купить унитаз без бачка
Входи.
– Вы виделись с ним, Эми?
– Да, девочка моя, виделась. Ты присядь.
– Нет, Эми, нельзя. Я не могу ждать. Где он?
– Говорю тебе, сядь! – Она силой усадила ее и приказала: – Отдышись и послушай меня.
– Сперва скажите, далеко ли он собрался. Я хочу…
– Я знаю, чего ты хочешь: найти его и быть с ним. Тогда слушай. Он заглянул ко мне около часа назад и пробыл считанные минуты. Только с козел – и снова обратно. Он был сам не свой, но я заставила его выпить кружечку пивка и вытянула из него, сколько сумела. Его решили испытать, но с него довольно. Слишком много испытаний на его долю: сперва эта неприятность с Легренджем, потом ты. С тобой он нахлебался по уши. Да еще отсидка в Дарэме! Едва он выходит из тюрьмы, как вы требуете, чтобы он предоставил тебе время на размышление, чтобы ты решила, хочешь остаться с ним или нет.
– Я тут совершенно ни при чем, Эми! Я знать ничего не знала. Я была поражена, я чуть с ума не сошла, когда узнала, что он уехал! Он не поставил меня в известность.
– Знаю. Он тоже знает, что тебя обошли, но в глубине души по-прежнему сомневается в тебе, так что ты уж постарайся излечить его от сомнений.
– Обязательно постараюсь! Знать бы только, куда он подевался! Вам это известно, Эми? Известно?
– Более-менее. Только он велел сказать тебе, если ты объявишься, чтобы ты возвращалась и ждала его через неделю. Он приедет за ответом. Только мне сомнительно, что так и будет: чем дальше он отъедет, тем меньше у тебя надежды. Я знаю Мануэля, он странный человек. Прямой и честный, но со странностью. У него свои правила. Он сказал, что поедет в Дарлингтон и что ни разу не остановится за ночь, а сам покатил не к перекрестку, а во-он туда. Вот я и думаю: не решил ли он заночевать на поле старого Джекоба?
– Поле старого Джекоба?
– Тебе оно знакомо как «Колокольчики», но принадлежит та земля старому Джекобу, фермеру из Пелоу. Путь туда неблизкий, так что на твоем месте я бы захватила фонарь. Далеко ли уйдешь в такую темень без фонаря?
Вместо ответа Аннабелла подскочила, как на пружине. Эми продолжала:
– Путь займет с полчаса, это миля с чем-то. Если его там не окажется, возвращайся сюда. Обещаешь?
– Да, Эми. Обязательно! Я не стану бродить ночь напролет, но завтра возобновлю поиски: уеду на поезде в Хексэм и буду искать там.
– И то верно. Но пока ты здесь, возьми вот это. – Она дала Аннабелле зажженный фонарь и, послюнив пальцы, сплющила свечу под горящим фитилем. – Так светлее. Если ты не вернешься через два часа, я пойму, что ты его нашла. Но дальше не заходи, поняла?
– Не буду, Эми. – Она нагнулась, поцеловала старушку и сказала: – Спасибо вам, Эми, за вашу доброту. Прямо не знаю, что бы я без вас делала.
– Ступай, ступай! – Эми подтолкнула ее к двери. – Учти, я буду ждать. Возвращайся не позднее чем через два часа. Не замерзнешь?
– Спасибо, Эми, мне тепло. До свидания.
– До свидания, девочка.
Аннабелла шагнула в темноту, уповая на свет фонаря. Ветер гнул стонущие деревья, дорогу ей перебегали непонятные существа. Один раз она едва не вскрикнула, когда прямо перед ней из темноты вынырнул зверь, которого она ради собственного спокойствия решила принять за заблудившуюся овечку. На самом деле ей не было страшно Она боялась одного – не найти на лугу фургона.
Эми сказала, что ей надо будет пройти милю с небольшим, однако на самом деле здесь были все две мили и еще немножко. Когда в свете фонаря блеснул придорожный пруд, она поняла, что цель близка. Именно благодаря этому пруду путники любили останавливаться на лугу на ночлег. Пастбище было обнесено стеной с одним проемом. В проеме она подняла фонарь повыше и с облегчением увидела привязанного к дереву Добби. Рядом чернел фургон.
