https://wodolei.ru/catalog/unitazy/cvetnie/rozovye/
Услыхав крик, Сесилия подняла голову и недоуменно взглянула на отца, не подозревая об опасности, которая ей грозила.Предупредить беду, побежать, схватить, спасти от смерти — вот что стало единственной мыслью, единственным побуждением дона Антонио де Мариса, до безумия любившего дочь. И он стремительно кинулся к ней.Как только фидалго принес едва не потерявшую сознание девушку в объятия матери, индеец одним прыжком очутился внизу на середине лужайки. Несколько раз перевернувшись, камень грохнулся вниз с высоты и глубоко врезался в землю.Только теперь оцепеневшие от страха очевидцы этой сцены вскрикнули: они поняли, как велика была опасность, которая миновала.Широкая борозда пролегла от выступа скалы до того холмика, где только что сидела Сесилия; пронесшийся камень выдрал траву и взрыхлил землю. Дон Антонио, все еще бледный и потрясенный, отвернулся от этого страшного места, где воображению его уже рисовалась могильная плита, и обратил свой взор на индейца, который явился в нужную минуту, как некий добрый дух бразильских лесов.Фидалго не знал, чему больше дивиться: силе и героизму индейца, спасшего его дочь, или той сверхъестественной ловкости, с которой тот сам спасся от неминуемой смерти.Что же касается чувства, которое толкнуло его на этот подвиг, то оно нисколько не удивило дона Антонио. Фидалго знал, каков истинный характер наших индейцев, на которых историки возвели столько нелепейшей клеветы; он знал, что индейцы, если с ними не вступают в войну и не провоцируют их на месть, бывают великодушны и могут иметь высокие побуждения и совершать самые благородные поступки.Воцарилось глубокое молчание. Но сейчас от недавнего идиллического спокойствия семьи, собравшейся на берегу Пакекера, не осталось и следа.Дона Лауриана и Изабелл, встав на колени, творили благодарственную молитву. Сесилия, все еще не опомнившаяся от испуга, прижималась к груди отца и с нежностью целовала его руку. Индеец скромно стоял в стороне не в силах оторвать восхищенного взора от спасенной им девушки.Наконец дон Антонио, обняв одной рукой дочь, подошел вместе с нею к индейцу и приветливо протянул ему руку. Тот низко поклонился и эту руку поцеловал.— Какого ты племени? — спросил фидалго на языке гуарани.— Гойтакас Гойтакасы — одно из индейских племен группы гуарани-тупинамба. Их пребывание на Атлантическом побережье Бразилии оставило след в географических названиях: на берегах реки Параибы, в штате Рио-де-Жанейро, доныне существует равнина Гойтаказес.
, — ответил индеец, гордо подняв голову.— Как тебя зовут?— Пери, сын Араре, первого в своем племени.— Я — португальский фидалго, я — белый враг твоего народа и завоеватель твоей земли. Но ты спас жизнь моей дочери, и я предлагаю тебе дружбу.— Пери принимает ее. Ты уже давно стал мне другом.— Как это могло быть? — удивленно спросил дон Антонио.— Слушай.И на туземном языке, таком богатом и поэтичном, звучавшем так мягко, словно язык этот родился из шелеста ветра в листве и из щебета лесных птиц, он начал свой простодушный рассказ:— Было то время года, когда цветет золотое дерево Золотое дерево — сапукайя; дает плоды в виде орехов. Сапукайя цветет в сентябре (в южном полушарии сентябрь — весенний месяц), причем, как указывает в своем комментарии автор, теряет в этот период листву и вся сплошь покрывается желтыми цветами.
