— Пери пойдет за ним.— За облаком?— Да, за облаком.Сесилия решила, что индеец совсем сошел с ума, а тот продолжал:— Только раз облако не здесь, не на земле, и человек не может его достать, Пери сначала умрет, а потом пойдет попросить это облако у бога, того, что на небе, а потом принесет его Сеси.Слова эти были сказаны с той простотой, которая и есть язык сердца.Девушка, подумавшая было, что Пери не в своем уме, поняла вдруг всю высоту его самоотречения, все благородство этой простой и дикой души.Вся ее притворная строгость исчезла — на губах у нее заиграла улыбка.— Спасибо тебе, мой добрый Пери! Ты мой верный друг; но я не хочу, чтобы ты рисковал жизнью из-за моего каприза. Ты должен жить, чтобы защищать меня, как ты уже защитил однажды.— Сеньора больше не сердится на Пери?— Нет, хоть и должна бы сердиться, потому что вчера Пери огорчил свою сеньору: она ведь решила, что Пери умер.— И Сеси огорчилась! — воскликнул индеец.— Сеси плакала! — с очаровательным простодушием ответила девушка.— Прости меня, сеньора!— Я не только тебя прощаю, но хочу еще сделать тебе подарок.Сесилия побежала к себе в комнату и принесла пару пистолетов, которые по ее просьбе привез Алваро.— Посмотри! Пери хотелось, чтобы у него были такие?— Очень!— Ну так бери! И никогда с ними не расставайся, это тебе память о Сесилии. Хорошо?— О! Скорее солнце расстанется с Пери, чем Пери с ними.— Когда ты будешь в опасности, вспомни, что Сесилия дала их тебе, чтобы они тебя защитили, чтобы спасли тебе жизнь.— Потому что моя жизнь принадлежит тебе, сеньора, не правда ли?— Да, она принадлежит мне, и я хочу, чтобы ты сохранил ее для меня.Лицо Пери сияло от удовольствия и безграничного счастья. Он засунул пистолеты за пояс из перьев и гордо поднял голову, как король, которого помазали на царство.Для него эта девушка, этот белокурый голубоглазый ангел, была воплощением божества на земле. Восхищаться ею, вызывать на ее губах улыбку, видеть ее счастливой — было для него настоящим священнодействием. И, преисполняясь перед нею благоговения, он отдавал ей все несметные сокровища, всю поэзию своего еще не тронутого любовью сердца.В сад пришла Изабелл. Бедная девушка не спала всю ночь, и на лице ее были заметны следы жгучих слез, обжигающих щеки и распаляющих сердце.Ни она, ни индеец даже не взглянули друг на друга: они друг друга не выносили. Это была взаимная антипатия, начавшаяся с первого дня встречи и с каждым днем возраставшая.— Пери, мы с Изабелл сейчас пойдем купаться.— А Пери пойдет с тобою, сеньора?— Да, но только при условии, что Пери будет вести себя тихо и спокойно.Чтобы понять, почему Сесилия поставила это условие, надо было знать, какое событие произошло однажды, когда обе девушки пошли купаться, — а купались они обычно по воскресеньям.В правой руке Пери всегда носил лук, грозное оружие, с которым он никогда не расставался; индеец садился где-нибудь поодаль на берегу реки, забирался на самую высокую скалу или на дерево и никого не подпускал ближе чем на двадцать шагов к тому месту, где девушки купались.Если какой-нибудь авентурейро случайно заходил за пределы этого круга, который индеец устанавливал сам, Пери со своей наблюдательной вышки сразу же его замечал. Если же ничего не подозревавший охотник слышал неожиданное жужжание и красное перо впивалось вдруг в его шляпу, если он видел, как стрела сбивает с дерева плод, за которым потянулась его рука, или такая же украшенная пером стрела, пущенная откуда-то сверху, падает в нескольких шагах от него, — то был знак, что дальше идти нельзя.Он нисколько не удивлялся, он понимал, что это значит, и уважение, которое все авентурейро питали к дону Антонио де Марису и его семье, заставляло его сворачивать в сторону. Он уходил, в душе проклиная Пери за то, что тот продырявил ему шляпу или заставил его отдернуть руку.И он хорошо делал, что уходил, ибо индеец был зорок и настойчив. Не задумавшись, он выколол бы глаза любому, кто, выйдя на берег реки, мог вдруг увидеть купальщицу.Сесилия и ее сестра обычно купались в костюмах из легкой темной ткани, которые прикрывали тела, не стесняя, однако, движений и не мешая плавать.Но Пери считал, что увидеть его сеньору в купальном костюме уже значит осквернить ее. Этого не позволял себе даже он, ее раб, а уж он-то, разумеется, ничем не мог оскорбить свое божество.И хотя проницательный взгляд Пери и полет его стрел ограждали Сесилию кругом, переступать границы которого никто не решался, индеец тем не менее всякий раз зорко оглядывал течение реки и окрестные берега.Рыба, что плещется на поверхности воды и может задеть девушку; змея, пусть даже безвредная, свившаяся в клубок под листьями агуапе; хамелеон, что греется на солнце и отливает всеми цветами радуги; белая мохнатая обезьянка сагуи, которая корчит ужасные гримасы и виснет на ветках деревьев, уцепившись за них хвостом, — все эти существа могли напугать Сесилию, и, был ли притаившийся враг в это время далеко или близко, индеец неизменно обращал его в бегство или же убивал на месте.