Изнутри не доносилось ни звука, окошко не было освещено, зато из трубы вился легкий дымок. Она поднялась по ступенькам, открыла дверь и снова подняла фонарь повыше. Свет упал на кровать и простертого на ней Мануэля. Он приподнялся на локте, недоуменно мигая.
– Аннабелла!.. – Он вскочил. – Боже, среди ночи!
– Мануэль, Мануэль! – Она поставила фонарь и кинулась ему в объятия, всхлипывая: – Зачем ты уехал? Как ты мог меня оставить? Тебе следовало понять… Неужели ты до сих пор не понял? – Она заглянула ему в лицо, с которого стремительно сходила угрюмая маска.
– Аннабелла, Аннабелла!.. – только и сумел он произнести. Сжав ее лицо ладонями, он добавил: – Какое безумие – искать меня в темноте!
– Ты сам виноват, – сказала она еще не окрепшим голосом. – Со мной действительно могла бы приключиться беда… – Она покачала головой. – Ты бы потом мучился угрызениями совести, что принудил меня к этому. Когда я не нашла тебя в поле, я едва не сошла с ума. Хоть это ты понимаешь?
Он разглядывал ее в свете фонаря. Потом, кивнув, ответил:
– Да, теперь я понимаю все, что хочу понимать…
– Следующее «понимаю» он скорее выкрикнул, чем произнес, после чего прижал ее к себе и поцеловал. Простояв так какое-то время, они повалились на кровать. Он со смехом расстегнул ее плащ и обнаружил под ним синее бархатное платье с пятном от пива, в которое с наслаждением зарылся лицом.
Потом, воплощая свою давнюю мечту, он снял с нее один за другим все предметы ее туалета – так поступает счастливый муж в брачную ночь. Их тела слились, как способны только слиться тела двух любящих людей. Когда все закончилось, она не застыла в его объятиях, а дала волю рыданиям. В утешение он шептал ей слова, каких она никогда еще от него не слышала: «дорогая», «красавица», «любимая», а она знай себе рыдала. Он был уверен, что это не повод для тревоги: у некоторых женщин слезы служат доказательством счастья, ибо их переполняет восторг, к которому они так долго стремились.
Наплакавшись вволю, она неуверенно засмеялась; потом они доели все, что осталось от ужина, умяв до последней крошки хлеб и свиное сало и выпив напиток, который Эми успела сунуть в фургон. А потом они снова забылись в упоении любви, после которого наступил сон, продлившийся до зари…
Когда солнце осветило землю, Мануэль впряг Добби в фургон, поднял Аннабеллу на руки, поцеловал и усадил на козлы. Устроившись рядом, он направил коня к проему в стене. Путь их лежал в сторону Дарлингтона, к Карпентеру.
Первую милю они проехали, то смеясь, то болтая; потом Мануэль почему-то посерьезнел и сделался настолько молчалив, что Аннабелле пришлось заглянуть ему в лицо и спросить:
– Что-то случилось? – Они были теперь так близки, что она почти угадывала его мысли. – Ты о чем-то сожалеешь?
– Да, сожалею, – кивнул он, глядя на дорогу. – Мне жаль ее.
– Маму?
– Да. Маму… – Он чуть улыбнулся. – Разве тебе ее не жаль?
– Я тоже жалею ее, Мануэль. – Теперь и Аннабелла смотрела прямо перед собой. – До глубины души. Но, дай ей волю, она бы нас разлучила. Вчера, не найдя тебя и потеряв над собой контроль, я бросила ей в лицо страшные слова…
– Вот как? Что же ты ей сказала?
– Что возненавижу ее, если не найду тебя.
– Напрасно ты так!
– Да, я погорячилась. Она была так добра ко мне! Но для меня важнее всего ты, и я не покривила душой, когда пригрозила, что возненавижу ее, если она нас разлучит.
– Но этого не произошло. – Он взял поводья одной рукой, а другой обнял ее за талию, привлекая к себе. Его лицо стало серьезно. – Мне есть за что ее благодарить: если бы мы еще вчера остались вместе, я продолжал бы сомневаться в тебе. Да, это так. Можешь качать головой. В сердце у меня шевелилось бы сомнение. Только теперь я вправе сказать, что ни мужчина, ни дьявол, ни сам Господь Бог не смогут поколебать мою веру в тебя.
