https://wodolei.ru/catalog/garnitury/Grohe/
Из этого следовало, что ему тоже следует проявить интерес к боксированию.
Дальше простого любопытства дело ни за что не пойдет: он не собирался позволять себя мордовать ради удовольствия нового хозяина и чьего-либо еще. Просто не стоит торопиться с откровенностью.
– Если я смогу отлучиться, сэр.
– Я позабочусь об этом.
– Спасибо.
– Прекрасно. – Легрендж взглянул на Аннабеллу. – Ну, чего мне ожидать от твоего первого урока?
Аннабелла глубоко вздохнула и прошептала:
– Я буду стараться, папа. Честно, я постараюсь.
– Вот и умница! – Он поправил свою шляпу и посмотрел на ее зеленый костюмчик для верховой езды, сшитый еще в прошлом году. Юбка успела стать короткой – до неприличия, как сказала старая карга Элис.
Он стоял спиной к дому, но, и не оборачиваясь, знал, что жена смотрит на них из окна. Сначала она воспротивилась прерыванию уроков, потом, когда она узнала, что он доверяет Аннабеллу новому слуге, ее протесты еще более усилились. Ведь об этом человеке им известно только то, что он проработал несколько недель на стекольном заводе и сумел остановить взбеленившихся лошадей. К тому же он иностранец… Зачем такая спешка? Он ответил, что разбирается в людях. Она сказала, что если типы, с которыми он водит компанию, подбирались им с учетом его знания людей, то ни один достойный человек не станет советоваться с ним на сей счет. Ему часто приходило в голову, что, не будь у него крапленой карты – ребенка, с ней было бы куда труднее сладить.
Спустя десять минут Розина наблюдала, как ее дочь удаляется в сопровождении смуглолицего конюха, ведущего под уздцы двух лошадей. Было в нем что-то такое, что вызывало у нее тревогу. Этот человек казался ей подозрительным. Конечно, накануне он предотвратил несчастный случай, но тут же отказался от денег, что крайне редко случалось с людьми его сословия. К тому же что он, такой ловкий лошадник, делал на стекольном заводе, почему не прибился к постоялому двору или пивоварне? Зная, что они направляются на луг, она поспешила к себе, чтобы переодеться и тоже выйти на прогулку.
Мануэль не заговаривал с ученицей, пока они не прошли половину аллеи, и только потом, озираясь, изрек:
– Какой у вас прекрасный сад, мисс!
– Да, хороший.
– Сколько чудесных цветов! Никогда не видел ничего подобного в Ирландии, а ведь я пересек ее вдоль и поперек.
– О!
– Знаете, что?
– Что вы сказали? Я даже не знаю, как вас зовут.
– Мануэль. Я сказал: «Знаете, что?» Вы не поверите, но в Ирландии у меня была знакомая девочка, вашего возраста и роста, которую тоже нельзя было заманить к лошадями, до того она их боялась. Совсем как вы!
– Неужели? А потом она научилась?
– О да, научилась, еще как, только на это потребовалось много времени. Она научилась понимать мысли коня, а дальше дело пошло как по маслу.
– А у коня были мысли?
– Да. Знаете, все животные, особенно лошади, хотят любить людей. Они очень привязчивые и ласковые. Если вы их не любите, они это нюхом чуют и предпочитают держаться от вас на расстоянии. Лошади – почти совсем как люди. Сами знаете, если вам кто-то не по душе, то и вас в ответ не полюбят.
Они смотрели друг на друга. Она думала о том, что такого странного слугу, да и такого странного человека никогда еще не встречала. С ней никто и никогда так не говорил: он не называл ее «мисс», вообще не проявлял почтительности, но все равно был добр. Не будь он добр, он не рассказал бы ей о другой девочке. Она не знала, можно ли ему верить, но предпочла поверить, потому что чувствовала себя вконец несчастной. Из-за нее прогнали Стивена! У нее не было на уме ничего дурного, но теперь она знала, что целовать Стивена ни в коем случае нельзя. Ярость отца так напугала ее, что ее стошнило прямо на пол спальни.
Они достигли ворот луга. У нее расширились глаза и задрожали руки, когда он сунул ей уздечки и сказал:
– Вот и поле. Постойте минутку, я открою ворота. – От ворот он крикнул: – Ведите! – Прямо так, обойдясь без «мисс», тем более «мисс Аннабеллы». При этом он не сомневался, что она способна привести лошадей на луг!
