Он твердил себе, что это неразумно, но ничего не мог с собой поделать.
– Ты меня слышал?
– Да, сэр.
– Гляди мне!
Легрендж отвернулся. Мануэль зашагал своей дорогой, но не торопясь, чтобы не насторожить хозяина. У пролома в стене он задержался, словно наслаждаясь теплым вечером, сам же прислушивался, не крадется ли за ним хозяин. Из рощицы справа не раздавалось никаких звуков, кроме птичьего пения. Он двинулся дальше, к домику.
Аннабеллу он увидел издалека, она сидела на деревянной скамеечке. Прежней бледности уже не было, однако лицо все еще оставалось гипсовым. Можно было подумать, что она никогда в жизни не улыбалась, так как не умеет этого делать. Ее глаза были печальными, голос, которым она приветствовала Мануэля, безжизненным.
– Здравствуйте, мисс Аннабелла. Славный выдался сегодня денек!
– Да, Мануэль.
Она готова была согласиться, что день был славный, хотя заметила это только сейчас, поскольку весь день до этого ее занимали другие, грустные мысли. Завтра Мануэль уйдет, и они больше никогда не увидятся. Что она будет делать? Не может же она бесконечно долго оставаться у Эми, как ни твердит добрая старушка, что она была бы счастлива, если бы Аннабелла осталась у нее еще, как ни спокойно ей здесь. Она не знала, что произойдет с ней дальше, и не могла толком представить свое будущее. Сейчас у нее в голове билась единственная мысль: завтра Мануэль уйдет.
Однако, глядя на него, она, уподобившись Розине, приказала себе собраться с силами и не полагаться на слугу, даже такого великодушного. С другой стороны, Мануэль для нее давно перестал быть слугой. Правда, он по-прежнему звал ее «мисс Аннабелла», более того, в последнее время слово «мисс» слетало с его уст куда чаще, чем за все годы, прошедшие с того памятного дня семь лет назад, когда он остановил обезумевших лошадей. В тот же день она впервые поцеловала Стивена… Она тряхнула головой. Не сметь думать о Стивене, не сметь даже вспоминать это имя! В противном случае польются слезы. Ночью, когда ее никто не видит, это еще куда ни шло, но дать волю своим чувствам в присутствии этих двух преданных ей людей – нет, такой позор следовало предотвратить всеми силами.
Только что она твердила про себя, что все изменилось, что она перестала быть мисс Аннабеллой Легрендж, а превратилась в самую обыкновенную девушку, которой придется самой зарабатывать на жизнь, но уже через секунду мыслила и поступала в соответствии с полученным воспитанием, проявляя по отношению к своим спасителям уважение с оттенком снисходительности.
При виде Мануэля ее охватила паника: она осознала, что без него мир обернется для нее джунглями, в которых не к кому воззвать о помощи. У нее останется единственный выход – вернуться, положившись на жалость женщины, которую она называла своей матерью, но которая не пришла ей на помощь в тот момент, когда она больше всего в ней нуждалась. Если бы в тот страшный день Розина нашла возможность поговорить с ней, утешить ее, она вряд ли бросилась бы на Крейн-стрит; но она ограничилась тем, что постучала в ее дверь и спросила, не желает ли дочь поговорить, после чего оставила ее одну. Аннабелла молча просидела несколько часов, на протяжении которых к ней никто не подходил, включая Элис и слуг. Ее охватила жгучая горечь, а длительное отсутствие Розины навело на мысль, что ее обожаемая мама не вынесла жуткой сцены. Она могла относиться к ней как к своему «любимому дитя» только до тех пор, пока постыдная тайна ее рождения оставалась за семью печатями. Теперь Аннабелла понимала, что в тот день несколько повредилась рассудком, но даже сейчас, когда она постепенно приходила в себя, обида на мать не проходила.
Она не удержалась и спросила:
– Вы обязательно должны уйти завтра, Мануэль?