– Мануэль, дорогой Мануэль! – Она потерлась щекой о его плечо.
На повороте он потянул за правые поводья. Добби замедлил шаг и стал неторопливо поворачивать назад. Фургон описал круг. Встрепенувшись, Аннабелла воскликнула:
– Что ты делаешь?!
– Возвращаюсь. Мы едем обратно.
– Но, Мануэль…
– Пошел, Добби, пошел! – Глядя на холку послушного коня, он объяснил: – Теперь она мне не опасна. Разлучить она нас больше не в силах, как бы ни старалась. Я знаю, что, куда бы я ни направился, ты последуешь за мной. Это значит, что можно и вернуться. Хочу уведомить вас, миссис Мендоса… – Он с усмешкой посмотрел на нее. – Я принял решение заняться ее стекольным заводом.
– Мануэль, Мануэль! – Она рассмеялась, не боясь широко открывать рот.
– Да, именно этим я и займусь, миссис Мендоса: запущу новый стекольный завод. Но это еще не все…
– Успокойся, Мануэль.
– Не успокоюсь, пока не скажу всего. Ты слушай, иначе, чего доброго, неправильно меня поймешь. Я буду стараться расположить ее к себе.
На это Аннабелла ответила совершенно неприличным приступом веселья. Мануэль продолжил:
– Расположить к себе миссис Розину Легрендж – нелегкая задача. По сравнению с этим добиться твоей благосклонности было детской забавой. Но я не отступлю. – Перейдя с шутливого тона на серьезный, он объяснил: – Она очень одинока. Без тебя она совсем зачахнет. Вчера, когда она дала нам решительный бой, я это ясно понял. Она одолела меня именно своим одиночеством. Одиночество – тягчайшая кара. Одинокий мужчина вянет на корню, а женщина и подавно.
Она опять положила голову ему на плечо и со слезами в голосе прошептала:
– Даже если бы я не любила тебя раньше, Мануэль Мендоса, то смогла бы полюбить уже за одни эти слова.
– Пошел, Добби, пошел!
Да будет навеки благословенна твоя память, Марджи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Вы виделись с ним, Эми?
– Да, девочка моя, виделась. Ты присядь.
– Нет, Эми, нельзя. Я не могу ждать. Где он?
– Говорю тебе, сядь! – Она силой усадила ее и приказала: – Отдышись и послушай меня.
– Сперва скажите, далеко ли он собрался. Я хочу…
– Я знаю, чего ты хочешь: найти его и быть с ним. Тогда слушай. Он заглянул ко мне около часа назад и пробыл считанные минуты. Только с козел – и снова обратно. Он был сам не свой, но я заставила его выпить кружечку пивка и вытянула из него, сколько сумела. Его решили испытать, но с него довольно. Слишком много испытаний на его долю: сперва эта неприятность с Легренджем, потом ты. С тобой он нахлебался по уши. Да еще отсидка в Дарэме! Едва он выходит из тюрьмы, как вы требуете, чтобы он предоставил тебе время на размышление, чтобы ты решила, хочешь остаться с ним или нет.
– Я тут совершенно ни при чем, Эми! Я знать ничего не знала. Я была поражена, я чуть с ума не сошла, когда узнала, что он уехал! Он не поставил меня в известность.
– Знаю. Он тоже знает, что тебя обошли, но в глубине души по-прежнему сомневается в тебе, так что ты уж постарайся излечить его от сомнений.
– Обязательно постараюсь! Знать бы только, куда он подевался! Вам это известно, Эми? Известно?
– Более-менее. Только он велел сказать тебе, если ты объявишься, чтобы ты возвращалась и ждала его через неделю. Он приедет за ответом. Только мне сомнительно, что так и будет: чем дальше он отъедет, тем меньше у тебя надежды. Я знаю Мануэля, он странный человек. Прямой и честный, но со странностью. У него свои правила. Он сказал, что поедет в Дарлингтон и что ни разу не остановится за ночь, а сам покатил не к перекрестку, а во-он туда. Вот я и думаю: не решил ли он заночевать на поле старого Джекоба?
– Поле старого Джекоба?