. Тело Араре и его оружие укрыла земля. Остался один только лук, с которым он ходил на войну. Пери созвал всех воинов своего племени и сказал:«Отец мой умер. Тот из нас, кто окажется сильнее всех, возьмет лук Араре. Все на войну!»Так сказал Пери. Воины ответили ему: «Все на войну!»Солнце озарило землю — мы двинулись в путь; луна взошла на небо — мы пришли к цели. Мы сражались, как сражаются гойтакасы. Всю ночь была битва. Лилась кровь, пылал огонь.Когда Пери опустил лук Араре, в табе белых не осталось ни одной стены …в табе белых не осталось ни одной стены… — Таба — индейское слово, означающее «поселение». Автор указывает, что речь идет о городе Витории, ныне столице штата Эспирито-Санто. Гойтакасы дважды разрушали до основания этот город.
, ни одного живого человека, все стало пеплом.Пришел день и принес свет; пришел ветер — разнес пепел.Пери всех превзошел. Он стал первым в своем народе, ибо был самым могучим из воинов.Мать пришла к Пери и сказала:«Пери, вождь гойтакасов, сын Араре, ты великий воин, ты могуч, как твой отец; твоя мать любит тебя».Воины пришли и сказали:«Пери, вождь гойтакасов, сын Араре, ты самый храбрый в племени, тебя больше всех боятся враги. Воины послушны тебе».Женщины пришли и сказали:«Пери, первый из всех, ты прекрасен, как солнце, и гибок, как тростник, что подарил тебе имя, женщины — твои рабыни».Пери выслушал и ничего не ответил; ни слова матери, ни речи воинов, ни любовь женщин его не развеселили.В доме с крестом, среди огня, Пери увидел сеньору белых. Она была светла, как дочь луны, и прекрасна, как лебедь.Глаза ее были цвета неба; волосы цвета солнца; одета она была в облако; пояс у нее был из звезд, а в волосах перья из света.Огонь погас; дом с крестом рухнул.Ночью Пери приснился сон; к нему явилась сеньора белых. Она была грустна и сказала так:«Пери, свободный воин, ты мой раб, ты всюду пойдешь за мной, как утренняя звезда за рассветом».Луна повернула свой алый лук, когда мы вернулись с войны. Каждую ночь Пери видел сеньору, вокруг нее было облако — она не касалась земли, а Пери не мог подняться на небо.Когда дерево кажуэйро теряет листву, оно как мертвое, у него нет цветов и нет тени; оно плачет тогда слезами, сладкими, как мед его плодов.Так горевал и Пери.Сеньора больше не появлялась, но сеньора всегда стояла перед глазами Пери.Деревья зазеленели. Птички свили новые гнезда, сабиа пела, все смеялись; сын Араре вспомнил об отце.Настало время войны.Мы вышли, шагали долго, пришли на берег большой реки. Воины разбили лагерь; женщины развели огонь; Пери взглянул на солнце.Он увидел ястреба в небе.Был бы Пери ястребом, он бы взвился в небеса, чтобы увидеть свою сеньору.Подул ветер.Был бы Пери ветром, он бы понес свою сеньору по воздуху.Он увидел — легла тень.Был бы Пери тенью, он шел бы за своей сеньорой во мраке ночи.Трижды засыпали птицы.Мать его пришла и сказала:«Пери, сын Араре, белый воин спас твою старую мать от смерти и белая девушка — тоже».Пери взял оружие и ушел. Он пошел посмотреть на белого воина и стать его другом. И на дочь сеньоры — и стать ее рабом.Солнце было в зените, когда Пери пришел к реке. Он долго смотрел на твой большой дом.Белая девушка явилась.То была сеньора, та, что приходила к Пери во сне. Она не грустила как прежде — она была весела. Она сошла с облаков и звезд.Пери сказал:«Сеньора сошла на землю: ее отпустила луна, ее мать. Пери, сын солнца, будет охранять сеньору здесь, на земле».Глаза Пери глядели на сеньору, а уши внимали стуку сердца. Отломился камень и хотел умертвить сеньору.Сеньора спасла старую мать Пери. Пери не хотел, чтобы сеньора опять загрустила и воротилась на небо.Белый воин! Пери, вождь своего народа, сын Араре из племени гойтакасов, искусный в сражениях, предлагает тебе свой лук — ты стал ему другом.На этом индеец окончил свой рассказ.