Лулу не любила оставлять Вольфа с незнакомыми сиделками из агентства и полагала, что пенсионерка не станет тащить в дом своих дружков.
На следующее утро Плам раскрыла «Интернэйшнл геральд трибюн» и увидела фотографию явно перепуганной Сюзанны Марш. В двух коротких абзацах сообщалось о попытке самоубийства, предпринятой младшей дочерью бизнес-звезды. Получив низкую оценку на экзамене, девочка бросилась с крыши своего интерната и сломала тазовую кость.
Плам вспомнила тихих и незаметных дочерей Сюзанны. Сама же Сюзанна, являя миру образчик заботливой и мягкой матери в оборочках, кружевах и цветастом муслине, в жизни была домашним тираном. Амбициозная и жесткая, она не давала себе никакой поблажки, крутилась как белка в колесе и требовала того же от своих детей.
После подобного происшествия Плам вполне поняла Лулу, когда та позвонила и с извинениями сообщила, что не сможет пойти с ней к Малтби: не с кем оставить Вольфа, так как у миссис Бартон подошла очередь на бесплатный прием к врачу по поводу ее хронической болезни.
В лохматой шубе из искусственного оранжевого меха поверх леггинсов и свитера цвета индиго Плам в одиночестве отправилась на Бонд-стрит. Возле галереи Малтби она потопталась на снегу в своих синих кожаных сапожках, заглядывая в полукруглое окно зала и набираясь храбрости. Легко быть наглой в Париже, где тебя никто не знает.
Решившись наконец, она толкнула дверь и оказалась в уютной атмосфере романов Диккенса. В камине, отделанном резным деревом, горел огонь, по обе стороны стояли удобные кресла. Впечатление было такое, что вот-вот с чашкой дымящегося пунша явится сам мистер Пиквик. Но до нее доносились лишь обрывки телефонного разговора из-за двери и глубине, и Плам одна бродила по уютному залу.
Кивнув появившемуся дородному пожилому продавцу, она назвала свое имя и сказала, что хочет поговорить с мистером Малтби.
Человек, появившийся из дальней комнаты, был уменьшенной копией Альфреда Хичкока. Его отлично сшитый костюм серебристо-серого цвета был бессилен скрыть полноту своего хозяина. Яйцевидная голова почти не имела растительности, а шея складками нависала над воротником рубахи.
Плам достала из сумки две папки и сказала, что Виктор Марш просил ее зайти и обсудить вопросы, связанные с его недавней покупкой. Она добавила, что привезла письмо и от Синтии Блай, у которой тоже вызывает тревогу ее картина. Мистер Малтби кивнул и вежливо пригласил ее в свой кабинет. Они сели напротив друг друга за большим столом красного дерева, уставленным бесчисленными коробками с бумагами и письмами. Мистер Малтби, неторопливо водрузив на нос очки в золотой оправе, прочел письма Виктора и Синтии и посмотрел на Плам поверх очков.
— Следует ли понимать это так, что вы хотите поставить под сомнение подлинность этих картин?
— Не совсем так… то есть… пока нет, — сбивчиво произнесла Плам. — Я хочу узнать, откуда поступили эти картины. В свидетельствах не указаны ваши источники.
Вид у мистера Малтби стал вежливо-неприступным.
— Мы знаем прежнего владельца обеих картин, и мы гарантировали ему анонимность сделки, таково было его условие. Но мне известно гораздо больше того, что указано в этих паспортах, и у меня нет никаких сомнений в их подлинности.
— Вам известен владелец обеих картин? Малтби коротко кивнул и встал из-за стола.
— Извините, миссис Рассел, но я вынужден закончить разговор. Если вы захотите купить или продать что-нибудь и попросите сохранить ваше имя в тайне, мы с уважением отнесемся к вашему желанию. Мы никогда не разглашаем частную информацию о чьей бы то ни было собственности.
"А что еще я могла сделать? — размышляла Плам в такси, направляясь к Дженни. — Предложить себя тому дородному старому продавцу в обмен на два адреса? Взломать галерею в надежде, что в одной из тех коробок с бумагами на столе есть сведения о прежних владельцах?» Расплатившись с шофером, Плам вспомнила, как в Сиднее Стефани предупреждала ее, чтобы она не удивлялась, если расследование зайдет в тупик.
— А, это ты. — В домофоне голос у Дженни был измученным и бесцветным. — Лулу, наверное, уже рассказала тебе. Поднимайся.
Растрепанная и бледная, Дженни сидела, забившись в угол дивана с подсолнухами на драпировке, и прижимала к себе игрушечного ослика. Солнечная, в желтых тонах, гостиная была обставлена модной мебелью. На самом видном месте сиял множеством медных ручек высокий комод эпохи короля Георга. Дженни гордилась своим домом и старалась, чтобы в нем все блестело чистотой. Никто бы не подумал, что это дом художницы.
— Не смотри на меня так, — проворчала Дженни. — У тебя есть муж, чтобы утешиться, когда тебе плохо. А у меня, сколько я себя помню, во все трудные времена был только этот ослик. И не говори, что я веду себя как ребенок. Я знаю это, и мне наплевать.