Она не смотрела на лошадей, пока не двинулась к воротам, потому что, оглянувшись, наверняка выронила бы уздечки; она старалась не сводить глаз с лица своего странного наставника. Когда она вошла в ворота, он затворил их и огляделся. Показав на поваленное дерево, он зашагал к нему, велев ей на ходу:
– Ведите их сюда; давайте сперва присядем.
Она последовала за ним, как завороженная, вытянув руку. Лошади послушно шли следом. У бревна он забрал у нее уздечки, подвел лошадей к соседнему дереву, крепко привязал и потрепал их по мордам.
Он уже собирался отойти от них, но, словно услыхав обращенный к нему призыв, оглянулся и, посматривая на подопечную, приложил ухо сначала к одной морде, потом к другой, покивал лошадям и только потом вернулся к Аннабелле, чтобы спросить, подняв черные брови:
– Знаете, что они мне сказали?
Она покачала головой.
– Что вы им понравились.
Аннабелла засмеялась, как накануне – громко, широко раскрыв рот. Совсем еще недавно, этим утром, ей казалось, что она будет печалиться всю оставшуюся жизнь, и вот снова смеялась в компании странного конюха. Он оказался очень забавным. Она никогда не встречала таких, как он. Когда он предложил ей сесть рядом с ним на бревно, она послушалась, хотя это и было против всяких правил. В данном случае она сознательно пошла на нарушение приличий.
– У вас в Ирландии были лошади?
– Лошади? Да, были. Принцы, а не кони!
– Там вы тоже были конюхом?
Он покачал головой и ответил:
– Нет, не конюхом. Понимаете, семья, в которой я жил в детстве, готовила лошадей: объезжала их, делала из них рысаков, упряжных и так далее.
– Вы жили не с родителями?
Он вскинул голову, усмехнулся и ответил:
– Нет, не с родителями. Но меня воспитали хорошие люди – Джон и Марджи Маклафлин. Джон был наставником по верховой езде у мистера Филдинга, он и научил меня всему, что я знаю о лошадях. Марджи тоже была замечательная – она была ясновидящей. Представляете? Ясновидящая!
Аннабелла спросила еле слышным шепотом:
– Что такое «ясновидящая»?
Его черные брови взлетели на лоб, едва не соприкоснувшись с волосами, упавшими на глаза.
– Это значит уметь предсказывать будущее, рассказывать другому человеку, что с ним случится. Знаете… – Он наклонился к ней. – Она предсказала мне, что я окажусь в вашем доме!
Он выглядел совершенно серьезным, но ее разбирал смех. О встрече с таким забавным человеком она не смела и мечтать. Напустив на себя серьезность, она вежливо спросила:
– Где они сейчас?
– Марджи умерла, а Джон разъезжает по Ирландии. Я немного поездил с ним, но жизнь бродячего лудильщика оказалась не по мне.
– Вы стали лудильщиком? – Она знала, что лудильщик – это мастер, который бродит по городам и покрывает тонким слоем олова прохудившуюся посуду. – Почему вы стали лудильщиком и забросили лошадей?
– Потому что у мистера Филдинга начались неприятности. У него были дома в Англии и в Ирландии, и их стало очень накладно содержать. Он продал свою собственность в Ирландии, и у меня не оказалось дома. Когда выяснилось, что скитания не по мне, я решил переехать в вашу страну и посмотреть, какова жизнь здесь.
Она учтиво сказала:
– Сюда приезжает много ирландцев. Их полным-полно в деревне мистера Розиера.
– До сих пор? Но я не ирландец.
– Разве нет?
– Нет, я испанец. Вам не подсказало этого мое имя – Мануэль Мендоса?
– Простите, я не знала. – Она чуть не прибавила «мистер Мендоса».
– Откуда вам было знать, ведь мы только что познакомились. – Теперь ему пришлось прикусить язык, с которого чуть было не сорвалось: «Мне кажется, мы станем хорошими друзьями». Он знал, что маленькая мисс вполне способна пересказать родителям каждое его слово. Эту страну населяли забавные люди: одни пыжились, у других душа была нараспашку. Ему не нравилось ни то, ни другое. – Кстати, знаете ли вы, что больше всего нравится лошадке? – Она помотала головой, и он продолжил: – Ей нравится, когда ребенок вашего роста спокойно сидит у нее на спине, просто сидит. Ни ребенок, ни лошадь не двигаются. Это все равно что сидеть здесь, на этом бревне.