Он потупил голову.
– Боюсь, что да, мисс Аннабелла. Я хочу осмотреться и куда-то устроиться на зиму, чтобы по весне отправиться в Испанию.
Он встретился с ней глазами. Она заглянула в эти бездонные темные колодцы и спокойно произнесла:
– Вам это будет очень полезно, Мануэль. Повидать страну своих предков – благое дело.
Он засмеялся и ответил:
– Ах, мисс Аннабелла, если бы все было так просто!.. – Однако его смех не вызвал у нее отклика, и он, смутившись, спросил: – Где Эми?
– Наверное, поднялась на чердак.
Он заглянул в главную комнату, где увидел лестницу, приставленную к люку в потолке.
– Вы здесь?
В люке появилось лицо Эми.
– Поднимайся сюда.
На чердаке он не смог выпрямиться и в согбенном положении наблюдал за Эми, вытаскивающей одежду из старого сундука.
– На дне есть отрез хорошей саржи. Гарри привез мне его из плавания, чтобы я сшила платье, но материя была слишком хороша, чтобы к ней прикасаться. Вот я и подумала: пускай сделает себе юбку, а то у меня не получается отстирать пятна с ее одежды… А ты, значит, уже собрался? – Она задала этот вопрос, не глядя на него.
– Да, Эми, мой заплечный мешок готов.
– Что же мне с ней делать? – Теперь она искоса посматривала на Мануэля.
Он ответил неуверенно:
– Я уже говорил, что единственный выход – это сказать им, где она прячется. Разве можно оставлять ее наедине с собой?
– Она и слышать об этом не хочет.
– Она сама не знает, чего хочет. Она еще не до конца поправилась. Люди, побывавшие в бою, потом долго воображают, что бой продолжается. Так и она. Я сейчас зайду к старой леди, попрошу встречи с госпожой и все ей расскажу. Я дам вам знать, чем кончится разговор. Если хозяин все еще в неистовстве, то я не сумею вернуться до темноты. По-моему, он сходит с ума: превратил конюшню в крепость, а меня считает солдатом своего гарнизона. Но он заблуждается. Должен вам признаться, Эми, что я смогу свободно вздохнуть только тогда, когда отойду завтра подальше от этого постылого места.
Эми захлопнула крышку сундука и сказала, прижимая к груди отрез синей саржи:
– Я буду по тебе скучать.
– И я по вас, матушка.
Услышав это ласковое обращение, которое он иногда употреблял, она потупила взор, чтобы скрыть слезы, выступившие у нее на глазах. Он обнял старушку, погладил ее по голове и сказал:
– Я вернусь. Крестом клянусь, что не пройдет и нескольких дней, как я вернусь.
Он кончиком пальца нарисовал крест у нее на седой макушке. Немного погодя она высвободилась и, не поднимая глаз, молвила:
– Спустимся и покончим с этим.
Снова оказавшись на солнце, он сказал Аннабелле, с трудом ворочая языком:
– Утром, прежде чем отправиться в путь, я загляну к вам. – Наклонившись к ней, он ласково добавил: – Не тревожьтесь, все утрясется, вот увидите.
– Да, Мануэль, – покорно ответила она.
Спустя десять минут он миновал дыру в стене, но путь его лежал не в сторону конюшни. Повернув налево, он заторопился к коттеджу. Его всегда забавляло, что столь внушительное сооружение носит уменьшительное название «коттедж».
Дверь оказалась не заперта. В холле маячила знакомая фигура Элис. Заметив его, она шустро обернулась и поспешно спросила:
– В чем дело?
– Мне бы хотелось переговорить с госпожой.
– Это невозможно, она очень плоха. Лежит в постели и никого не впускает.
– У меня важное дело, мисс Пиклифф. Мне необходимо ее видеть. Это касается мисс Аннабеллы.
– Она нашлась? – Ее худое лицо напряглось.