Все время, пока он говорил, выражение неукротимой гордости, силы и отваги сверкало в его черных глазах и придавало его лицу какое-то особое благородство. При всем своем простодушии, этот сын лесов казался царем: поистине царственной была его сила.Едва он окончил свою речь, как вся надменность воина вдруг исчезла; он стал смиренным, робким; он чувствовал себя всего только варваром перед цивилизованными — людьми; инстинкт говорил ему, что знают они много больше, чем он.Дон Антонио с улыбкой выслушал его речь, то замысловатую, то наивную, как первые слова, которые лепечет ребенок у материнской груди. Фидалго переводил Сесплии, как умел, этот поэтический рассказ. Девушка ужо оправилась от испуга. Преодолевая страх, который внушал ей туземец, она старалась вникнуть в смысл его речей.Они вспомнили индианку, которую дон Антонио вырвал два дня тому назад из рук авентурейро и которой Сесилия подарила голубые и алые стеклянные бусы. Это и была мать Пери.— Пери, — сказал фидалго, — когда двое людей становятся друзьями, тот, кто находится в доме другого, принимает его угощение.— Да, таков обычай. Старики племени передают его юношам, отцы — сыновьям.— Ты поужинаешь с нами.— Пери тебе повинуется.Наступил вечер, в небе зажглись первые звезды. Вся семья в сопровождении Пери направилась к дому и поднялась на площадку.Дон Антонио вошел на минуту к себе и вынес из комнаты красивый инкрустированный клавин, украшенный его гербом.— Этот клавин — мой верный спутник, мое оружие на войне. Он не знает осечки, он бьет без промаху; пуля его надежна, как стрела твоего лука. Пери, ты спас жизнь моей дочери, дочь моя дарит тебе клавин своего отца.Индеец с глубочайшей благодарностью принял подарок.— Пери никогда не расстанется с клавином — он получил его от сеньоры.Прозвонил колокол, созывая всех на ужин.Индеец, не привыкший к обычаям белых, охваченный благоговейным почтением ко всему вокруг, не знал, как себя вести.Фидалго, казалось, помолодел от радости. Он всячески старался показать своему гостю, как высоко он ценит его поступок, и с большим радушием его угощал. Но индеец не прикоснулся к еде.Понимая, что упрашивать его далее бесполезно, дон Антонио де Марис налил два бокала канарского вина и сказал:— Пери, у белых есть обычай: пить за здоровье друга. Вино дает нам силу, храбрость, хорошее настроение. Выпить за друга — это значит пожелать ему быть сильным, храбрым, счастливым. Я пью за сына Араре.— А Пери пьет за тебя, потому что ты отец сеньоры; Пери пьет за тебя, потому что ты спас его мать; он пьет за тебя, потому что ты воин.И, говоря это, индеец каждый раз поднимал бокал и, не поморщившись, отпивал новый глоток вина.За здоровье отца Сесилии он готов был выпить даже отраву. III. ЗЛОЙ ГЕНИЙ Пери после этого несколько раз приходил к дону Антонио де Марису.Старый фидалго сердечно его встречал и принимал как друга; великая простота индейца пришлась ему по душе.Что же касается Сесилии, то, несмотря на благодарность, которую она питала к Пери за его преданность, она не могла преодолеть в себе чувства страха. Это ведь был один из тех краснокожих, которых в таких мрачных красках описывала ей мать, которыми маленькую девочку так часто пугали.Для Изабелл Пери был не лучше и не хуже любого другого индейца; она вспоминала свою несчастную мать-индианку, вспоминала свое происхождение и те обиды, какие ей приходилось терпеть от белых.А дона Лауриана видела в индейце просто-напросто верного пса, который однажды, правда, сослужил службу семье и за это ему теперь дают кусок хлеба. Думала она так не потому, что от природы была черства, — сказывались предрассудки, привитые ей еще в детстве.Через две недели после того, как Пери спас Сесилию, однажды утром Айрес Гомес явился к дону Антонио, сидевшему у себя в кабинете.