– Правда?
– Давайте попробуем. Я вам покажу. Немного поколебавшись, она последовала за ним.
Когда они подошли к лошадям, случилось удивительное: смуглолицый конюх, забавнейший из людей, подхватил ее под мышки и с криком «оп-ля!» водрузил в седло. Обычно конюхи подставляли руки ступенькой, помогая ей взобраться на коня, что уже пугало ее. Сейчас же она в одно мгновение оказалась на коне, который не мог двинуться с места, так как был прочно привязан к дереву.
– Вам удобно?
– Да, спасибо.
– Подвиньтесь немного назад. Вот так, теперь приподнимите колено. Какой элегантный вид! Возьмите в одну руку уздечку, а другой погладьте ему шею. Погладьте, погладьте! И скажите ему что-нибудь ласковое. Мол, здравствуй, Честер! Его зовут Честер. А это Сэнди. Я сам с ними еще мало знаком. Поговорите с ними по душам.
Она опустила голову и издала звук, очень похожий на смех, каким не подобает смеяться леди. Конюх склонил голову на плечо и сказал:
– Не стесняйтесь, спросите его, что он ел на завтрак. Спросите: «Ты налопался вволю, Честер?» Ой, прошу прощения, вы ведь такого никогда не произнесете. Леди так никогда не скажет. Вот ее слова: «Вы вкусно позавтракали, Честер, сэр?»
Она снова захохотала, так широко разевая при этом рот, что пришлось прикрывать его ладонью.
Еще с полчаса она восседала на коне, а новый конюх, большой забавник, развлекал ее беседой. Потом он повел лошадей с луга. Они возвращались по аллее пешком, как и пришли. Перед тем, как показался дом, Мануэль остановился.
– Окажите мне услугу, мисс… – На сей раз он не забыл про «мисс», и она ответила:
– Конечно, Мануэль, только скажите, какую именно.
– Вы ведь уже научились сидеть на Честере верхом?
– Да.
– Вы не сделаете этого еще разок? Видите ли, если мы вот так, пешком возвратимся во двор, ваш отец решит, что я зря ем свой хлеб. Мне платят за то, что я учу вас ездить верхом, и я готов поставить десять против одного, что он вышвырнет меня отсюда к… – Он чуть было не сказал «к черту». – Словом, обратно в Шилдс, если увидит вас пешей.
– Понимаю, Мануэль. Разумеется, я сяду на Честера.
Она намеренно не сказала «поеду», потому что «езда» означала качку, огромное расстояние до земли и уверенность в неминуемом падении.
Когда он опять забросил ее в седло, Аннабелла улыбнулась ему и с искренней благодарностью сказала:
– Спасибо, Мануэль.
Она смекнула, что он печется не о своем месте, а о ней, о том, как взъестся на нее папаша, если окажется, что она так ничего и не достигла. В последнее время она еще больше, чем прежде, старалась угодить отцу, поскольку стала его бояться.
Мануэль, заглядывая в ее зеленые глазки, думал: «Бедная малютка, она способна радоваться, но ей что-то мешает. Надо будет побольше ее веселить».
Впервые Аннабелла въехала во двор верхом, не чувствуя тошноты и не предчувствуя обморока. Еще раз поблагодарив Мануэля, она бросилась в дом, к маме. Узнав, что мать вышла прогуляться, она выбежала из дома и так же бегом достигла пагоды, где обнаружила мать.
Розина сразу поняла, что ребенок совершенно счастлив, и позволила ей пространно поведать о доброте нового конюха. Их совместное сидение на бревне посреди поля как будто не показалось ей неподобающим. Она наблюдала издалека эту сцену. Она видела, как конюх в нарушение всех правил посадил девочку в седло, где и продержал достаточно долго, не пытаясь чему-либо учить. Зато во двор Аннабелла въехала верхом. Видимо, молодой человек избрал такую тактику, видя, что ребенок отчаянно боится лошадей, однако Розина даже на расстоянии усмотрела в его манере недопустимую фамильярность. Сейчас, взяв Аннабеллу за руку, она сказала, что радуется вместе с дочерью, что ей понравилось первое занятие с новым конюхом, однако сочла нелишним напомнить, что слуги, какими бы добрыми и приятными они ни казались, остаются слугами, то есть людьми, которым надлежит знать свое место. Поставить их на должное место может только поведение их господ. Понимает ли это Аннабелла?