Плам опустилась на диван.
— У тебя также есть я. И всегда буду. Я обещаю. Она выслушала рассказ Дженни о похоронах, о ее горе и страданиях, а Дженни узнала, как прошла выставка в Австралии. Плам рассказала ей и о том, как она продвигается к разгадке тайны фальшивых картин.
Дженни, готовившая на кухне кофе, обернулась и посмотрела на нее через дверной проем. Откинув с заплаканного лица спутанные волосы, она вздохнула.
— Плам, я не могу поверить, что тебе не дает покоя то, что какой-то мошенник надул нескольких богатых невежд. — Она открыла кран и наполнила кофейник. — Что тебе дает это расследование? Ничего! — Она положила растворимый кофе в чашки с синими полосками. — Я, конечно, помогу тебе, правда, сомневаюсь, что могу быть полезной. Но только вот зачем тебе все это?
— Почти то же самое говорит Бриз. Только он при этом полон праведного гнева. Не могу понять, почему мои поиски так раздражают его. Думаю, что дело здесь в том, что он боится за свой бизнес.
— И все же зачем тебе это?
— Я не знаю. — Плам прежде всего старалась быть честной перед собой. — Отчасти, конечно, из-за того, что тогда, в доме Сюзанны и Виктора, Бриз обошелся со мной, как с провинившимся ребенком. Меня это взбесило, терпение мое лопнуло, и я сказала себе: «С меня достаточно!» А теперь ты говоришь, что я веду себя по-детски.
— Нет, напротив. — Дженни подошла к холодильнику и стала искать там сливки. — Послушная девочка Плам вдруг начала вести себя неподобающим образом.
— Ты хочешь сказать, что я стала непослушной?
— Вот именно. — Дженни добавила сливок в обе чашки. — Ты была застенчивой послушной девочкой, которая стала застенчивой послушной женщиной, создающей сильные и мощные картины, но по-прежнему поступающей так, как ей велят. Я знала, что рано или поздно это должно закончиться, но почему это случилось именно сейчас?
— Я устала оттого, что со мной обращаются, как с ребенком, — взорвалась Плам. — И хочу, чтобы Бриз понял, что не все в моей жизни подвластно его контролю. И себе я хочу доказать, что имею право на серьезное отношение к моей персоне.
— И только поэтому ты идешь наперекор Бризу? Уж не подсознательная ли это месть? — С чашками в руках Дженни вошла в гостиную, где Плам теперь нервно расхаживала перед окнами.
— Месть? За что?
— Мы никогда не говорили на эту тему, но я не поверю, что ты не знаешь. Если уж ты собираешься затеять скандал с Бризом, то почему бы не выбрать более выигрышную для себя ситуацию?
Плам уставилась на Дженни.
— Что ты имеешь в виду?
— Жена всегда узнает последней, Плам. — Дженни устало отвела от отекшего и бледного лица прядь своих темно-желтых волос.
— На что ты намекаешь, Дженни?
— Лулу никогда не позволяла мне говорить тебе об этом. Она не позволяет также говорить и о женщинах Джима, боится, что тебе это причинит боль. — Дженни посмотрела в глаза Плам. — Но я бы на твоем месте не стала обманывать себя. Хотя я всегда чувствовала, что тебе все известно, просто ты не хочешь посмотреть правде в глаза. Так что, если ты и действительно решила перестать быть ребенком, то самое время узнать то, что всем остальным известно уже многие годы. Если не я, то кто еще скажет тебе?
Плам побледнела и осторожно поставила чашку на подоконник.
— Ладно, говори.
Дженни посмотрела прямо в широко раскрытые фиалковые глаза Плам.
— У Бриза любовная интрижка. У него всегда есть какой-нибудь любовный роман. Каждому в Лондоне известны его похождения. Сейчас он с той южноамериканкой, которая была у вас перед Рождеством, да, да, та самая, неуклюжая, с ужасными ногами. Замужем за богачом, который покупает картины у Бриза.
— Миранда Фуэте? Я не могу поверить в это!
— Они каждый день завтракают вместе, а затем возвращаются в ее апартаменты в «Кларидж».
— Я должна проверить это. — Плам схватила свою сумочку, порылась в ней трясущимися руками в поисках записной книжки и нетвердой походкой добралась до столика с телефоном.
Секретарша Бриза сказала ей, что он уже ушел на ленч, — нет, она не знает куда, — и появится только к концу дня.
Бриз был человеком с устоявшимися привычками. Она обзвонила все рестораны, где торговцы картинами обычно угощали своих клиентов: «Каприс», «Маркс Клаб», «Гарриз Бар». Затем попытала счастья в «Одинз» и «Айви». И наконец сообразила, где может быть Бриз.
В зале испанского ресторана «Ле Бахия» тихо играла гитара. Плам подождала, пока ее глаза привыкнут к полумраку, и направилась к уединенному кабинету, почти полностью скрытому от остальной части зала, куда Бриз приводил ее в первые дни их знакомства. Она почувствовала запах паэллы с шафраном и сильный аромат жареного молочного поросенка. И тут же зажала рот, чтобы сдержать подступившую тошноту.