Если по реке плыла обломившаяся ветка или какие-нибудь водоросли, оторвавшиеся от каменистого берега, индеец, быстрый, как стрела его лука, кидался в воду и тут же вылавливал их; если орех пальмы сапукайи, высившейся над Пакекером, лопался вдруг и падал, он хватал этот орех на лету.Ведь и дерево, уносимое вниз течением, и падающий плод могут причинить вред Сесилии: она может испугаться, дотронувшись до водорослей, и решит, что это змея, а Пери никогда не простит себе ее малейшего испуга.Словом, он окружил ее таким неустанным вниманием, так бдительно ее охранял, так разумно и нежно о ней заботился, что девушка могла ни о чем не думать. Он делал все, что только было в человеческих силах.Зная безмерное усердие индейца, Сесилия просила его вести себя поспокойнее, хоть и понимала, что бесполезно давать ему такие советы.В ту минуту, когда девушки подходили к лестнице, они увидали Алваро.Сесилия поздоровалась с молодым человеком на ходу и, улыбнувшись ему, стала легким шагом спускаться вниз, Изабелл последовала за нею.Алваро пытался угадать по глазам Сесилии, по выражению ее лица, простила ли она его за вчерашнее сумасбродство. Не увидав ничего, что могло бы рассеять его опасения, он решил пойти за девушкой и поговорить с ней. Он оглянулся, чтобы убедиться, что никто их не видит, и в эту минуту заметил итальянца, стоявшего в двух шагах от него и следившего за ним со своей неизменной саркастическою усмешкой.— Добрый день, сеньор кавальейро.Соперники обменялись взглядами, которые скрестились, как стальные клинки.В это мгновение к ним незаметно приблизился Пери; в руках у него были пистолеты, которые ему только что подарила Сесилия.Индеец остановился и, загадочно улыбнувшись, протянул пистолеты: один — Алваро, другой — Лоредано.Оба поняли значение его жеста и этой улыбки; оба почувствовали, что были неосторожны, и сообразили, что проницательный индеец прочел в их глазах взаимную ненависть, а может быть, даже и угадал ее причину.Они отвернулись друг от друга, сделав вид, что ничего не заметили.Пери пожал плечами и, засунув пистолеты за пояс, прошел мимо с высоко поднятой головой, гордо на них поглядел и последовал за своей сеньорой.XI. КУПАНЬЕКогда девушки спускались по каменной лестнице, Сесилия спросила:— Скажи мне, Изабелл, почему ты не разговариваешь с сеньором Алваро?Изабелл вздрогнула.— Я вижу, — продолжала девушка, — что ты даже не отвечаешь на его поклоны.— Они же обращены к тебе, Сесилия, — кротко заметила ее сестра.— Признайся, он тебе неприятен? У тебя к нему какая-то ненависть?Изабелл молчала.— Ты даже не отвечаешь?.. Ну, смотри, тогда я сделаю из этого другие выводы, — продолжала Сесилия шутливо.Изабелл побледнела; прижав руку к сердцу, чтобы оно не так сильно билось, она сделала над собой усилие и выговорила несколько слов, которые, казалось, обжигали ей губы:— Ты отлично знаешь, что я его ненавижу!Сесилия не заметила перемены в лице сестры — спустившись вниз, она стала весело прыгать по траве, и разговор их оборвался.Но если бы Сесилия даже увидела в этот миг волнение Изабелл, увидела, как та потрясена, она бы все равно не поняла, чем это вызвано.Чувство, которое Сесилия испытывала к Алваро, казалось девушке таким чистым, таким естественным, что ей даже и в голову не приходило, что оно может когда-нибудь стать иным, чем было теперь, — радостью, вызывавшей улыбку, смущением, заливавшим краской лицо.В любви своей — если это действительно была любовь — она не могла догадаться о том, что происходило в душе Изабелл, не могла понять, что слова, которые только что произнесла ее сестра, были ложью — и ложью самоотверженной.Боясь выдать роковую тайну, Изабелл вырвала у себя из сердца, полного любви, эти слова ненависти, которые для нее самой звучали почти как святотатство.Но лучше солгать, чем открыть все, чем полна душа. В этой тайне, в том, что никто даже не догадывался о ее любви, сокрытой от всех, было какое-то ни с чем не сравнимое наслаждение.Так она могла долгие часы смотреть на Алваро, оставаясь совершенно незамеченной, нисколько не докучая ему немою тоской своих умоляющих глаз; она могла снова и снова углубляться в себя, не страдая от его шутливой или презрительной усмешки.Солнце всходило.Его первый луч затрепетал на синем небе и пригрел белые облака, бежавшие навстречу.Бледная матовая заря только что осветила землю, распугав дремавшие под листвою деревьев ленивые тени.То был час, когда цветок кактуса, сын ночи, закрывает свою чашечку, наполненную капельками ароматной росы, опасаясь, как бы солнечные лучи не обожгли прозрачную белизну его лепестков.Сесилия бегала, резвясь, по влажной траве и время от времени срывала голубую грасиолу Грасиола — кустарник с мелкими голубыми цветами.