Аннабелла все поняла. Розина не стала говорить ей, что в будущем ей не следует сидеть со слугой на бревнышке, потому что не захотела, чтобы дочь знала о ее шпионстве, тем более из урока вышел толк. Однако Аннабелла по-прежнему чувствовала, что в ее жизни появилось нечто приятное и удивительное. Она относилась к Мануэлю как к совсем молодому человеку, почти как к Стивену, хотя ему наверняка уже исполнилось двадцать лет. Никто никогда не заставлял ее смеяться так, как он. А до чего он добр, до чего ласков!
Это чувство сохранялось у нее целые две недели, пока, направляясь как-то раз с отцом на конюшню, она не стала свидетельницей поразительной сцены.
Мануэлю казалось, что он прожил в Редфорде не две недели, а два месяца, а то и два года. Он не только занимался любимым делом, его еще хорошо кормили и удобно поселили – у него появилась собственная комната над дальним стойлом. Комнатушка была крохотная и голая, но его это устраивало: в Шилдсе они спали вшестером среди крыс, зная, что место, освобожденное одним, немедленно займет другой. К тому же на него просыпался золотой дождь: в дополнение к полному пансиону ему положили тридцать фунтов в год. Ему нравилась ливрея: ее теплый цвет шел к его коже, в ней он выглядел молодцом.
Одно его смущало – плохое отношение челяди. Никому не нравилось, как быстро он достиг высот, и никто не лишал себя удовольствия лишний раз это продемонстрировать. К женщинам это не относилось, но женщины всегда бывали с ним ласковы, даже слишком, чтобы обращать на них внимания. Они всегда были не прочь заарканить мужчину, тем более что на поверку каждая оказывалась шлюхой. Он не торопился выбрать ту, с которой придется постоянно делить ложе; к остальным же, появлявшимся и исчезавшим, оставался безразличен, понимая, что выбора у него нет: зов природы вынуждает довольствоваться партнершей, оказавшейся в такой момент под рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Дальше простого любопытства дело ни за что не пойдет: он не собирался позволять себя мордовать ради удовольствия нового хозяина и чьего-либо еще. Просто не стоит торопиться с откровенностью.
– Если я смогу отлучиться, сэр.
– Я позабочусь об этом.
– Спасибо.
– Прекрасно. – Легрендж взглянул на Аннабеллу. – Ну, чего мне ожидать от твоего первого урока?
Аннабелла глубоко вздохнула и прошептала:
– Я буду стараться, папа. Честно, я постараюсь.
– Вот и умница! – Он поправил свою шляпу и посмотрел на ее зеленый костюмчик для верховой езды, сшитый еще в прошлом году. Юбка успела стать короткой – до неприличия, как сказала старая карга Элис.
Он стоял спиной к дому, но, и не оборачиваясь, знал, что жена смотрит на них из окна. Сначала она воспротивилась прерыванию уроков, потом, когда она узнала, что он доверяет Аннабеллу новому слуге, ее протесты еще более усилились. Ведь об этом человеке им известно только то, что он проработал несколько недель на стекольном заводе и сумел остановить взбеленившихся лошадей. К тому же он иностранец… Зачем такая спешка? Он ответил, что разбирается в людях. Она сказала, что если типы, с которыми он водит компанию, подбирались им с учетом его знания людей, то ни один достойный человек не станет советоваться с ним на сей счет. Ему часто приходило в голову, что, не будь у него крапленой карты – ребенка, с ней было бы куда труднее сладить.
Спустя десять минут Розина наблюдала, как ее дочь удаляется в сопровождении смуглолицего конюха, ведущего под уздцы двух лошадей. Было в нем что-то такое, что вызывало у нее тревогу. Этот человек казался ей подозрительным. Конечно, накануне он предотвратил несчастный случай, но тут же отказался от денег, что крайне редко случалось с людьми его сословия. К тому же что он, такой ловкий лошадник, делал на стекольном заводе, почему не прибился к постоялому двору или пивоварне? Зная, что они направляются на луг, она поспешила к себе, чтобы переодеться и тоже выйти на прогулку.