– Нет, не нашлась, но мне известно, где она.
– Боже, Боже! Ну, не знаю, не знаю… – Она прижала ладонь к уху и покачала головой. – Предупрежу-ка я госпожу. Я имею в виду миссис Констанс. Подождите минутку.
Он прождал пять минут, пока Элис не вернулась и не сказала еле слышно:
– Идемте.
Он проследовал за ней по холлу, а потом по длинной узкой комнате, в дальнем конце которой стояла женщина в черном.
За эти годы он изредка видел старую леди: она то прогуливалась по парку, то направлялась в церковь. Но в церковь она всегда поспевала раньше остальных и усаживалась за перегородкой, скрывавшей ее от взглядов прочих молящихся, а уходила последней. Сейчас он впервые оказался с ней лицом к лицу и был поражен остатками былой красоты. В ее облике не было ничего общего с обликом ее дочери, разве что та же мертвенная отстраненность.
На столе лежала большая раскрытая книга, которую он принял за Библию, над камином висел внушительный крест из слоновой кости. Она не стала терять времени.
– Что вам угодно? Я слушаю.
– Мне хотелось бы поговорить с моей госпожой, мадам.
– Моя дочь больна, ее нельзя беспокоить. Можете доверить свою новость мне.
Немного поколебавшись, он выпалил:
– Мисс Аннабелла находится в коттедже миссис Стретфорд, дальше по реке. Она была больна. Она добралась до коттеджа и упала в обморок. Это случилось через три дня после ее исчезновения.
Серые глаза смотрели на него в упор, в голосе не было никаких чувств.
– Где бы она ни находилась, это нас не касается.
– А как же госпожа? Ее-то это касается?
– Уже нет. Моя дочь тяжело больна. Врач строго наказал не беспокоить ее. Наконец-то моя дочь вырвалась на свободу… – Она сделала паузу, чтобы еще больше поджать губы. Мануэль заметил, как по ее телу пробежала судорога. Потом она продолжила: – Много лет моя дочь не знала покоя из-за этой девчонки. Теперь с этим покончено. Насколько я понимаю, у девчонки есть, куда идти. Чем быстрее она привыкнет к своему новому жилищу, тем лучше. Так ей и передайте.
Он не поверил своим ушам.
– Известно ли вам, куда вы ее отсылаете, мадам? В публичный дом!
Это было сказано так громко и безжалостно, что Элис вмешалась:
– Мануэль, Мануэль, не забывайте, с кем вы говорите!
Он покосился на горничную.
– Не бойтесь, не забуду. – Снова глядя на старую леди, он продолжал тем же резким тоном: – Советуете ей привыкнуть? Что, по-вашему, произойдет там с такой девушкой, как она, воспитанной как леди? Она и говорит, и мыслит сообразно своему воспитанию. Ее сделала такой госпожа.
– Спокойно, Мануэль! Вы забываетесь! – опять встряла Элис.
Он едва не послал ее к черту, но старая леди вовремя взяла слово:
– В таком случае, она должна быть благодарна за семнадцать лет, проведенных в довольстве. Не всякой, рожденной на дне, улыбается такая удача.
Он смотрел на нее, все еще не полагаясь на слух. Немного погодя он бесстрастно спросил:
– Вы не подумали, что они могут встретиться? Вдруг мисс Аннабелла никуда отсюда не уйдет? Они могут нечаянно столкнуться.
Ответ старой леди прозвучал не сразу. Наконец она молвила:
– Это ничего не изменит. Моя дочь не узнает ее. Она лишилась рассудка.
Элис внимательно посмотрела на свою госпожу. Та добавила:
– Можете передать это девушке. И кончим на этом.
Он еще некоторое время рассматривал ее. Как холодны, как бесчеловечны эти дамы! Нет, лично он предпочитает женщин с Крейн-стрит.