– Тебе оно знакомо как «Колокольчики», но принадлежит та земля старому Джекобу, фермеру из Пелоу. Путь туда неблизкий, так что на твоем месте я бы захватила фонарь. Далеко ли уйдешь в такую темень без фонаря?
Вместо ответа Аннабелла подскочила, как на пружине. Эми продолжала:
– Путь займет с полчаса, это миля с чем-то. Если его там не окажется, возвращайся сюда. Обещаешь?
– Да, Эми. Обязательно! Я не стану бродить ночь напролет, но завтра возобновлю поиски: уеду на поезде в Хексэм и буду искать там.
– И то верно. Но пока ты здесь, возьми вот это. – Она дала Аннабелле зажженный фонарь и, послюнив пальцы, сплющила свечу под горящим фитилем. – Так светлее. Если ты не вернешься через два часа, я пойму, что ты его нашла. Но дальше не заходи, поняла?
– Не буду, Эми. – Она нагнулась, поцеловала старушку и сказала: – Спасибо вам, Эми, за вашу доброту. Прямо не знаю, что бы я без вас делала.
– Ступай, ступай! – Эми подтолкнула ее к двери. – Учти, я буду ждать. Возвращайся не позднее чем через два часа. Не замерзнешь?
– Спасибо, Эми, мне тепло. До свидания.
– До свидания, девочка.
Аннабелла шагнула в темноту, уповая на свет фонаря. Ветер гнул стонущие деревья, дорогу ей перебегали непонятные существа. Один раз она едва не вскрикнула, когда прямо перед ней из темноты вынырнул зверь, которого она ради собственного спокойствия решила принять за заблудившуюся овечку. На самом деле ей не было страшно Она боялась одного – не найти на лугу фургона.
Эми сказала, что ей надо будет пройти милю с небольшим, однако на самом деле здесь были все две мили и еще немножко. Когда в свете фонаря блеснул придорожный пруд, она поняла, что цель близка. Именно благодаря этому пруду путники любили останавливаться на лугу на ночлег. Пастбище было обнесено стеной с одним проемом. В проеме она подняла фонарь повыше и с облегчением увидела привязанного к дереву Добби. Рядом чернел фургон.
Изнутри не доносилось ни звука, окошко не было освещено, зато из трубы вился легкий дымок. Она поднялась по ступенькам, открыла дверь и снова подняла фонарь повыше. Свет упал на кровать и простертого на ней Мануэля. Он приподнялся на локте, недоуменно мигая.
– Аннабелла!.. – Он вскочил. – Боже, среди ночи!
– Мануэль, Мануэль! – Она поставила фонарь и кинулась ему в объятия, всхлипывая: – Зачем ты уехал? Как ты мог меня оставить? Тебе следовало понять… Неужели ты до сих пор не понял? – Она заглянула ему в лицо, с которого стремительно сходила угрюмая маска.
– Аннабелла, Аннабелла!.. – только и сумел он произнести. Сжав ее лицо ладонями, он добавил: – Какое безумие – искать меня в темноте!
– Ты сам виноват, – сказала она еще не окрепшим голосом. – Со мной действительно могла бы приключиться беда… – Она покачала головой. – Ты бы потом мучился угрызениями совести, что принудил меня к этому. Когда я не нашла тебя в поле, я едва не сошла с ума. Хоть это ты понимаешь?
Он разглядывал ее в свете фонаря. Потом, кивнув, ответил:
– Да, теперь я понимаю все, что хочу понимать…
– Следующее «понимаю» он скорее выкрикнул, чем произнес, после чего прижал ее к себе и поцеловал. Простояв так какое-то время, они повалились на кровать. Он со смехом расстегнул ее плащ и обнаружил под ним синее бархатное платье с пятном от пива, в которое с наслаждением зарылся лицом.
Потом, воплощая свою давнюю мечту, он снял с нее один за другим все предметы ее туалета – так поступает счастливый муж в брачную ночь. Их тела слились, как способны только слиться тела двух любящих людей. Когда все закончилось, она не застыла в его объятиях, а дала волю рыданиям. В утешение он шептал ей слова, каких она никогда еще от него не слышала: «дорогая», «красавица», «любимая», а она знай себе рыдала. Он был уверен, что это не повод для тревоги: у некоторых женщин слезы служат доказательством счастья, ибо их переполняет восторг, к которому они так долго стремились.
