да, конечно, — устало ответил Амфортас, на которого сильно повлияло то, что сам Федерс начал благоволить к Хохбауэру. — Надеюсь, ты используешь ее с толком.
— Об этом ты можешь не беспокоиться, — ответил ему Хохбауэр, любовно поглаживая пакет с книгами.
После обеда время у фенрихов обычно проходило очень быстро, хотя Хохбауэру на этот раз казалось, что оно тянется медленно. В тот день по плану проходило тактическое занятие на ящике с песком по теме «Взвод в наступлении». Все, что нужно было знать по данной теме, опытные фенрихи схватывали, можно сказать, на лету и могли ответить в любое время безо всяких затруднений.
Сидя на занятии, Хохбауэр думал о своем: прежде всего о Фелиците Фрей и о тех возможностях, которые он мог приобрести с ее помощью. Даже Крафт, проводивший занятия, не мог помешать Хохбауэру мечтать.
Занятие на ящике с песком кончилось так же неожиданно, как и началось. Обер-лейтенант был более чем краток:
— На сегодня все! — и тут же исчез.
— Готов биться об заклад, — заметил Хохбауэр по этому поводу, — наш воспитатель не имеет ни малейшего представления о том, как должен вести себя настоящий офицер.
Однако никто спорить с Хохбауэром не собирался: ни желания, ни времени для этого ни у кого не было.
— Наш Крафт всего дважды был на квартире у майора Фрея, а я сегодня пойду туда уже в третий раз. Разве это ничего не говорит?
Окружавшие Хохбауэра фенрихи удивлялись и одновременно завидовали ему. Они смотрели на своего «предводителя», следя за каждым его движением.
После занятий, готовясь к визиту к фрау Фрей, Хохбауэр даже сменил носки, затем тщательно протер одеколоном подбородок, на котором, собственно, еще и щетина не успела отрасти. Однако он отказался взять чистый носовой платок, который ему любезно предлагал Амфортас.
— Видишь ли, мой дорогой, — начал дружелюбно Хохбауэр, — носовой платок предназначен для вытирания соплей или слез, а у меня не может быть ни того, ни другого!
Схватив пакет с книгами, Хохбауэр сначала намеревался направиться к обер-лейтенанту Крафту, чтобы доложить тому, как это и предусматривалось уставом.
— Итак, камераден, — ехидно заметил он коллегам, — вот мы и посмотрим, кто же имеет больше веса: преподаватель тактики или же офицер-воспитатель.
Фенрих Хохбауэр нашел обер-лейтенанта в канцелярии, где он сидел, склонившись над столом. Однако Крафт вовсе не работал, как могло показаться сначала. Он всего-навсего рассматривал бутерброд с сыром, прежде чем съесть его.
Хохбауэр застыл по стойке «смирно» и доложил:
— Прошу разрешения, господин обер-лейтенант, выйти в город. Господин капитан Федерс поручил мне отнести книги для фрау Фрей.
— Хорошо, — проговорил небрежно обер-лейтенант, не отрываясь от своего занятия.
В течение нескольких секунд Хохбауэр не мог побороть родившегося в нем удивления.
«Как же так, — думал фенрих, — отпустить в городское увольнение без проверки внешнего вида, отпустить, даже не задав ни одного каверзного вопроса, даже нисколько не постращав? Удивительно, да и только! Что бы все это могло значить? Неужели обер-лейтенант Крафт потерял ко мне всякий интерес?»
Все эти мысли сильно занимали Хохбауэра, когда он спускался с холма, приближаясь к небольшому городку. Поведение Крафта было загадочным, так как он отличался способностью неожиданно и хитро маневрировать, становиться равнодушным, уметь убеждать, осторожно избегать давления на себя со стороны других, умел хитро вести себя даже при проигранной игре. Короче говоря, он был способен на многое, вернее говоря, на все! Менее всего он был способен полностью доверять другим, что, собственно, и омрачало мысли Хохбауэра.
Однако от плохого настроения фенриха не осталось и следа, как только он увидел Фелициту Фрей: ему улыбалась дама очаровательная и зрелая, знающая себе цену и в то же время доступная.
— Милости прошу, мой дорогой, — сказала она Хохбауэру. — Очень и очень рада видеть вас.
Фенрих с юношеским пылом поклонился и, изящно наклонившись, поцеловал ей руку, млея от удовольствия. Когда Хохбауэр выпрямился и взглянул на майоршу, то заметил, что Фелицита слегка зарумянилась.
— Для меня настоящий подарок, что я могу находиться здесь, — заверил юноша, сияя от удовольствия.
— А для меня это большая радость.
Сначала разговор зашел о книгах. При этом было выпито по рюмке густой мадеры, любимого напитка майора. Однако в последнее время доставать мадеру становилось все труднее и труднее, и теперь она подавалась в этом доме лишь в исключительных случаях. И хотя Хохбауэр точно не знал, какая именно честь была ему здесь оказана, он все же чувствовал это по нежным взглядам фрау Фрей.
— Если вы желаете чашку чая, — проговорила фрау, — я охотно приготовлю его, только вам придется немного подождать. Я одна в квартире: моя племянница уехала и вернется только поздно вечером, а супруг, как обычно, занят на службе. Генерал проводит снова какие-то учения, а они, как правило, ранее полуночи не кончаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91