– Что ж, на сегодня похороны откладываются. Давай воспользуемся этим.
– Пейдж, но с ней мы справимся.
До Аннабеллы долго доносилось их хихиканье. Она немного постояла на лестнице. Дом затих. Миссис Пейдж, должно быть, завтракает с дворецким у себя в комнате, остальные едят в кухне. Она осталась одна, и одиночество может продлиться весь день. От этой перспективы ее тело сделалось до странности легким, и она почувствовала себя счастливой, готовой прыгать до потолка, носиться по дому, даже кричать от восторга.
Под бой часов в холле, показывающих девять, она вышла в галерею. Дождь перестал, июньское солнце заставляло жмуриться. Вдоль всей глухой стены стояли стеклянные шкафы, а в них толстые книги в дорогих переплетах. В это утро Аннабелла сперва обратила внимание на них, а не на окно. Книжные шкафы были заперты. Мать объясняла ей, что эти книги по большей части посвящены истории стекла и его изготовлению и им нет цены.
Впрочем, не во всех книгах говорилось о стекле. Ей часто доводилось, забравшись на ступеньки, читать заглавия на корешках, демонстрируя матери свой ум. Пьесы и сонеты Вильяма Шекспира. Кто такой Шекспир?
Драматург и поэт. Но его сочинения предназначены для взрослых, она для них еще мала.
«Потерянный рай». Как рай мог потеряться, мама?
«Из-за дурных поступков человека. Когда люди поступают плохо, они теряют хорошее в жизни. Чем больше ты будешь читать Библию, тем лучше будешь понимать, как это получается».
Сегодня она захватила в галерею Библию и французскую книжку. Мать ежедневно писала ей письмецо по-французски, а она отвечала. Сегодняшнее письмо, адресованное «mon cher enfant», было бесхитростным: «Желаю тебе счастливого дня. Твоя любящая мама».
Прежде чем уехать, мать задала ей задание: попробовать перевести на французский кусочки из «библейского пирога». Неважно, сколько ошибок она сделает. Вряд ли их будет много – она отлично успевала по французскому.
Они с матерью много разговаривали по-французски. Она уже не помнила, когда это началось. Не помнила она и того давнего времени, когда не умела читать и писать. Мать говорила ей, что она очень умная девочка.
Под обложкой Библии лежала карточка, озаглавленная «Библейский пирог». Пирог состоял из следующих компонентов:
«– 4 1/2 чашки 3 Царств 4, 22.
– 1 1/2 чашки Судей 5, 25, последнее предложение.
– 2 чашки Иеремии 6, 20, 2-я строфа.
– 2 чашки 1 Царств 30, 12, 2-я строфа.
– 2 чашки Наума 3, 12.
– 1 чашка Числа 17, 8.
– 1/2 чашки Судей 4,19, последнее предложение.
– 2 столовые ложки 1 Самуила 14, 25.
– специи по вкусу, 2 Летопись 9, 9.
– шесть Иеремии, 17, 11.
– щепотка Левита, 2, 13.
– 2 столовые ложки Амоса 4, 5 (порошок). Следуй предписаниям Соломона о том, как быть хорошей девочкой (Притчи 23, 14), – и пирог выйдет на славу».
Усевшись на обитый бархатом подоконник, протянувшийся под пятью окнами, она принялась за перевод. В 22-й строфе 4-й главы 3 Книги Царств говорилось: «Продовольствие Соломона на каждый день составляли: тридцать коров муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки». В 25-й строфе 5–1 главы Книги Судей она, опустив начало: «Воды просил он; молока подала она», – перевела только: «В чаше вельможеской принесла молока лучшего»
Когда она дошла до Первой книги Царств, в галерею заглянула Уотфорд.
– Как ваши дела, мисс Аннабелла?
– Хорошо, Уотфорд, благодарю.
– Хотите чего-нибудь? Пирожок? Кухарка испекла чудесные меренги.
