– Сама? – удивленно переспросил он.
– А как же! – Она горделиво покивала. – Гляди, я сама сшила это лоскутное покрывало и занавески с ручной вышивкой. – Она торжественно приподняла край занавески, потом снова кинулась ему на грудь, бормоча сквозь рыдания: – О Мануэль, мне приходилось заполнять делами каждый час, каждую минуту, иначе я бы сошла с ума. А теперь расскажи мне… – Она понизила голос. – Как тебе было там?
Он, качая головой, смотрел на ее руки, стиснутые его ладонями.
– Сидеть взаперти – это все равно что лежать в могиле. Я был мертвецом и одновременно мучился, потому что никак не мог прогнать из головы мысли о тебе. Но по-своему там было не так уж плохо: мы дробили камни и сшивали парусное полотно – не работа, а отдых по сравнению с тем, что мне приходилось делать раньше. Но я не отказался бы работать по двадцать три часа в сутки, лишь бы видеть по ночам звездное небо над головой, лишь бы рядом была ты. Был момент, когда я чуть не лишился рассудка и уже приготовился совершить побег, но вовремя сообразил, что меня все равно поймают и опять бросят в застенок. Тогда я решил быть паинькой, и это, как видишь, принесло плоды.
– Милый!.. – Она потерлась щекой о его рукав и спросила: – Ты голоден?
– Вообще-то я бы не прочь перекусить. Меня выпустили в восемь утра, и с тех пор я в пути.
– Неужели ты все это время ничего не ел? – Она вскочила. – Оставайся здесь, я мигом. Обещай, что никуда не денешься!
– Обещаю. – Он устало обнял ее и прижался головой к ее груди, повергнув ее в трепет. Нежно поцеловав его, она сказала:
– Приляг и отдохни минут десять. Я принесу тебе поесть.
Он послушался. Но его мозг не отдыхал, он повторял про себя те же слова, что и все время заключения, только уже без знака вопроса: «Она пойдет за мной». Им ее не удержать. Она сама себе хозяйка. Наконец-то она превратилась в самостоятельную женщину… Эта приятная мысль окончательно его успокоила, и он погрузился в глубокий сон.
Прибежав в коттедж, Аннабелла снова предстала перед Розиной.
– Ты позволишь мне отнести ему поесть? – отчужденно спросила она.
Розина, пряча тревогу, пробормотала:
– Разумеется, Аннабелла! Прости меня, но что поделать – врожденная привычка…
– Я понимаю.
– Вряд ли… Лучше скажи, каковы твои планы? Аннабелла молчала, глядя прямо перед собой. Ей не хотелось причинять Розине боль, но еще менее хотелось кривить душой.
– Утром мы уедем, – сказала она. – Я говорила тебе, что мистер Карпентер с радостью примет нас обратно.
– Аннабелла!.. – Розина зажала ладонью рот, чтобы не было видно, как дрожат губы, но о ее волнении красноречиво свидетельствовал срывающийся голос. – Я столько всего напланировала… Я вот-вот собиралась поставить тебя в известность о своих планах. Я все обговорила с дядей Джеймсом. Речь идет о твоих жизненных интересах. По правде говоря, я и о себе не забыла. Знаешь ли ты, о чем идет речь, Аннабелла?
– Не знаю, мама.
– Я задумала превратить Холл, по крайней мере, ту его часть, которая называется собственно Домом, в стекольный завод. Говорят, спрос на стекло снова вырос, а завод для его производства, как тебе известно, можно устроить где угодно. Только вчера я прошлась по помещениям и прикинула, как все это будет выглядеть. Ты говорила, что тебе здесь нечем заняться, ничто не вызывает у тебя интереса, вот я и подумала: если ты готова работать на стекольном заводе какого-то Карпентера, то с еще большим удовольствием стала бы работать на своем собственном.
Аннабелла смотрела в ее умоляющие глаза. Потом, опустив веки, она в смятении воскликнула:
– Мама, мама!..