Мануэль не заговаривал с ученицей, пока они не прошли половину аллеи, и только потом, озираясь, изрек:
– Какой у вас прекрасный сад, мисс!
– Да, хороший.
– Сколько чудесных цветов! Никогда не видел ничего подобного в Ирландии, а ведь я пересек ее вдоль и поперек.
– О!
– Знаете, что?
– Что вы сказали? Я даже не знаю, как вас зовут.
– Мануэль. Я сказал: «Знаете, что?» Вы не поверите, но в Ирландии у меня была знакомая девочка, вашего возраста и роста, которую тоже нельзя было заманить к лошадями, до того она их боялась. Совсем как вы!
– Неужели? А потом она научилась?
– О да, научилась, еще как, только на это потребовалось много времени. Она научилась понимать мысли коня, а дальше дело пошло как по маслу.
– А у коня были мысли?
– Да. Знаете, все животные, особенно лошади, хотят любить людей. Они очень привязчивые и ласковые. Если вы их не любите, они это нюхом чуют и предпочитают держаться от вас на расстоянии. Лошади – почти совсем как люди. Сами знаете, если вам кто-то не по душе, то и вас в ответ не полюбят.
Они смотрели друг на друга. Она думала о том, что такого странного слугу, да и такого странного человека никогда еще не встречала. С ней никто и никогда так не говорил: он не называл ее «мисс», вообще не проявлял почтительности, но все равно был добр. Не будь он добр, он не рассказал бы ей о другой девочке. Она не знала, можно ли ему верить, но предпочла поверить, потому что чувствовала себя вконец несчастной. Из-за нее прогнали Стивена! У нее не было на уме ничего дурного, но теперь она знала, что целовать Стивена ни в коем случае нельзя. Ярость отца так напугала ее, что ее стошнило прямо на пол спальни.
Они достигли ворот луга. У нее расширились глаза и задрожали руки, когда он сунул ей уздечки и сказал:
– Вот и поле. Постойте минутку, я открою ворота. – От ворот он крикнул: – Ведите! – Прямо так, обойдясь без «мисс», тем более «мисс Аннабеллы». При этом он не сомневался, что она способна привести лошадей на луг!
Она не смотрела на лошадей, пока не двинулась к воротам, потому что, оглянувшись, наверняка выронила бы уздечки; она старалась не сводить глаз с лица своего странного наставника. Когда она вошла в ворота, он затворил их и огляделся. Показав на поваленное дерево, он зашагал к нему, велев ей на ходу:
– Ведите их сюда; давайте сперва присядем.
Она последовала за ним, как завороженная, вытянув руку. Лошади послушно шли следом. У бревна он забрал у нее уздечки, подвел лошадей к соседнему дереву, крепко привязал и потрепал их по мордам.
Он уже собирался отойти от них, но, словно услыхав обращенный к нему призыв, оглянулся и, посматривая на подопечную, приложил ухо сначала к одной морде, потом к другой, покивал лошадям и только потом вернулся к Аннабелле, чтобы спросить, подняв черные брови:
– Знаете, что они мне сказали?
Она покачала головой.
– Что вы им понравились.
Аннабелла засмеялась, как накануне – громко, широко раскрыв рот. Совсем еще недавно, этим утром, ей казалось, что она будет печалиться всю оставшуюся жизнь, и вот снова смеялась в компании странного конюха. Он оказался очень забавным. Она никогда не встречала таких, как он. Когда он предложил ей сесть рядом с ним на бревно, она послушалась, хотя это и было против всяких правил. В данном случае она сознательно пошла на нарушение приличий.
– У вас в Ирландии были лошади?
– Лошади? Да, были. Принцы, а не кони!
– Там вы тоже были конюхом?
Он покачал головой и ответил:
– Нет, не конюхом. Понимаете, семья, в которой я жил в детстве, готовила лошадей: объезжала их, делала из них рысаков, упряжных и так далее.
– Вы жили не с родителями?
Он вскинул голову, усмехнулся и ответил:
– Нет, не с родителями. Но меня воспитали хорошие люди – Джон и Марджи Маклафлин. Джон был наставником по верховой езде у мистера Филдинга, он и научил меня всему, что я знаю о лошадях. Марджи тоже была замечательная – она была ясновидящей. Представляете? Ясновидящая!