– Спасибо, Уотфорд. Я бы запила их молоком. С неожиданной нежностью Уотфорд пригладила длинные волосы девочки и молвила:
– Так и сделаем, мисс.
Порой Уотфорд бывала с ней очень мила. Обычно это случалось тогда, когда она пребывала в хорошем настроении. Почему у людей не всегда хорошее настроение?
Черная дубовая дверь в противоположном конце галереи отворилась, заставив девочку оглянуться. Появился Константин с большой стопкой грязного белья, завернутого в простыню. Проходя мимо нее, он широко улыбнулся и сказал:
– С добрым утром, мисс.
– Доброе утро, Константин.
Константин всегда ей улыбался, всегда с ней заговаривал. Он ей нравился, но приходилось это скрывать, потому что матери этот черный был не по душе. Она называла его черным, хотя черными у него были разве что волосы.
После того как Константин прошествовал по галерее в обратном направлении и исчез за черной дубовой дверью, а Уотфорд принесла ей молоко с меренгами, Аннабелла испытала чувство, полностью противоположное тому, с каким она сюда вошла. Ее охватила вялость, какая-то тяжесть. Она не знала, что это чувство зовется скукой, зато знала точно, что оно ей не нравится. Она потеряла интерес к уроку и выглянула в окно, даже забралась на подоконник, чтобы было лучше видно. Тут она и увидела детей.
Она поняла, что это дети, потому что ростом они походили не столько на садовников, сколько на кроликов; подобно кроликам они, то и дело пугаясь, исчезали в живой изгороди, окружавшей сад. Когда они в очередной раз пропали из виду, Аннабелла прошептала:
– Только бы они вернулись!
Она почти не виделась с детьми с тех пор, как у них ужинал ее кузен Стивен, а это было уже несколько недель тому назад. К тому же Стивена нельзя отнести к детям, он уже вполне взрослый. Ему 14 лет, он учится в школе, даже ночует там. Когда она сказала ему, что это, должно быть, здорово, он рассмеялся. Кузен Стивен ей понравился, даже очень. Он был ласковый, почти как ее мама. Мама говорила, что его отец, ее единственный брат, который уже умер, был такой же, как Стивен, мягкий во всех своих проявлениях; еще она добавила, что Господь всегда прибирает тех, кто Ему особенно любезен, в молодом возрасте.
Сейчас она видела в саду настоящих детей. Она резво соскочила с подоконника, подбежала к дубовой двери и сняла с полки подзорную трубу. Ей не запрещалось пользоваться подзорной трубой. Мать иногда говорила: «Хочешь поиграть в подзорную трубу?» Глядя в нее, можно было приблизить птиц на ветках дальних деревьев к окнам галереи. Сейчас она, снова вскарабкавшись на подоконник, поднесла к правому глазу окуляр длинной, тяжелой трубы, зажмурила левый глаз и навела прибор на сад. Теперь она видела детей так ясно, словно они резвились у нее под самым носом. Их было трое: две девочки и мальчик. Все трое были без чулок. Обуты ли они, она разглядеть не могла, так как они бегали по высокой траве. Обтрепанные платья девочек едва прикрывали коленки, у мальчика одна штанина брюк была гораздо короче другой.
Устав держать трубу, Аннабелла была вынуждена ее опустить. Передохнув, она опять вернулась к своему занятию и на этот раз увидела, как девочка помладше сует себе в рот клубнику. Она не тратила времени на отрывание стебельков, а просто срывала ягоды с куста и тут же их съедала. Мальчик клал ягоды себе в фуражку, а потом ссыпал их в фартук старшей девочки. Эта картина вернула Аннабелле недавнее хорошее настроение: ей опять захотелось соскочить с подоконника, пуститься вприпрыжку, пересечь парк и достичь пруда и клубничного поля у кромки фруктового сада.