– Ты останешься, чтобы подумать об этом?
Аннабелла опомнилась.
– Нет, мама. Благодарю тебя, благодарю от всего сердца за такое прекрасное намерение, но я не могу оставаться там, где нет места Мануэлю.
– Пойми, дитя мое, не я одна отказываюсь принимать Мануэля, но и вся округа, все графство. Твое положение было бы невыносимым, ты бы нигде не была принята…
– Разве меня спешили принять без Мануэля? Разве кто-нибудь хотел со мной знаться все эти месяцы? Кто-нибудь заглянул к нам, мама? Ответь, хоть кто-нибудь заглянул с тех пор, как я вернулась? Ты говоришь, что без меня страдала от одиночества, но со мной ты и подавно превратишься в затворницу. Ведь из-за меня ты вообще перестала обмениваться визитами со своими знакомыми. Много ли раз тебя приглашали на чай? При мне ни разу. Ты верно говоришь, такое положение невыносимо!
– Мне никто больше не нужен, Аннабелла, – значительно проговорила Розина грудным голосом. – Мне достаточно тебя. Я и раньше не часто выезжала. Другие люди меня не интересуют, в моей жизни они не играют роли, но ты другое дело: ты еще молода, твоя жизнь только начинается. Тебе всего восемнадцать лет, Аннабелла, ты только ступила на порог настоящей жизни, с тобой может случиться столько разных прекрасных событий…
– Одно из них уже случилось, мама. Как мне хочется убедить тебя в том, что это так! Я еще не встречала таких чудесных людей, как Мануэль. Мануэль не будет стоять на месте, он двинется вперед, я знаю. Я буду подталкивать его к этому, и не ради себя, а ради него. Он так быстро осваивает все новое! Для того чтобы овладеть грамотой, ему потребовалось в десять раз меньше времени, чем любому другому на его месте. Когда его что-то интересует, он мгновенно становится мастером этого дела. Я гляжу в будущее без малейшего страха: Мануэль еще о себе заявит! Но даже если этого не произойдет, я буду любить его не меньше, чем люблю сейчас. А теперь прости меня, я должна отнести ему поесть.
Спеша к фургону, Аннабелла дрожала от волнения, ведь она задержалась гораздо больше чем на полчаса. Мало ли что взбредет ему в голову? Найдя его растянувшимся на кровати и услышав его мерное дыхание, она с облегчением перевела дух. Поставив тяжелый поднос, она опустилась на пол рядом с кроватью и, положив голову на краешек, устремила взгляд на Мануэля. Через некоторое время ее тоже потянуло в сон. Она встрепенулась, осторожно поднялась, разожгла огонь в маленькой чугунной печке и поставила на нее чайник с водой.
Ставя на стол чашки, она нечаянно нарушила тишину. Он пошевелился. Когда он открыл глаза, она уже сидела с ним рядом, гладя его по лицу.
Сначала он смотрел на нее с удивлением, словно не веря, что это явь, потом притянул к себе.
Она лежала неподвижно, наслаждаясь охватившим ее чувственным восторгом, готовым вот-вот выплеснуться.
– Кажется, ты поставила чай? – осведомился он.
Она совладала с собой, открыла глаза и, томно вздохнув, ответила:
– Да, дорогой, сейчас налью. Я принесла тебе поесть. Ты, наверное, ужасно проголодался.
– Не так чтобы очень… – Настал его черед заглянуть ей в глаза. – Кое по чему я действительно изголодался, но этим мы займемся позже.
Она густо покраснела и вмиг покрылась испариной. Говоря с ней, он непрерывно смотрел ей в глаза, и его взгляд был гораздо красноречивее смутивших ее слов.
Когда он отпустил ее, она поспешно вскочила и налила чай.
– Твой пояс остался в неприкосновенности. Он здесь, под перекладиной изголовья.