— Сеньор дон Антонио, иностранец, которого вы приютили две недели тому назад, хочет поговорить с вами.— Пусть войдет.Айрес Гомес ввел иностранца. Это был тот самый Лоредано, в которого преобразился известный нам кармелит, брат Анджело ди Лука.— Что вас привело ко мне, друг мой, вам чего-нибудь не хватает?— Напротив, сеньор кавальейро, мне так хорошо у вас, что я хотел бы остаться.— А кто вам мешает? Принимая людей к себе в дом, мы не спрашиваем их имен и не допытываемся, когда они нас покинут.— Ваше гостеприимство, сеньор кавальейро, достойно настоящего фидалго; но сейчас я хочу поговорить с вами не об этом.— В таком случае объяснитесь.— Один авентурейро из вашего отряда уезжает в Рио-де-Жанейро, к жене и детям, приехавшим из Португалии.— Да, вчера он мне уже сказал об этом.— Вам теперь недостает одного человека; я мог бы заменить его; вы не возражаете?— Нисколько.— Значит, я могу считать себя принятым?— Не торопитесь. Пусть сначала Айрес Гомес расскажет вам о правилах, которым вам придется подчиняться; если вы согласитесь с ними, вопрос решен.— Правила эти я, по-моему, уже знаю, — сказал итальянец, улыбаясь.— Все-таки сходите к нему.Фидалго позвал своего эскудейро и поручил ему изложить Лоредано устав, которому подчинялись авентурейро, принятые на службу к дону Антонио. Посвящать в эти правила новичков было одной из привилегий Айреса Гомеса, и он пользовался ею, напуская на себя превеликую важность; выглядел он при этом весьма забавно.Когда они вышли на площадку, Айрес Гомес выпрямился и многозначительно изрек:— Закон, статут, устав, дисциплина — или называйте это как хотите, — которым подчиняется всякий, кто вступает в отряд сеньора кавальейро дона Антонио де Мариса, знатного фидалго, прямого потомка рода Марисов.Тут эскудейро откашлялся и продолжал:— Пункт первый: повиноваться без возражений. За нарушение смерть.Итальянец кивнул головой в знак согласия.— Это означает, мессер итальянец, что ежели в один прекрасный день сеньор дон Антонио прикажет вам прыгнуть с этой скалы — сотворите молитву и прыгайте: так или иначе, головой вверх или головой вниз, а вам придется это проделать, и я, Айрес Гомес, тому порукой.Лоредано улыбнулся.— Пункт второй: довольствоваться тем, что вам дают. Кто нарушит…— Сделайте милость, сеньор Айрес Гомес, не трудитесь напрасно: я знаю все, что вы собираетесь мне сказать, и готов вас избавить от этой обязанности.— Что это значит?— Это значит, что мои товарищи, сначала один, потом другой, успели уже описать мне всю эту церемонию.— Позвольте…— Это излишне; я все знаю, все принимаю. Готов поклясться во всем, чего вы от меня требуете.Сказав это, итальянец повернулся на каблуках и направился к кабинету дона Антонио, в то время как эскудейро, раздосадованный тем, что ему не дали довести до конца ритуал посвящения, так много для него значивший, пробурчал:— Неладный это человек!Лоредано вошел в комнату дона Антонио.— Ну, так как же? — спросил фидалго.— Я согласен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
, — ответил индеец, гордо подняв голову.— Как тебя зовут?— Пери, сын Араре, первого в своем племени.— Я — португальский фидалго, я — белый враг твоего народа и завоеватель твоей земли. Но ты спас жизнь моей дочери, и я предлагаю тебе дружбу.— Пери принимает ее. Ты уже давно стал мне другом.— Как это могло быть? — удивленно спросил дон Антонио.— Слушай.И на туземном языке, таком богатом и поэтичном, звучавшем так мягко, словно язык этот родился из шелеста ветра в листве и из щебета лесных птиц, он начал свой простодушный рассказ:— Было то время года, когда цветет золотое дерево Золотое дерево — сапукайя; дает плоды в виде орехов. Сапукайя цветет в сентябре (в южном полушарии сентябрь — весенний месяц), причем, как указывает в своем комментарии автор, теряет в этот период листву и вся сплошь покрывается желтыми цветами.