Сколько уйдет времени, чтобы добежать до них? Минут пять, а то и меньше, если она не станет огибать свалку. Однако ей не разрешалось гулять по свалке; даже Уотфорд не позволяла ей заходить дальше дорожки, на которой они играли в прятки. Но так можно вдвое сократить путь; поздоровавшись с детьми, она очень быстро вернется назад.
Не останавливаясь больше, чтобы не тратить время на напрасные раздумья, она выбежала из галереи и достигла лестницы. Там она задержалась, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь поблизости, и бросилась к задней лестнице. Она узнала о существовании этой лестницы в одну из материнских отлучек, так как Уотфорд в отсутствие госпожи пользовалась ей как кратчайшим путем на кухню.
Прежде чем открыть дверь, выходившую в боковой дворик, Аннабелла помедлила. Потом, слегка приоткрыв дверь, она просунула голову в щель и удостоверилась, что за ней никто не следит. Голоса, доносившиеся из конюшни, ее не спугнули. Дальше она понеслась, как на крыльях: сначала по дорожке, потом налево, в сторону свалки.
Свалка оказалась участком, испещренным ямами и буграми. Ей сразу стало ясно, почему ее сюда не пускают. Зажав нос и втянув голову в плечи, она пустилась бежать еще быстрее. Путь ей преградил ручей, по руслу которого отводилась из прудов лишняя вода и который только двадцать лет назад, когда был вырыт колодец, перестал служить главным источником воды для усадьбы. За ручьем она взобралась на холмик и, остановившись на вершине, посмотрела вниз. Дети уже закончили сбор ягод и теперь, сидя под изгородью, уписывали их что было мочи.
Ей не хотелось их пугать, поэтому она достигла сада, не заходя за изгородь. Только потом, воспользовавшись той же дырой, в которую проникли в сад они, она показалась им на глаза, еще издали начав широко улыбаться.
Члены троицы по-разному отреагировали на неожиданность. Мальчишка нырнул головой вперед в густую изгородь, надеясь спрятаться, младшая девчонка заголосила, старшая в страхе застыла, неспособная сдвинуться с места или заговорить – так ее напугало появление девочки одного с ней возраста, в шелковом платьице со множеством ленточек.
– Вам нравится клубника?
От звука ее голоса и смысла ее слов мальчик перестал барахтаться в кустах, малышка прекратила рев, а девочка постарше пришла в себя.
– Хотите, я помогу вам собирать ягоды?
– Ты кто?
Она привыкла к говору северян, но невнятную речь девочки все равно оказалось трудно разобрать. Мальчик задал более понятный вопрос:
– Откуда ты?
– Ты спрашиваешь, здесь ли я живу? Да. – Она наклонила головку в учтивом поклоне. – Меня зовут Аннабелла Легрендж.
Мальчик и девочки переглянулись; потом, пристально глядя на Аннабеллу, мальчик гнусаво осведомился:
– Говоришь, нам можно немного собрать?
– Да, конечно, сколько хотите! Они – то есть слуги – и так объедаются клубникой. Уотфорд говорит, что ею кормят свиней. – Она приветливо улыбнулась. До чего приятно было беседовать со сверстниками!
Три пары глаз остались прикованными к ней, поэтому она добавила:
– Я бы вам помогла, но мне пора назад. Я делаю уроки. – Она предпочла такое объяснение признанию, что Уотфорд может ее хватиться.
Они так и не обрели дар речи, и она спросила:
– Откуда вы?
Мальчик и девочки опять переглянулись, и мальчик ответил:
– Из деревни Розиера.
– А-а, деревня мистера Розиера! Я через нее проезжала. Мой папа знаком с мистером Розиером.
– Мы тоже. – Ответ последовал мгновенно и был настолько горек, что голос мальчика прозвучал по-взрослому. Аннабелла сразу рассталась со своей беззаботностью и спросила:
– Вы голодны?