, качавшуюся на тоненьком стебельке, или пышно распустившиеся ярко-красные цветы алтеи.Все для нее было полно несказанного очарования: слезинки росы, которые, будто алмазы, мерцают на пальмовых листьях; бабочка с еще тяжелыми от сна крыльями, которая ждет, что солнце ее согреет и оживит; проснувшаяся в ветвях виувинья Виувинья (вдовушка, португ.) — маленькая черная птичка, которая поет только на заре.

, которая щебечет в знак того, что солнце уже взошло; девушка дивилась и радовалась всему.В то время как она резвилась на лужайке, следившего за нею издали Пери вдруг осенила мысль, от которой по всему телу его пробежала дрожь: он вспомнил об ягуаре.Одним прыжком он кинулся в гущу деревьев. Слышно было, как рычит зверь, как обрываются листья, — и индеец вернулся на лужайку.Слегка вздрогнув, Сесилия повернулась к нему.— Что случилось, Пери?— Ничего, сеньора.— Так-то ты держишь свое обещание вести себя тихо?— Сеси больше не будет сердиться.— Что ты хочешь этим сказать?— Пери знает! — улыбаясь, ответил индеец.Накануне он вступил в страшный поединок со свирепым зверем, победил, укротил его и принес, покоренного, к ногам девушки, думая, что этим доставит ей радость.Теперь же, содрогнувшись при мысли о том, что его сеньора может испугаться, он тут же решил скрыть от всех свой геройский поступок. Достаточно того, что сам он помнит о нем, — другим совершенно незачем это знать; достаточно того, что душа его испытывает гордость от порыва высокого самоотвержения, а эту гордость можно было прочесть в улыбке, заигравшей у него на губах.Девушки, не имевшие представления о том, до каких пределов дошло безрассудство. Пери, никогда бы не поверили, что человек в силах сделать то, что сделал он. И они не поняли ни слов его, ни улыбки.Сесилия меж тем подошла к обвитой жасмином крытой ограде, выходившей прямо на реку. Это была ее купальня, сооруженная индейцем с тем рвением, с каким он всегда старался удовлетворить малейшее желание девушки.Пери вышел на берег и теперь находился далеко от них. Изабелл уселась на траве.Раздвинув ветки жасмина, совершенно скрывшие вход, Сесилия вошла в эту маленькую беседку из зелени и стала смотреть, плотно ли примыкают друг к другу листья, нет ли где какой щели, сквозь которую солнце может заглянуть туда и увидеть ее наготу.Тщательно оглядев все вокруг и как будто стыдясь себя самой, Сесилия начала переодеваться. Но когда она сняла лиф, обнажив свои белые плечи и нежную шею, она едва не умерла от стыда и страха. Маленькая птичка, скрывавшаяся в листве, лукавая и задорная щебетунья, вспорхнула и, казалось, отчетливо прокричала: «Вижу, вижу, вижу!»Посмеявшись над своим страхом и надев купальный костюм, Сесилия бросилась в воду легко, как птица. Изабелл, сопровождавшая сестру только для того, чтобы не оставлять ее одну, сама не купалась и сидела на берегу.До чего же хороша была Сесилия, когда она плыла в этой прозрачной воде, распустив свои белокурые волосы! Как гибки были взмахи ее рук, как изящны все движения тела! Она была похожа на белую лебедь или на розоватую ажажу, когда в тихие вечерние часы эти птицы неслышно скользят по воде, отражаясь на ее зеркальной поверхности.Девушка то лежала на воде и улыбалась голубому небу, то неслась по течению, то начинала гоняться за жасаньями и турпанами, которые испуганно улетали.Время от времени Пери уходил вверх по течению, срывал какой-нибудь цветок и, положив его на кусочек коры, пускал эту крохотную лодочку вниз по реке.Сесилия плыла за ней вслед, доставала цветок и, держа его кончиками пальцев, передавала Изабелл, которая, обрывая лепестки, шептала слова магических заклинаний, пытаясь обмануть ими сердце.Не стремясь узнать настоящее, она вопрошала будущее, ибо знала, что в настоящем у нее нет ничего, никаких надежд, и если цветок предсказывает ей что-то Другое, значит, он лжет.Сесилия купалась уже около получаса, когда Пери, который, сидя на дереве, все время оглядывал местность, увидел вдруг, как на противоположном берегу кусты гуашимы зашевелились.Это колыханье распространялось все дальше, волнообразно, приближаясь к тому месту, где плавала девушка, а потом вдруг замерло позади одного из больших камней, громоздившихся на берегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45