Капитан Ратсхельм был начальником учебного потока и в этом качестве старался точно соблюдать правила игры. Он никого не обходил в докладах по служебной лестнице, если не имелось достаточно веских оснований для противного. И поэтому он решил начать с капитана Федерса, который был здесь преподавателем тактики.
Однако Федерс совсем не хотел, чтобы ему мешали. Он играл в бильярд — причем сам с собой. Это было приятное занятие: таким образом он выигрывал каждую партию.
— Я отниму у вас всего пару минут, — уверял Ратсхельм, — а речь идет об одном деле, о котором я просил бы вас никому не рассказывать.
— Ну ладно, Ратсхельм, я молчу.
— Я и не думал иначе, Федерс, — начал сварливо начальник потока. — Я полагаю: то, что мы сейчас обсудим, останется между нами. Служебная тайна, так сказать. Меня очень беспокоит обер-лейтенант Крафт. Серьезные сомнения относительно него. Его методы вызывают у меня недовольство, более того — отвращение. Его действия свидетельствуют о том, что он несерьезен. У меня возникло неприятное чувство: он высмеивает то, что для него должно было бы быть святым, во всяком случае — уважаемым согласно присяге. Давайте откровенно, Федерс. Что вы думаете о Крафте?
— Да отстаньте вы от меня с этим ничего не значащим новичком! — ответил с раздражением преподаватель тактики. — Я выхожу из себя, когда подумаю о нем. Просто глаза застилает. А мне нужно сейчас ясно видеть — я же играю в бильярд.
— Следовательно, я могу констатировать, что ваше мнение о нем резко отрицательное.
— Вы прирожденный провидец, Ратсхельм. И как таковой, должны наконец понять, что вы давно мне мешаете.
— Федерс, вы шутник.
— Может быть, но, к сожалению, я еще никак не могу придумать, как нужно вести себя, когда хочется смеяться над собеседником.

— Разрешите осведомиться, как вы поживаете? — любезно спросил Ратсхельм.
— Так себе, — ответила племянница майора. — А вы?
— Спасибо, тоже так себе.
Этот разговор, очень серьезный и многозначительный, состоялся в передней квартиры майора Фрея по адресу: Вильдлинген-на-Майне, Рыночная площадь, дом семь. Барбара Бендлер-Требиц, экономка, служанка и племянница в одном лице, приветствовала незваного гостя.
Майору пришлось сменить войлочные шлепанцы на ботинки, а его супруге — привести в порядок свою фасонную прическу перед зеркалом, кстати настоящим венецианским. Между тем Барбара, племянница-служанка, принимала капитана.
Она, судя по всему, была очень услужливой девицей: помогла Ратсхельму снять шинель, смахнула с мундира несколько пылинок и ниточек. Ратсхельм нашел, что сделала она это несколько утрировано, но очень по-женски. И его это тронуло. Барбара принялась за его тыловую сторону, прошлась ладонью вниз по спине почти до того места, где она кончалась.
— Очень благодарен, — сказал слегка смущенный Ратсхельм.
— Не стоит благодарности, лишь бы это вам понравилось.
Ратсхельм не успел ответить: появился майор. Его рыцарский крест сверкал, а голос звучал сердечно.
— Вы всегда желанный гость в моем доме.
В этом же самом заверила и фрау Фелицита, вошедшая вслед за майором.
— Разрешите предложить рюмочку мадеры? — Майор знал: это предложение — верный знак того, что супруга жаловала Ратсхельма. По какой-то совершенно непонятной причине Филицита считала мадеру царицей всех вин. Только избранные гости получали мадеру, ну и он сам, конечно. Майор протежировал Ратсхельму и не имел ничего против, что тому предлагалась мадера. Ибо он мог доверить Ратсхельму не только службу, но и свою собственную жену. Капитан никогда бы не перешел дозволенных границ, так полагал Фрей.
— Вы человек с принципами, Ратсхельм, — заверил майор. — Я умею это ценить.
— Но, прошу вас, господин майор, — заскромничал капитан, — ведь каждый исполняет свой долг как может.
— Жаль, — сказала майорша задумчиво, — жаль, что вы до сих пор не женаты, дорогой господин Ратсхельм. Очень жаль. Вы же прирожденный глава семейства — верный и заботливый, праведный и твердый.
— Моя милая, — сдерживая супругу, вмешался майор, — сейчас у нашего Ратсхельма более чем достаточно забот с его фенрихами, да и с некоторыми офицерами к тому же. Не правда ли?
— Как всегда! — пылко заверил Ратсхельм. — У господина майора острый ум, который позволяет ему вовремя распознать зарождающиеся неприятности. У господина майора верный глаз на такие штучки.
Польщенный, майор улыбнулся и скромно воздел руки, как бы обороняясь от льстивых слов. Но фрау Фелицита бросила на супруга взгляд, весьма далекий от восхищения. Она была раздосадована: майор помешал ее маневрам, как устроить дальнейшую жизнь капитана.
— Итак, выкладывайте, — подбодрил Фрей. — Спокойно излагайте ваши доверительные сведения.