Небольшие золоченые часы в виде четверки запряженных лошадей, стоящие на камине в спальне, пробили восемь. Бриз стоял перед полыхающим огнем, расставив ноги, и не мигая смотрел на жену. Он не помнил, чтобы она когда-либо перечила ему, не говоря уже о том, чтобы орать на него. Бывало, конечно, они ссорились, как и все семейные пары, но лишь по пустякам.
Плам ходила туда-сюда.
— Конечно же, ты не видел меня. Бриз! Там никто ничего не видит — поэтому туда и ходят в подобных случаях. И не пытайся целомудренно протестовать, что ты, мол, всего-навсего завтракал с женой клиента. Я не дам тебе такой возможности! — Она повернулась к нему лицом. — Итак. Я засекла тебя в ресторане и ждала на улице в такси, потом поехала за тобой в «Кларидж». Сидела в холле, караулила, делая вид, что читаю газету. Ты спустился вниз только к пяти часам! Когда ты возвращался пешком на Корк-стрит, я шла сзади.
— Ты явно помешалась, изображая из себя детектива! — прорычал Бриз. — Да, я пригласил жену клиента на ленч, но это еще не значит, что я изменяю тебе…
— Ты уже пел эту песенку две минуты назад… Нет, я не буду говорить тише!.. Мне наплевать на прислугу!
Бриз подергал мочку левого уха — верный признак волнения. Он понял, что дальше упираться не было смысла, сцена ревности и так уже тянулась два часа.
— Послушай, там не было ничего серьезного…
— Это мне решать. И я считаю, что это серьезно.
— Я очень сожалею, Плам. — В голосе Бриза зазвучало раскаяние. — Этого больше не случится, дорогая, я обещаю. — Он придвинулся к ней. — Я действительно очень сожалею. Я поступил неразумно. — Он протянул к ней руки. — Я был круглым дураком, я признаю это и обещаю загладить свою вину. Я…
— Перестань болтать, как в старом кино!
Стремительным движением Бриз привлек ее к себе и, крепко прижав к груди, быстро зашептал, что он ее любит, уважает, почитает и что он уверен — они забудут случившееся и все начнут сначала. Он наклонился и поцеловал ее рыжий затылок, наклонился ниже и прильнул губами к ее уху, затем принялся водить по нему языком, зная, как это возбуждает ее.
Маленький кулачок Плам резко ударил его поддых. Бриз замычал и выпустил ее из своих объятий. Она отскочила к камину.
— Скажи спасибо, что я не поддала тебе коленом куда следует. — Эта мысль приходила в голову, но ей не хватило храбрости.
— Плам, ну сколько это будет еще продолжаться? Я хочу сказать, не пора ли прерваться, чтобы выпить чего-нибудь, как это делается в старом кино? — Бриз успел увернуться, и маленькие золоченые часы ударились в стену за его головой. — Эй, да ты могла разнести мне голову?
— Ты же не относишься к этому серьезно?
— Отношусь! Отношусь! — Боже, что еще она хочет услышать от него?
Схватив серебряный подсвечник с камина, Плам заметила бриллиант, блеснувший на ее пальце. Она отпустила подсвечник и, расплакавшись, стала стягивать кольцо.
Бриз, уже приготовившийся к тому, что теперь в него полетит подсвечник, принялся умолять ее:
— Не делай глупостей. Не надо никаких глупых девичьих жестов, пожалуйста.
Сквозь слезы, которые ручьем текли по щекам, Плам глядела на него свирепым взглядом.
— Не беспокойся. Я его не выброшу, я только хочу вернуть его тебе.
— О боже, Плам. Я в самом деле раскаиваюсь. Пожалуйста, дорогая, не плачь. О боже, мне и вправду жаль…
Плам уже рыдала в полную силу, закрыв лицо руками.
Бриз осторожно приблизился к ней. Так же осторожно обнял ее и, прижав к себе, бормотал какие-то слова, пытаясь успокоить ее, не забывая виниться.
Плам шмыгала носом, прижавшись к колючему твиду его пиджака. Кто еще — кроме Бриза — мог понять, как ей горько от такого предательства?
Но сколько их было у него? Она представила, как широкий и сильный рот Бриза тянется к совершенным анонимным полным грудям, увидела, как его длинные и изящные руки подхватывают под колени пару стройных анонимных ножек, а вот уже его стройные бедра ритмично покачиваются на чьем-то белом теле, она увидела, как их возбуждение перерастает в неистовство по мере того, как Бриз все сильнее вдавливается в красивое анонимное тело…
Тут она не выдержала и пнула-таки его коленом.
Прошло пять дней. Плам все еще не разговаривала с Бризом. На ночь он отправлялся в спальню для гостей на первом этаже. Экономка Сандра, от которой не укрылась вспыхнувшая между ними вражда, демонстрировала крайнюю степень невмешательства, подобно наблюдателям ООН. Плам подозревала, что в мечтах она вновь владела холостяцким хозяйством Бриза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57