. Тело Араре и его оружие укрыла земля. Остался один только лук, с которым он ходил на войну. Пери созвал всех воинов своего племени и сказал:«Отец мой умер. Тот из нас, кто окажется сильнее всех, возьмет лук Араре. Все на войну!»Так сказал Пери. Воины ответили ему: «Все на войну!»Солнце озарило землю — мы двинулись в путь; луна взошла на небо — мы пришли к цели. Мы сражались, как сражаются гойтакасы. Всю ночь была битва. Лилась кровь, пылал огонь.Когда Пери опустил лук Араре, в табе белых не осталось ни одной стены …в табе белых не осталось ни одной стены… — Таба — индейское слово, означающее «поселение». Автор указывает, что речь идет о городе Витории, ныне столице штата Эспирито-Санто. Гойтакасы дважды разрушали до основания этот город.
, ни одного живого человека, все стало пеплом.Пришел день и принес свет; пришел ветер — разнес пепел.Пери всех превзошел. Он стал первым в своем народе, ибо был самым могучим из воинов.Мать пришла к Пери и сказала:«Пери, вождь гойтакасов, сын Араре, ты великий воин, ты могуч, как твой отец; твоя мать любит тебя».Воины пришли и сказали:«Пери, вождь гойтакасов, сын Араре, ты самый храбрый в племени, тебя больше всех боятся враги. Воины послушны тебе».Женщины пришли и сказали:«Пери, первый из всех, ты прекрасен, как солнце, и гибок, как тростник, что подарил тебе имя, женщины — твои рабыни».Пери выслушал и ничего не ответил; ни слова матери, ни речи воинов, ни любовь женщин его не развеселили.В доме с крестом, среди огня, Пери увидел сеньору белых. Она была светла, как дочь луны, и прекрасна, как лебедь.Глаза ее были цвета неба; волосы цвета солнца; одета она была в облако; пояс у нее был из звезд, а в волосах перья из света.Огонь погас; дом с крестом рухнул.Ночью Пери приснился сон; к нему явилась сеньора белых. Она была грустна и сказала так:«Пери, свободный воин, ты мой раб, ты всюду пойдешь за мной, как утренняя звезда за рассветом».Луна повернула свой алый лук, когда мы вернулись с войны. Каждую ночь Пери видел сеньору, вокруг нее было облако — она не касалась земли, а Пери не мог подняться на небо.Когда дерево кажуэйро теряет листву, оно как мертвое, у него нет цветов и нет тени; оно плачет тогда слезами, сладкими, как мед его плодов.Так горевал и Пери.Сеньора больше не появлялась, но сеньора всегда стояла перед глазами Пери.Деревья зазеленели. Птички свили новые гнезда, сабиа пела, все смеялись; сын Араре вспомнил об отце.Настало время войны.Мы вышли, шагали долго, пришли на берег большой реки. Воины разбили лагерь; женщины развели огонь; Пери взглянул на солнце.Он увидел ястреба в небе.Был бы Пери ястребом, он бы взвился в небеса, чтобы увидеть свою сеньору.Подул ветер.Был бы Пери ветром, он бы понес свою сеньору по воздуху.Он увидел — легла тень.Был бы Пери тенью, он шел бы за своей сеньорой во мраке ночи.Трижды засыпали птицы.Мать его пришла и сказала:«Пери, сын Араре, белый воин спас твою старую мать от смерти и белая девушка — тоже».Пери взял оружие и ушел. Он пошел посмотреть на белого воина и стать его другом. И на дочь сеньоры — и стать ее рабом.Солнце было в зените, когда Пери пришел к реке. Он долго смотрел на твой большой дом.Белая девушка явилась.То была сеньора, та, что приходила к Пери во сне. Она не грустила как прежде — она была весела. Она сошла с облаков и звезд.Пери сказал:«Сеньора сошла на землю: ее отпустила луна, ее мать. Пери, сын солнца, будет охранять сеньору здесь, на земле».Глаза Пери глядели на сеньору, а уши внимали стуку сердца. Отломился камень и хотел умертвить сеньору.