— Деликатная история, — сказал Ратсхельм, — и, полагаю, не для дамских ушей, конечно.
— Я супруга командира, — заявила Фелицита решительно. — И поэтому я имею отношение ко всему, что касается службы моего мужа.
— Благодарю тебя, — сказал майор.
— Следовательно, можете говорить совершенно откровенно, дорогой господин Ратсхельм. — Фелицита улыбнулась, сгорая от любопытства. — В конце концов, у нас достаточно жизненного опыта, не правда ли?
Капитан Ратсхельм кивнул. Затем он стал докладывать, сделав вид, что это ему очень не хочется. Он считал пример, который выбрал обер-лейтенант Крафт для разбора на занятиях по хорошим манерам, неприличным и возмутительным.
Майор усмехнулся.
— Ну, ну, — сказал он игриво, — конечно, немного смелая шутка, но, пожалуй, ничего особенного. В мое время, когда я был фенрихом, кстати лучшим слушателем в выпуске, мы тоже от всего сердца смеялись над подобными смешными ситуациями. Ха-ха-ха!
Однако смех застрял у него в глотке, когда он увидел каменное, искаженное судорогой возмущения лицо супруги. Своим женским инстинктом она мгновенно поняла всю наглость, все бесстыдство поведения Крафта.
— Арчибальд! Как ты можешь смеяться?! Неужели ты не понимаешь, какую цель преследовал этот тип, этот Крафт?! Он пытался высмеять меня и тем самым подорвать твой авторитет!
— Но почему? — спросил майор, не понимая, к чему клонит его супруга.
— Почему! — закричала она с гневным сарказмом. — Этот тип болтает о супруге командира — значит, обо мне! Он утверждает перед четырьмя десятками фенрихов, что у меня бесстыдное декольте! Он открыто произносит слово «груди» — и это в связи со мной! Он убеждает неиспорченных юношей в том, что можно непристойно приближаться к даме! А ты, Арчибальд, хохочешь над всем этим.
— По мне, этот человек не подходит для должности офицера-воспитателя, — как бы откровенно сожалея, заявил Ратсхельм. — Жаль, конечно, но против него свидетельствует не только выбор темы занятий, по которой он задал даже домашнее сочинение. Как начальник потока, я бы мог во многом упрекнуть его. Преподаватель тактики в этой группе капитан Федерс также отрицательного мнения о нем.
— Вряд ли капитан Федерс заслуживает того, чтобы его считали кладезем высокой нравственности и морали, — заметила фрау Фрей. — Но раз даже он против этого типа — тогда нужно в конце концов принять соответствующие меры.
Майор кивнул.
— Никакого сомнения, — сказал он. — Поистине никакого сомнения.
— Стыд-то какой! — воскликнула фрау Фелицита, прикинувшись очень расстроенной. — Подобные типы, может быть, и годятся, чтобы обучать новобранцев. Но в такие руки нельзя вручать судьбу молодых кандидатов в офицеры! Это же прекрасные юноши!
— Великолепный материал, милостивая государыня, — заверил Ратсхельм. — Милостивая государыня должна выбрать время, чтобы взглянуть на этих парней — это приободрит их.
— Ладно, Ратсхельм, — сказал майор, — вы меня убедили. Но сможем ли мы убедить и генерала?
Они заседали до полуночи. Пункт за пунктом, тщательно изложили они свои сомнения. Аргументация последнего пункта — они были убеждены — должна подействовать неотразимо.
— Это решающий пункт, — сказал Ратсхельм. — Генерал не терпит ни малейшего похабства в своем хозяйстве.
— Конечно, конечно, — глубокомысленно подтвердил майор. — Но все же мы затеяли, безусловно, рискованное предприятие. Как поступит генерал — наперед никогда не угадаешь.
— На этот раз он не сможет отмахнуться от твоих аргументов, — сказала Фелицита.
Наутро майор Фрей и капитан Ратсхельм попросились на прием к генерал-майору Модерзону. Генерал принял их незамедлительно.
— Переходите без лишних слов к делу.
Офицеры как можно более убедительно изложили генералу свои претензии к Крафту. И в заключение красочно рассказали о примере, который использовал Крафт на занятиях. Они были убеждены в том, что генерал найдет все это в высшей степени возмутительным.
Закончив докладывать, офицеры выжидающе уставились на генерал-майора Модерзона. Однако генерал невозмутимо глядел как бы сквозь них, словно они были стекла. Наступила такая прозрачная тишина, что им показалось: снежинки, падавшие за окном, стучат о землю, как крупные капли дождя.
Наконец генерал, растягивая слова, сказал:
— Задача, поставленная обер-лейтенантом Крафтом, решается просто: фенриху не положено носить монокль, в противном случае он стал бы кривлякой, фатом. А фат не может быть офицером — во всяком случае там, где я командую. Благодарю вас, господа.
И это было все.