– Хорошо, – кивнул он. Она сняла с подноса крышку.
– Поешь.
Через несколько минут он рассмешил ее.
– Заяц, – определил он, с наслаждением жуя. – Недурно. – Он покивал с видом знатока. Она не удержалась от смеха, ставшего еще заливистее, когда он уточнил: – Но в котелке получается еще лучше. – Он имел в виду кролика, которого поймал в силки после отъезда с фермы Фэрбейрнов.
– Скажи об этом кухарке, – предложила она, давясь от смеха. – Она будет тебе очень благодарна. Заодно покажешь ей, как это делается.
– Обязательно! – Он тоже смеялся, но не так громко, как она, без истерических ноток.
Смех не сразу позволил им услышать стук в дверь. Когда стук повторился, они переглянулись. Аннабелла распахнула дверцу и обнаружила на ступеньках фургона Розину.
– Можно мне войти?
Аннабелла хотела было еще раз переглянуться с Мануэлем, но обошлась без этого, отвечая:
– Разумеется! – Она протянула руку, чтобы помочь Розине подняться по крутым ступенькам.
– Добрый день, Мануэль.
Мануэль вскочил.
– Добрый день, мэм.
Он неуверенно показал ей на низкую скамью.
– Присядьте.
– Благодарю. – Она опустилась на скамью и пригладила платье, чтобы оно не топорщилось над низеньким столиком. Обведя обоих взглядом, она учтивейшим тоном произнесла: – Прошу вас, не прерывайте из-за меня еду.
Всего час с небольшим назад она заявляла, что ни за что не станет есть в присутствии Мануэля, теперь же не возражала, чтобы он ел при ней. Он так и поступил: сел и спокойно продолжил трапезу.
Аннабелла тоже села, но ей, наоборот, было очень беспокойно. Она напряженно раздумывала, чем заполнить неловкое молчание.
Ей на помощь пришла сама Розина. Переводя взгляд с Аннабеллы на печку и обратно, она с деланной улыбкой спросила:
– Кажется, у вас есть горячий чай? Можно и мне чашечку?
Аннабелла набрала в легкие побольше воздуху, но так ничего и не сказала. Вместо этого она вскочила и растерянно завертела головой. В фургоне имелось всего две чашки с блюдцами, и обе были уже заняты. Она сполоснула в ведерке собственную чашку с блюдцем, вытерла их, налила чаю и, глядя на Розину, предупредила:
– Боюсь, чай слишком крепкий.
– Я не возражаю против крепкого чая. – Разговор напоминал обмен репликами в элегантной гостиной.
– У меня нет ни молока, ни лимона.
Розина постаралась шире улыбнуться, чтобы скрыть, как сильно она не любит чай, и ответила:
– Не беда, иногда мне нравится так, без всего. В этом случае чай действует почти как кофе, ты не находишь?
– О, да.
Они снова замолчали. Аннабелла думала о том, какой ужас сейчас переживает ее мать. Розина оказалась права: сосуществовать втроем им было бы положительно невозможно. Вероятно, она для того и явилась, чтобы наглядно это продемонстрировать. Если это так, то она добилась своего. Аннабелла уставилась на чашку. Она-то знала, что Розина в жизни не пила такого чая. Ей было вовсе не трудно сбегать в коттедж за молоком, но это означало бы оставить их вдвоем. С другой стороны, в том, чтобы оставить Мануэля с глазу на глаз с Розиной, возможно, имелся смысл. Без Аннабеллы ему будет проще разговориться, а он умел говорить настолько внушительно, что наверняка сумел бы заворожить даже Розину. Она ухватилась за эту возможность и сказала:
– Нет, я не могу позволить, чтобы ты пила чай без молока. Я сбегаю в коттедж и принесу кувшинчик.