Теперь ей ответила девочка:
– Да, мисс, все время. Из-за забастовки нас морят голодом. Сейчас у хозяина работают ирландцы.
Аннабелла не поняла этого ответа. Ей было ясно одно: на нее смотрели три пары голодных глаз. Она никогда прежде не видела подобных лиц; даже когда выезжала с матерью в карете и видела бедняков, те выглядели не так, как эти дети. Она тихо ответила:
– Вы бы зашли в дом и попросили у кухарки поесть. Уверена, она бы вас накормила.
Голос мальчика, по-прежнему горестный, звучал теперь неуверенно:
– К той черной двери лучше не подходить без пенни в кулаке.
– Пенни?
– Да, за еду надо платить. А у нас нет ни гроша. Она шагнула к ним, и они дружно отпрянули к изгороди.
Она сказала:
– Вы говорите, что должны заплатить кухарке пенни, чтобы она вас накормила?
– Да, даже отбросами.
– Я обедаю в три часа, – задумчиво проговорила Аннабелла. – Потом у меня отдых. Может, вы подойдете в половине пятого? Я вынесу вам остатки своего обеда. – Не получив ответа, она продолжила: – Если я опоздаю, а вы не сможете больше ждать, то я оставлю еду… – Она оглянулась и указала на то место в живой изгороди, куда недавно пытался забиться мальчишка. – Вот здесь. Я заверну ее в салфетку. А теперь мне пора. – Она помялась и оглядела всех троих. – До свидания.
Дети ничего не сказали ей в ответ. Она отвернулась, пролезла в дыру, забралась на холмик, спустилась с другой стороны, оставила позади ручей и свалку и вернулась в дом тем же путем, каким его покинула. Все это расстояние она преодолела не бегом, а шагом, хотя ее могли заметить. По дороге не встретила ни души и, только открыв дверь галереи, увидела Уотфорд.
Та стояла, закрыв лицо руками, повернувшись к дубовой двери. Появление Аннабеллы напугало ее так же, как только что троих детей; она схватила девочку за плечи, словно собираясь встряхнуть, но вместо этого еле слышно пробормотала:
– Куда вы подевались?
Мать учила дочь, что врать нехорошо. Если правду сказать невозможно, лучше промолчать. Но сейчас не подходило ни то, ни другое. Настал момент прибегнуть к… как это называется?.. к дипломатии.
– Я ходила в туалет, – ответила она, – а потом захотела взять другую книжку. – Она догадалась, что лучше назвать сразу два места. – Простите, что я вас напугала.
– Вы сами ходили в туалет? Вы не испачкались? – Уотфорд развернула ее, словно желая найти у нее на подоле свидетельства неопрятности.
– Конечно, нет, Уотфорд!
Уловив в ответе подопечной негодующие нотки, Уотфорд улыбнулась, перевела дух и сказала:
– Какое там, ведь вы славная девочка! Ну и перепугалась я! Не могла вас найти, и все тут! Я бросилась в класс, в детскую, но вас нигде не оказалось.
– Я… Я пошла по длинному коридору. Мне нравится рассматривать там картины. – Дипломатия оказалась совсем нетрудным делом; главное заключалось в том, чтобы проявлять… как это?.. изобретательность. Она спросила: – Как вы думаете, Уотфорд, можно мне еще меренгу? Или две?
– Господи, мисс, сколько угодно! Сейчас принесу. Кухарка очень обрадуется, что они вам понравились.
– Передайте кухарке, что понравились, даже очень. Знаете, Уотфорд, если вам попадется яблоко или еще какой-нибудь фрукт, то захватите и его. До обеда еще так долго!
– Что вы, мисс! – Уотфорд наклонилась и заглянула ей в личико. – Я принесу вам все, что вы попросите. Хотите целый поднос?
– О, да, Уотфорд! Большое вам спасибо!
Спустя несколько минут Уотфорд втолковывала кухарке, воздев для убедительности руки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49