Сеньора спасла старую мать Пери. Пери не хотел, чтобы сеньора опять загрустила и воротилась на небо.Белый воин! Пери, вождь своего народа, сын Араре из племени гойтакасов, искусный в сражениях, предлагает тебе свой лук — ты стал ему другом.На этом индеец окончил свой рассказ.Все время, пока он говорил, выражение неукротимой гордости, силы и отваги сверкало в его черных глазах и придавало его лицу какое-то особое благородство. При всем своем простодушии, этот сын лесов казался царем: поистине царственной была его сила.Едва он окончил свою речь, как вся надменность воина вдруг исчезла; он стал смиренным, робким; он чувствовал себя всего только варваром перед цивилизованными — людьми; инстинкт говорил ему, что знают они много больше, чем он.Дон Антонио с улыбкой выслушал его речь, то замысловатую, то наивную, как первые слова, которые лепечет ребенок у материнской груди. Фидалго переводил Сесплии, как умел, этот поэтический рассказ. Девушка ужо оправилась от испуга. Преодолевая страх, который внушал ей туземец, она старалась вникнуть в смысл его речей.Они вспомнили индианку, которую дон Антонио вырвал два дня тому назад из рук авентурейро и которой Сесилия подарила голубые и алые стеклянные бусы. Это и была мать Пери.— Пери, — сказал фидалго, — когда двое людей становятся друзьями, тот, кто находится в доме другого, принимает его угощение.— Да, таков обычай. Старики племени передают его юношам, отцы — сыновьям.— Ты поужинаешь с нами.— Пери тебе повинуется.Наступил вечер, в небе зажглись первые звезды. Вся семья в сопровождении Пери направилась к дому и поднялась на площадку.Дон Антонио вошел на минуту к себе и вынес из комнаты красивый инкрустированный клавин, украшенный его гербом.— Этот клавин — мой верный спутник, мое оружие на войне. Он не знает осечки, он бьет без промаху; пуля его надежна, как стрела твоего лука. Пери, ты спас жизнь моей дочери, дочь моя дарит тебе клавин своего отца.Индеец с глубочайшей благодарностью принял подарок.— Пери никогда не расстанется с клавином — он получил его от сеньоры.Прозвонил колокол, созывая всех на ужин.Индеец, не привыкший к обычаям белых, охваченный благоговейным почтением ко всему вокруг, не знал, как себя вести.Фидалго, казалось, помолодел от радости. Он всячески старался показать своему гостю, как высоко он ценит его поступок, и с большим радушием его угощал. Но индеец не прикоснулся к еде.Понимая, что упрашивать его далее бесполезно, дон Антонио де Марис налил два бокала канарского вина и сказал:— Пери, у белых есть обычай: пить за здоровье друга. Вино дает нам силу, храбрость, хорошее настроение. Выпить за друга — это значит пожелать ему быть сильным, храбрым, счастливым. Я пью за сына Араре.— А Пери пьет за тебя, потому что ты отец сеньоры; Пери пьет за тебя, потому что ты спас его мать; он пьет за тебя, потому что ты воин.И, говоря это, индеец каждый раз поднимал бокал и, не поморщившись, отпивал новый глоток вина.За здоровье отца Сесилии он готов был выпить даже отраву. III. ЗЛОЙ ГЕНИЙ Пери после этого несколько раз приходил к дону Антонио де Марису.Старый фидалго сердечно его встречал и принимал как друга; великая простота индейца пришлась ему по душе.Что же касается Сесилии, то, несмотря на благодарность, которую она питала к Пери за его преданность, она не могла преодолеть в себе чувства страха. Это ведь был один из тех краснокожих, которых в таких мрачных красках описывала ей мать, которыми маленькую девочку так часто пугали.