Она ожидала, что Розина запротестует, но этого не произошло. Напротив, она сказала:
– Правда? Будет очень мило с твоей стороны, Аннабелла. Разумеется, это необязательно, но я действительно предпочла бы чай с молоком. А еще лучше с лимоном. – У нее хватило чувства юмора, чтобы добавить к этому: – Молоко ты, чего доброго, прольешь на бегу.
Подтекст этого высказывания не мог дойти до Мануэля, Аннабелла же помнила, как ее клеймили за манеру – чуть что, переходить со степенного шага на бег. Не взглянув на Мануэля, она выскочила из фургона. Он проводил ее взглядом и долго потом не отрывал глаз от двери.
Розина в очередной раз сама нарушила молчание. Глядя на то, как он ест, она проговорила:
– Я еще не поблагодарила вас за заботу об Аннабелле, Мануэль.
Он медленно положил нож и вилку на тарелку, не выдержав правильного угла, но все равно очень похоже на то, как его учила Аннабелла. Потом поднял глаза на эту даму с холодным выражением лица. Впрочем, на сей раз он не мог назвать ее выражение холодным: она смотрела ему в глаза с бесконечной печалью, даже с мольбой. При этом ее спина оставалась безупречно прямой, руки были аккуратно сложены на коленях; всем своим видом она как будто отрицала очевидное, то есть то, что сидит в фургоне, а не в гостиной. Глядя на нее, он исполнился решимости говорить ей только правду, как бы устрашающе ни действовал на него ее облик. Не пряча глаз, он спокойно сказал:
– На самом деле вы не испытываете ко мне благодарности за то, что я взял на себя заботу об Аннабелле. В глубине души вы считаете позором для нее даже это, не говоря уже о замужестве. Будь на то ваша власть, вы бы, как сказал мистер Дорси-Грант, все это порушили.
Выражение ее глаз несколько изменилось. Можно было подумать, что, с отвращением перевернув камень, она обнаружила под ним не мерзкого слизняка, а нечто такое, к чему не возбраняется притронуться.
– Вы правы, Мануэль, – с легкостью признала она. – Не стану вам возражать.
Немного помолчав, он сказал:
– Вы не можете помешать ей уйти со мной и сами это знаете, не так ли?
– Да, знаю, Мануэль. Мне ее не остановить. Зато это можете сделать вы.
Они смотрели друг на друга широко распахнутыми, немигающими глазами. Она поспешила развить свою мысль:
– Я ждала возможности побеседовать с вами. Не думала, что это получится так просто и что Аннабелла уйдет по собственной воле. Она решительно настроена уехать с вами, но я не могу не поделиться с вами своей уверенностью, что это – чисто эмоциональный порыв. Она еще очень молоденькая, совсем еще девочка, Мануэль…
– Не девочка, а женщина.
Она опустила ресницы, но тут же приподняла их.
– Надеюсь, Мануэль, что она остается девушкой.
После очередной дуэли глаз он сказал:
– В подразумеваемом вами смысле – да, она еще остается девушкой, но отношение к жизни у нее уже как у взрослой. Между ею и девушкой, сбежавшей отсюда год назад, общего не больше, чем, скажем, между мной и Дизраэли.
– Вы вправе так думать, Мануэль, возможно, вам этого очень хочется, что вполне естественно, но окружение, в каком человек воспитывается с детства, не может потом не сказаться. Аннабелла остается ребенком, которого я взрастила, девушкой, из которой я выпестовала юную леди. Именно ею она и остается, и в глубине души вы с этим согласны.
– Что вы пытаетесь мне доказать? К чему клоните?
– Я доказываю вам, Мануэль, что все было бы иначе, не будь эмоций, жалости, романтики, которой окружен ваш выход из тюрьмы, – я не оговариваюсь, связывая тюрьму и романтику, ибо существует нечто романтическое в том, как женщина ждет мужчину, отбывающего тюремный срок за то, что защитил ее… Я пытаюсь показать вам, как это выглядит в глазах Аннабеллы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49