ВЫПИСКА ИЗ СУДЕБНОГО ПРОТОКОЛА № IV
БИОГРАФИЯ МАЙОРА АРЧИБАЛЬДА ФРЕЯ, ИЛИ СВОБОДА ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОГО ЧЕЛОВЕКА
«Мои имя и фамилия Август Вильгельм Арчибальд Фрей. Отец мой был уважаемым торговцем бакалейных товаров. Звали его Август Эрнст Фрей, родом из Вердау в Саксонии. Матушку мою звали Мария-Магдалена Фрей, урожденная Циргибель. Происходила она из влиятельной помещичьей семьи. Я появился на свет в упомянутом Вердау 1 мая 1904 года, там же прошли мое детство и школьные годы».
Маленькая, хилая женщина, в чем душа держится, — это моя мамочка. Столь же некрупная, может только чуть пошире, ее тень — это мой папаша. У мамаши было личико маленькой мышки, отец же выглядел как хомячок перед зимней спячкой. Мамаша всегда была тихоней и много молилась богу. Папаша же всегда шумен, громогласен. Лавка его, маленькая и темная, тем не менее всегда забита доверху товарами. Ящики с ними торчали даже на кухне, и в туалете громоздились пакеты со стиральными порошками. Правда, коробки со сладостями и шкатулка с деньгами стояли под кроватью отца. И прежде чем ложиться спать, он всегда просовывал руку под кровать — убедиться в целости и сохранности деньжат. Да и сон у отца очень чуткий — это уже было проверено на практике.
Господин пастор — чрезвычайно влиятельный человек, во всяком случае, так считает моя мамуля. И она готова для него на все — так, во всяком случае, считает мой папаша. Кроме того, пастор для моего отца еще и клиент, который иногда, в частности к рождеству, покупает у нас восковые свечи для подарков, а также разные продукты. Отец торгует всем, что продается, — не только колониальными товарами, то бишь бакалеей. А после того как пастор заказал у нас масло для лампад — я обрел право петь в церковном хоре. На этом отец зарабатывает, по его признанию, около семи марок. Мамаша моя в то же время жертвует на церковь десяток марок, из коих три становятся чистой прибылью пастора — о чем мой папаша напоминает каждую неделю.
— Может, мне удастся сделать из тебя служителя культа, — говорит мне отец. — Кажется, это дело довольно выгодное.
В нашей лавке два колокольчика — один на дверях, другой на кассе. Тот, что на дверях, звонит резко и громко, а кассовый — серебристо и приятно. Оба их можно хорошо слышать около конторки отца, которая стоит в его спальне. Если звонит колокольчик кассы, отец сразу же тут как тут. Если же оба колокольчика звонят одновременно — а ведь тот, что на двери, звучит значительно сильнее — да если еще в это время кашлять погромче, то оказывается слышным только дверной колокольчик. Это тоже уже давно проверено. Но много наличных денег в кассе почти никогда не бывает. И ежели отец замечает, что деньги уменьшаются, то он пребывает в твердом убеждении, что вся церковь финансируется только за его счет, что, разумеется, сильно преувеличено. У матери поистине ангельское терпение, в котором, конечно, есть большая нужда.
Маленькая Мольднер, по имени Маргарита, любимица всего городка. Пастор при виде Маргариты всегда улыбается так, что становятся видны все его зубы, довольно испорченные, очевидно, вследствие того, что дантист имел иное вероисповедание. Учитель иногда говорит Маргарите даже такие слова: «Наш маленький любимчик». Участковый судья всегда гладил Маргариту и называл «кудряшкой». А парикмахер в своей цирюльне, что на углу, при виде Маргариты ласково скалится и шепчет: «О, многоуважаемая барышня!» А ведь этой Маргарите ровно столько же лет, сколько и мне. Вдобавок она косоглазая и ноги у нее толстые. А кудрей-то у нее и в помине нет — волосы похожи скорее на лошадиную гриву. Но ведь ее отец — владелец фабрики хлопчатобумажных тканей. Там выпускаются также носки и кальсоны. А ее родной дядя — хозяин гостиницы с кафе и рестораном на рыночной площади. Вот потому-то у Маргариты всегда в руках кусок торта, или шоколад, или толстые бутерброды с сосисками, или бутылка лимонада; водятся у нее и деньжата. Я охотно охраняю девочку, чтобы кто-нибудь не отнял у нее что-либо. И за это она мне очень и очень благодарна.
Родной брат отца маленькой Маргариты Мольднер, владелец гостиницы, — славный парень. Однажды он оказался рядом со мной в то время, как я лупил одного мальчишку, очень дерзкого, хотя он и на два года моложе меня. Этот разбойник оскорбил Маргариту: он утверждал, что она обмочила ему штаны. Это была, конечно, клевета, в чем мы тут же, на месте, убедились. Во всяком случае, я его отлупил, а владелец отеля изрек: «Ты хороший парень». Я ответил: «Маргариту в обиду я не дам, оскорблять ее не позволю». И он мне опять говорит: «Это достойно с твоей стороны, ты настоящий рыцарь. А кроме того, ты ведь еще сын бакалейщика Фрея, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91