Аннабелла спросила еле слышным шепотом:
– Что такое «ясновидящая»?
Его черные брови взлетели на лоб, едва не соприкоснувшись с волосами, упавшими на глаза.
– Это значит уметь предсказывать будущее, рассказывать другому человеку, что с ним случится. Знаете… – Он наклонился к ней. – Она предсказала мне, что я окажусь в вашем доме!
Он выглядел совершенно серьезным, но ее разбирал смех. О встрече с таким забавным человеком она не смела и мечтать. Напустив на себя серьезность, она вежливо спросила:
– Где они сейчас?
– Марджи умерла, а Джон разъезжает по Ирландии. Я немного поездил с ним, но жизнь бродячего лудильщика оказалась не по мне.
– Вы стали лудильщиком? – Она знала, что лудильщик – это мастер, который бродит по городам и покрывает тонким слоем олова прохудившуюся посуду. – Почему вы стали лудильщиком и забросили лошадей?
– Потому что у мистера Филдинга начались неприятности. У него были дома в Англии и в Ирландии, и их стало очень накладно содержать. Он продал свою собственность в Ирландии, и у меня не оказалось дома. Когда выяснилось, что скитания не по мне, я решил переехать в вашу страну и посмотреть, какова жизнь здесь.
Она учтиво сказала:
– Сюда приезжает много ирландцев. Их полным-полно в деревне мистера Розиера.
– До сих пор? Но я не ирландец.
– Разве нет?
– Нет, я испанец. Вам не подсказало этого мое имя – Мануэль Мендоса?
– Простите, я не знала. – Она чуть не прибавила «мистер Мендоса».
– Откуда вам было знать, ведь мы только что познакомились. – Теперь ему пришлось прикусить язык, с которого чуть было не сорвалось: «Мне кажется, мы станем хорошими друзьями». Он знал, что маленькая мисс вполне способна пересказать родителям каждое его слово. Эту страну населяли забавные люди: одни пыжились, у других душа была нараспашку. Ему не нравилось ни то, ни другое. – Кстати, знаете ли вы, что больше всего нравится лошадке? – Она помотала головой, и он продолжил: – Ей нравится, когда ребенок вашего роста спокойно сидит у нее на спине, просто сидит. Ни ребенок, ни лошадь не двигаются. Это все равно что сидеть здесь, на этом бревне.
– Правда?
– Давайте попробуем. Я вам покажу. Немного поколебавшись, она последовала за ним.
Когда они подошли к лошадям, случилось удивительное: смуглолицый конюх, забавнейший из людей, подхватил ее под мышки и с криком «оп-ля!» водрузил в седло. Обычно конюхи подставляли руки ступенькой, помогая ей взобраться на коня, что уже пугало ее. Сейчас же она в одно мгновение оказалась на коне, который не мог двинуться с места, так как был прочно привязан к дереву.
– Вам удобно?
– Да, спасибо.
– Подвиньтесь немного назад. Вот так, теперь приподнимите колено. Какой элегантный вид! Возьмите в одну руку уздечку, а другой погладьте ему шею. Погладьте, погладьте! И скажите ему что-нибудь ласковое. Мол, здравствуй, Честер! Его зовут Честер. А это Сэнди. Я сам с ними еще мало знаком. Поговорите с ними по душам.
Она опустила голову и издала звук, очень похожий на смех, каким не подобает смеяться леди. Конюх склонил голову на плечо и сказал:
– Не стесняйтесь, спросите его, что он ел на завтрак. Спросите: «Ты налопался вволю, Честер?» Ой, прошу прощения, вы ведь такого никогда не произнесете. Леди так никогда не скажет. Вот ее слова: «Вы вкусно позавтракали, Честер, сэр?»
Она снова захохотала, так широко разевая при этом рот, что пришлось прикрывать его ладонью.
Еще с полчаса она восседала на коне, а новый конюх, большой забавник, развлекал ее беседой. Потом он повел лошадей с луга. Они возвращались по аллее пешком, как и пришли. Перед тем, как показался дом, Мануэль остановился.
– Окажите мне услугу, мисс… – На сей раз он не забыл про «мисс», и она ответила:
– Конечно, Мануэль, только скажите, какую именно.
– Вы ведь уже научились сидеть на Честере верхом?
– Да.