Для Изабелл Пери был не лучше и не хуже любого другого индейца; она вспоминала свою несчастную мать-индианку, вспоминала свое происхождение и те обиды, какие ей приходилось терпеть от белых.А дона Лауриана видела в индейце просто-напросто верного пса, который однажды, правда, сослужил службу семье и за это ему теперь дают кусок хлеба. Думала она так не потому, что от природы была черства, — сказывались предрассудки, привитые ей еще в детстве.Через две недели после того, как Пери спас Сесилию, однажды утром Айрес Гомес явился к дону Антонио, сидевшему у себя в кабинете.— Сеньор дон Антонио, иностранец, которого вы приютили две недели тому назад, хочет поговорить с вами.— Пусть войдет.Айрес Гомес ввел иностранца. Это был тот самый Лоредано, в которого преобразился известный нам кармелит, брат Анджело ди Лука.— Что вас привело ко мне, друг мой, вам чего-нибудь не хватает?— Напротив, сеньор кавальейро, мне так хорошо у вас, что я хотел бы остаться.— А кто вам мешает? Принимая людей к себе в дом, мы не спрашиваем их имен и не допытываемся, когда они нас покинут.— Ваше гостеприимство, сеньор кавальейро, достойно настоящего фидалго; но сейчас я хочу поговорить с вами не об этом.— В таком случае объяснитесь.— Один авентурейро из вашего отряда уезжает в Рио-де-Жанейро, к жене и детям, приехавшим из Португалии.— Да, вчера он мне уже сказал об этом.— Вам теперь недостает одного человека; я мог бы заменить его; вы не возражаете?— Нисколько.— Значит, я могу считать себя принятым?— Не торопитесь. Пусть сначала Айрес Гомес расскажет вам о правилах, которым вам придется подчиняться; если вы согласитесь с ними, вопрос решен.— Правила эти я, по-моему, уже знаю, — сказал итальянец, улыбаясь.— Все-таки сходите к нему.Фидалго позвал своего эскудейро и поручил ему изложить Лоредано устав, которому подчинялись авентурейро, принятые на службу к дону Антонио. Посвящать в эти правила новичков было одной из привилегий Айреса Гомеса, и он пользовался ею, напуская на себя превеликую важность; выглядел он при этом весьма забавно.Когда они вышли на площадку, Айрес Гомес выпрямился и многозначительно изрек:— Закон, статут, устав, дисциплина — или называйте это как хотите, — которым подчиняется всякий, кто вступает в отряд сеньора кавальейро дона Антонио де Мариса, знатного фидалго, прямого потомка рода Марисов.Тут эскудейро откашлялся и продолжал:— Пункт первый: повиноваться без возражений. За нарушение смерть.Итальянец кивнул головой в знак согласия.— Это означает, мессер итальянец, что ежели в один прекрасный день сеньор дон Антонио прикажет вам прыгнуть с этой скалы — сотворите молитву и прыгайте: так или иначе, головой вверх или головой вниз, а вам придется это проделать, и я, Айрес Гомес, тому порукой.Лоредано улыбнулся.— Пункт второй: довольствоваться тем, что вам дают. Кто нарушит…— Сделайте милость, сеньор Айрес Гомес, не трудитесь напрасно: я знаю все, что вы собираетесь мне сказать, и готов вас избавить от этой обязанности.— Что это значит?— Это значит, что мои товарищи, сначала один, потом другой, успели уже описать мне всю эту церемонию.— Позвольте…— Это излишне; я все знаю, все принимаю. Готов поклясться во всем, чего вы от меня требуете.Сказав это, итальянец повернулся на каблуках и направился к кабинету дона Антонио, в то время как эскудейро, раздосадованный тем, что ему не дали довести до конца ритуал посвящения, так много для него значивший, пробурчал:— Неладный это человек!Лоредано вошел в комнату дона Антонио.— Ну, так как же? — спросил фидалго.— Я согласен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45