Мануэль отвернулся от нее и покинул коттедж. В конюшне он столкнулся с Легренджем, тому некому было отдать лошадь, и он извивался от злобы. Стоя в дверях, широко расставив ноги, он перебрасывал хлыст из одной руки в другую.
– Кажется, ты напрашиваешься на неприятности, Мануэль? – прорычал он.
– Я не хочу неприятностей, сэр. – Мануэль ненавидел сейчас всю эту породу, однако делал над собой усилие, придавая голосу почтительность.
– Где ты был?
– Гулял, сэр.
– Тебе платят не за то, чтобы ты гулял.
– Я уже отработал свое, сэр.
– Ты отработаешь свое, когда я разрешу, и ни минутой раньше, понял? Только попробуй уйти – я с тебя шкуру спущу!
Вместо ответа Мануэль взял лошадь под уздцы и повел в стойло.
Через минуту Легрендж уже орал на Армора, который утолял в доме голод собственноручно приготовленной едой.
Кучер вернулся в конюшню посеревший. Делая вид, что проверяет у одной из лошадей копыто, он тихо сказал:
– Он совершенно свихнулся. Никогда не видел его в таком состоянии. Знаешь, что шепнул мне Харрис? Константин сказал ему, что по ночам хозяин пропадает не в Ньюкасле, в игорном доме, а в Шилдсе – продолжает ее разыскивать. Мне его немного жаль – на него столько всего навалилось, что он потерял голову.
– Армор!
– Что, Мануэль?
Мануэль выглянул во двор, потом вернулся и скороговоркой сказал:
– Этой ночью я уйду. Я свое отработал и тороплюсь уйти отсюда.
Армор взволнованно проговорил:
– Ночью? Далеко ли ты уйдешь в темноте?
– Не беда, мне не впервой бродить в потемках. Не бойся, со мной ничего не случится. Просто ночь – самое подходящее время, чтобы сделать ноги. Он уже не отвечает за свои поступки, а я не смогу отвечать за себя, если он поднимет на меня руку. Сами знаете, как это бывает.
– Да, Мануэль, я понимаю. Но вот что я тебе скажу… – Он протянул ему руку. – Жалко, что ты уходишь. Я никогда не работал с человеком, который так же хорошо понимал бы лошадей, как ты. Твой уход меня опечалит.
Мануэль сердечно пожал Армору руку и твердо ответил:
– И меня. Но мы расстаемся не навсегда, Джордж Вы останетесь здесь, а я сюда еще вернусь, даю слово.
Армор отвернулся и пробормотал:
– Пойду принесу тебе из кухни съестного. Когда ты отправишься в путь?
– Как только совсем стемнеет. Если ему взбредет в голову за мной увязаться, то выследить меня в темноте будет нелегкой задачей.
В темноте Мануэль еще раз пожал Армору руку и, закинув за плечи свой мешок, отправился в путь. К пролому в стене он подобрался со стороны фруктового сада и клубничного поля. Крадучись вдоль реки, он посматривал в сторону дороги, на которой ему чудился стук копыт. Дорогу заслонял бугор, поэтому он остановился, чтобы прислушаться. Стук копыт стих, слышен был только собачий лай.
Он нашел Эми сидящей у дверей. Увидев его с мешком за плечами, она удивилась:
– Значит, уже уходишь?
– Так будет лучше, – ответил он и, понизив голос, спросил: – Где она?
Эми кивком головы показала на комнату и, в свою очередь, спросила:
– Ты был у них?
– Был, Эми, и все рассказал – той, с кем виделся, старухе.
– И что же?
– А ничего. – Он сбросил на землю заплечный мешок. – Есть же на свете бездушные свиньи! Чем больше живешь, тем больше удивляешься людской черствости. – Он поманил ее в сторонку, на каменные плиты, заменявшие террасу, и там объяснил: – Они не хотят принимать ее обратно. «Пускай возвращается к себе на Крейн-стрит», – вот что мне было сказано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49