– Вы не сделаете этого еще разок? Видите ли, если мы вот так, пешком возвратимся во двор, ваш отец решит, что я зря ем свой хлеб. Мне платят за то, что я учу вас ездить верхом, и я готов поставить десять против одного, что он вышвырнет меня отсюда к… – Он чуть было не сказал «к черту». – Словом, обратно в Шилдс, если увидит вас пешей.
– Понимаю, Мануэль. Разумеется, я сяду на Честера.
Она намеренно не сказала «поеду», потому что «езда» означала качку, огромное расстояние до земли и уверенность в неминуемом падении.
Когда он опять забросил ее в седло, Аннабелла улыбнулась ему и с искренней благодарностью сказала:
– Спасибо, Мануэль.
Она смекнула, что он печется не о своем месте, а о ней, о том, как взъестся на нее папаша, если окажется, что она так ничего и не достигла. В последнее время она еще больше, чем прежде, старалась угодить отцу, поскольку стала его бояться.
Мануэль, заглядывая в ее зеленые глазки, думал: «Бедная малютка, она способна радоваться, но ей что-то мешает. Надо будет побольше ее веселить».
Впервые Аннабелла въехала во двор верхом, не чувствуя тошноты и не предчувствуя обморока. Еще раз поблагодарив Мануэля, она бросилась в дом, к маме. Узнав, что мать вышла прогуляться, она выбежала из дома и так же бегом достигла пагоды, где обнаружила мать.
Розина сразу поняла, что ребенок совершенно счастлив, и позволила ей пространно поведать о доброте нового конюха. Их совместное сидение на бревне посреди поля как будто не показалось ей неподобающим. Она наблюдала издалека эту сцену. Она видела, как конюх в нарушение всех правил посадил девочку в седло, где и продержал достаточно долго, не пытаясь чему-либо учить. Зато во двор Аннабелла въехала верхом. Видимо, молодой человек избрал такую тактику, видя, что ребенок отчаянно боится лошадей, однако Розина даже на расстоянии усмотрела в его манере недопустимую фамильярность. Сейчас, взяв Аннабеллу за руку, она сказала, что радуется вместе с дочерью, что ей понравилось первое занятие с новым конюхом, однако сочла нелишним напомнить, что слуги, какими бы добрыми и приятными они ни казались, остаются слугами, то есть людьми, которым надлежит знать свое место. Поставить их на должное место может только поведение их господ. Понимает ли это Аннабелла?
Аннабелла все поняла. Розина не стала говорить ей, что в будущем ей не следует сидеть со слугой на бревнышке, потому что не захотела, чтобы дочь знала о ее шпионстве, тем более из урока вышел толк. Однако Аннабелла по-прежнему чувствовала, что в ее жизни появилось нечто приятное и удивительное. Она относилась к Мануэлю как к совсем молодому человеку, почти как к Стивену, хотя ему наверняка уже исполнилось двадцать лет. Никто никогда не заставлял ее смеяться так, как он. А до чего он добр, до чего ласков!
Это чувство сохранялось у нее целые две недели, пока, направляясь как-то раз с отцом на конюшню, она не стала свидетельницей поразительной сцены.
Мануэлю казалось, что он прожил в Редфорде не две недели, а два месяца, а то и два года. Он не только занимался любимым делом, его еще хорошо кормили и удобно поселили – у него появилась собственная комната над дальним стойлом. Комнатушка была крохотная и голая, но его это устраивало: в Шилдсе они спали вшестером среди крыс, зная, что место, освобожденное одним, немедленно займет другой. К тому же на него просыпался золотой дождь: в дополнение к полному пансиону ему положили тридцать фунтов в год. Ему нравилась ливрея: ее теплый цвет шел к его коже, в ней он выглядел молодцом.
Одно его смущало – плохое отношение челяди. Никому не нравилось, как быстро он достиг высот, и никто не лишал себя удовольствия лишний раз это продемонстрировать. К женщинам это не относилось, но женщины всегда бывали с ним ласковы, даже слишком, чтобы обращать на них внимания. Они всегда были не прочь заарканить мужчину, тем более что на поверку каждая оказывалась шлюхой. Он не торопился выбрать ту, с которой придется постоянно делить ложе; к остальным же, появлявшимся и исчезавшим, оставался безразличен, понимая, что выбора у него нет: зов природы вынуждает довольствоваться партнершей, оказавшейся в такой момент под рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49