Наплакавшись вволю, она неуверенно засмеялась; потом они доели все, что осталось от ужина, умяв до последней крошки хлеб и свиное сало и выпив напиток, который Эми успела сунуть в фургон. А потом они снова забылись в упоении любви, после которого наступил сон, продлившийся до зари…
Когда солнце осветило землю, Мануэль впряг Добби в фургон, поднял Аннабеллу на руки, поцеловал и усадил на козлы. Устроившись рядом, он направил коня к проему в стене. Путь их лежал в сторону Дарлингтона, к Карпентеру.
Первую милю они проехали, то смеясь, то болтая; потом Мануэль почему-то посерьезнел и сделался настолько молчалив, что Аннабелле пришлось заглянуть ему в лицо и спросить:
– Что-то случилось? – Они были теперь так близки, что она почти угадывала его мысли. – Ты о чем-то сожалеешь?
– Да, сожалею, – кивнул он, глядя на дорогу. – Мне жаль ее.
– Маму?
– Да. Маму… – Он чуть улыбнулся. – Разве тебе ее не жаль?
– Я тоже жалею ее, Мануэль. – Теперь и Аннабелла смотрела прямо перед собой. – До глубины души. Но, дай ей волю, она бы нас разлучила. Вчера, не найдя тебя и потеряв над собой контроль, я бросила ей в лицо страшные слова…
– Вот как? Что же ты ей сказала?
– Что возненавижу ее, если не найду тебя.
– Напрасно ты так!
– Да, я погорячилась. Она была так добра ко мне! Но для меня важнее всего ты, и я не покривила душой, когда пригрозила, что возненавижу ее, если она нас разлучит.
– Но этого не произошло. – Он взял поводья одной рукой, а другой обнял ее за талию, привлекая к себе. Его лицо стало серьезно. – Мне есть за что ее благодарить: если бы мы еще вчера остались вместе, я продолжал бы сомневаться в тебе. Да, это так. Можешь качать головой. В сердце у меня шевелилось бы сомнение. Только теперь я вправе сказать, что ни мужчина, ни дьявол, ни сам Господь Бог не смогут поколебать мою веру в тебя.
– Мануэль, дорогой Мануэль! – Она потерлась щекой о его плечо.
На повороте он потянул за правые поводья. Добби замедлил шаг и стал неторопливо поворачивать назад. Фургон описал круг. Встрепенувшись, Аннабелла воскликнула:
– Что ты делаешь?!
– Возвращаюсь. Мы едем обратно.
– Но, Мануэль…
– Пошел, Добби, пошел! – Глядя на холку послушного коня, он объяснил: – Теперь она мне не опасна. Разлучить она нас больше не в силах, как бы ни старалась. Я знаю, что, куда бы я ни направился, ты последуешь за мной. Это значит, что можно и вернуться. Хочу уведомить вас, миссис Мендоса… – Он с усмешкой посмотрел на нее. – Я принял решение заняться ее стекольным заводом.
– Мануэль, Мануэль! – Она рассмеялась, не боясь широко открывать рот.
– Да, именно этим я и займусь, миссис Мендоса: запущу новый стекольный завод. Но это еще не все…
– Успокойся, Мануэль.
– Не успокоюсь, пока не скажу всего. Ты слушай, иначе, чего доброго, неправильно меня поймешь. Я буду стараться расположить ее к себе.
На это Аннабелла ответила совершенно неприличным приступом веселья. Мануэль продолжил:
– Расположить к себе миссис Розину Легрендж – нелегкая задача. По сравнению с этим добиться твоей благосклонности было детской забавой. Но я не отступлю. – Перейдя с шутливого тона на серьезный, он объяснил: – Она очень одинока. Без тебя она совсем зачахнет. Вчера, когда она дала нам решительный бой, я это ясно понял. Она одолела меня именно своим одиночеством. Одиночество – тягчайшая кара. Одинокий мужчина вянет на корню, а женщина и подавно.
Она опять положила голову ему на плечо и со слезами в голосе прошептала:
– Даже если бы я не любила тебя раньше, Мануэль Мендоса, то смогла бы полюбить уже за одни эти слова.
– Пошел, Добби, пошел!
Да будет навеки благословенна твоя память, Марджи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49